— Я не знаю, но есть должен быть выход. Позвольте нам поговорить один раз, хотите в Вашем присутствии, пожалуйста, один раз, я молю Вас.
— Вы же сделаете ей больно, неужели же Вы не понимаете! Вчера в полном смятении она сбивчиво говорила о Вас и плакала и просила защитить ее от Вас, Никита Александрович, от Вас защитить!
— Я не сдамся без боя, я не отдам Елизавету, она заслуживает лучшей жизни, чем постриг, простите матушка, если это оскорбляет Ваши чувства.
Настоятельница тяжело вздохнула.
— Вам не понять нашей жизни, поручик. Только Вы сейчас не о ней заботитесь, а о себе. Никита Александрович, Вы для себя оставляете хоть крошечную, но надежду. Я на Вас зла не держу. Обдумайте мои слова.
На этом разговор закончился. Она была так близко, и в то же время как никогда далека от него. Никита долго думал над словами настоятельницы, но принять решение девушки вот так вслепую было выше его сил. Для себя молодой человек решил, что не оступится, пока не увидит княжну, не поговорит с ней.
Это заставило его следующим же утром вновь стучаться в ворота пустыни. Настоятельница встретила его холодно.
— Матушка, простите, что вновь беспокою Вас. Я хочу предложить Вам свою помощь. Скоро зима, вам нужно запасти, наколоть дров. Может, привезти из станицы продукты. Я все для вас сделаю.
— Я поняла Вас молодой человек, Вы не оставите нас в покое, пока не представится случай поговорить с Лизой. Что ж, возможно тогда Вы все сами поймете. А помощь ваша, да она была бы кстати. Наш привратник слишком стар, а зима и вправду не за горами. На заднем дворе есть дрова, еще с прошлой осени остались, их надо нарубить и сложить в истопной. Из города неплохо было бы привезти круп, муки, тушенки. Наши запасы на исходе.
— Спасибо, матушка, что правильно поняли меня.
— Ступайте.
В тот же день Никита отправился в станицу. Станица Тимашевская была крупным богатым, а главное не разоренным войной селом, и найти здесь продукты оказалось не трудно. Полк закупал продовольствие для себя, и молодому человеку не составило большого труда взять все необходимое для монахинь. Тем более, что свидетелем этого стал только его друг Павел.
— Паша, ты поможешь мне отвезти все это в обитель?
— А что у меня есть выбор? Что тебе нужно от монахинь, я понять не могу? Не только же из добрых побуждений ты это делаешь.
— Я не могу сказать тебе только, что для меня сейчас это Очень важно.
— Ладно едем, кажется ты еще что-то про дрова говорил. Давно я в руках топора не держал.
Разгрузив продукты, молодые люди принялись за дрова. Они кололи, складывали их до позднего вечера, пока оба совсем не выбились из сил. Ни одной монахини не было, пустынь казалась совершенно безлюдной. Но молодой человек не отчаивался. На следующее утро он поспешил к обители уже один, работы оставалось немного. Закончив колоть последнее бревно, Никита взял вязанку дров и понес ее на задний двор, чтобы там под навесом уложить. В истопной складывать было уже некуда.
Завернув за угол, сердце поручика Добровольского глухо застучало. Судьба сжалилась над ним. Он увидел девушку. Она полоскала белье в огромном корыте. Никита застыл, впитывая в себя ее образ. Одетая в рясу, ее тоненькая фигура терялась в складках, голову обрамлял черный платок, рукава были закатаны до локтя, тонкие белые руки — веточки выжимали белье. Без слов было понятно, что девушке с трудом это давалось. Не раздумывая, Никита бросил дрова и приблизился к ней.
— Елизавета, здравствуйте, позвольте мне помочь.
Она вздрогнула, погруженная в свои мысли, девушка не слышала шагов.
— Вы? Что Вы делаете здесь? — Никита запнулся под ее удивленно-настороженным взглядом, — матушка настоятельница сказала, что вы закончили работать вчера и не появитесь больше…
Никита с благодарностью подумал о проницательной монахине. Все-таки она позволила им увидеться.
Елизавета молчала и больше не смотрела на него.
— Вам тяжело, позвольте мне…
— Вы не услышали меня, не вняли мольбе.
Молодой человек стушевался, стук сердца дробью отдавался в ушах, мысли ни как не хотели собираться воедино, вся его долго продумываемая речь рассыпалась от ее тихого грустного голоса.
В черном монашеском одеянии, в черном же платке, повязанном до самых глаз, Елизавета казалась такой беззащитной и совсем девочкой. Только глаза теперь смотрели на этот мир с невыразимой грустью и совсем по-взрослому. Не было больше ни озорного блеска, ни детского сияния.
— Никита, матушка рассказала Вам обо мне все. Что еще Вам нужно? Вы мучаете меня, я…, - она тяжело вздохнула и отвернулась.
— Я не хотел этого, но Елизавета, неужели Вы не понимаете, что монастырь не место для Вас, Вы так молоды, у Вас впереди вся жизнь, и любовь, и счастье все еще будет, я уверен.
— Счастье, уж, не с Вами ли? — она вдруг прямо взглянула в его лицо. В ее синих глазах стояли слезы, — Простите, но я все понимаю, я видела, чувствовала ваше отношение ко мне, но Никита, поймите же наконец, та прежняя Лиза, с которой Вы познакомились в Царском, та веселая беззаботная девочка, ее нет, понимаете она умерла полгода назад вместе со своей семьей и ее никому не удастся воскресить, — слезы тихо текли по ее щекам, это было невыносимо.
— Здесь с Вами разговаривает другая девушка, и она хочет только одного — покоя. Мне никто не нужен, я ничего не хочу, счастье и любовь, возможно даже к Вам, а она готова была родиться в душе моей, их нет, все давно похоронено. Я ничего больше не хочу. Сама жизнь была мне противна, как я страдала в первое время, что не умерла вместе с ними.
— Не говорите так, прошу… — Никита не мог предположить, что она настолько подавлена, разбита своим горем, что… «настоятельница согласилась не случайно, она поняла, что я должен сам увидеть все своими глазами…Лиза, если бы я только мог помочь тебе…»
— Здесь, в обители стало немного легче, матушка настоятельница открыла мне глаза, указала истинный путь мой. Господь сохранил мне жизнь, и теперь я хочу служить ему и только ему, в моей жизни не осталось никого ближе Бога.
— И все же, послушайте, здесь небезопасно, мы контролируем Кубань, но все может измениться в любой момент, молю позвольте помочь Вам, не отказывайте мне хотя бы в Вашей защите, помните когда-то я обещал быть преданным Вашим рыцарем. Поверьте, Елизавета Николаевна, я как никто понимаю, как Вам больно сейчас. Я пережил это, уже больше года назад погибла моя семья — матушка и пятнадцатилетний брат. Я приехал в наше имение слишком поздно, все уже было кончено. А через несколько месяцев на меня обрушилось известие о Вашей гибели. Ведь я был в имении, я видел.
