– Аня – твоя двоюродная сестра. Правильно?
Вместо ответа Марик повернул голову и посмотрел куда-то за Сашину спину. А затем шмыгнул носом и улыбнулся – еще один кошачий зевок.
Женька.
Она выглядела взволнованной, но не настолько, чтобы забыть, что она – Эухения из Сан-Себастьяна. Потому и сказала по-испански:
– Можно тебя на минуту?
– Это кто? – поинтересовался мальчишка, раздув тонкие ноздри.
– Моя невеста. Эухения.
Женька нетерпеливо похлопала Сашу по плечу, и он поднялся, сетуя в душе на то, что их с Мариком беседа была прервана.
– Дурацкое имя.
– Обычное имя. Испанское.
– Так она испанка, что ли? – Марик вскочил на ноги следом за Сашей.
Он был невысок – почти на две головы ниже Саши и ниже Женьки. Смотреть на обоих молодых людей ему приходилось снизу вверх, но и теперь чувство превосходства – ленивое и чуть расслабленное – не покинуло Марика. А Саша снова подумал о юном Хавьере Дельгадо: именно так и должен был вести себя Хавьер во враждебном пейзаже католического колледжа под Валенсией. С чувством превосходства, которое как могло поддерживало спину, делало ее прямой.
Они с Мариком – не враги и, возможно, станут друзьями. Со временем.
– Испанка.
– А в русском она волочет?
– Нет. Но это не помешает…
Саша всего лишь хотел сказать, что это не помешает им стать друзьями. Со временем. Или что-то похожее – лживо-умиротворяющее. Но закончить фразу он не успел.
– Конечно не помешает. – Губы мальчишки разъехались едва ли не до ушей. – Вам же не мешает вдувать ей с утра до вечера.
– Прости?
– Ваша невеста – вдувательная телка. И сиськи зачетные. Мне нравятся. Она в порнухе не снималась?
– Прости? – снова повторил Саша, чувствуя себя полным идиотом.
– Жаль, если не снималась. Я бы на такую подрочил…
Если бы Женька была Женькой, а не Эухенией из Сан-Себастьяна, маленький негодяй скатился бы с лестницы после ощутимого пинка. И это – самое меньшее, что ждало бы его в наказание за дерзость и бесстыдство. Но рот Эухении забит испанскими артиклями, а уши – залеплены глагольными конструкциями presente de indicativo. Она не может постоять за себя по определению. Это должен был сделать Саша, но… Саши хватает только на то, чтобы быстро ретироваться, увлекая «вдувательную телку» за собой.
Под беззвучный смех и кошачьи зевки Марика.
– …Что это за урод? – зло прошипела Женька, когда они снова поднялись на третий этаж.
– Мой племянник.
– Он же оскорблял меня, Алекс! Говорил непристойные вещи. И ты его не остановил.
– У него умерла мать. Лора. Не помню, рассказывал я тебе о ней или нет?
– Нет. Ты считаешь чью-то смерть достаточным оправданием для мерзости, которую я выслушала?
– Он потерял самого близкого человека. Это не одно и то же.
– Быстро же ты изменился. – В голосе Женьки не было горечи, но Сашино сердце ёкнуло.
– Хочешь, я приволоку его сюда? Заставлю извиниться?
– Ничего ты с ним не сделаешь. И никто не сделает.
Девушка легонько подтолкнула Сашу к стене, поднялась на цыпочки и шепнула ему на ухо:
– Сердце у него червивое. Вот что.
Женькин русский всегда был безупречен, она типичная билингво, но долгая жизнь в Испании иногда дает знать о себе: Женька употребляет некоторые слова не по назначению. Обычно это выглядит мило и смешно. Но сейчас Саше было не до смеха.
– С чего ты взяла?
– Вижу. Странно, что ты этого не заметил.
– Он ребенок.
– Не такой уж ребенок. Сколько ему?
– Двенадцать. – Саша пожал плечами. – Или тринадцать. Какое это имеет значение?
– Никакого. Ты прав. Черви заводятся в любом возрасте.
– Прекрати! – вспылил он.
Но тут же осекся. Женька сделала ему большое одолжение, приехав сюда. Наступила на горло собственной гордости, сумела обуздать чувства – один Бог знает, чего это ей стоило. А Саша ведет себя как последняя сволочь. Так чем он лучше Марика?
– Извини меня, кьярида.
– Все в порядке, милый. Я не сержусь.
– Так что ты хотела сказать мне?
– Не сказать. Кое-что показать.
Распахнув дверь в «их комнату», Женька втянула Сашу вовнутрь и тихо произнесла:
– Осмотрись. Ничего не замечаешь?
– Можешь не шептать. Мы одни.
– Я ни в чем не уверена. Во всяком случае, в том, что касается этого дома. И его обитателей. Здесь кое-что изменилось. Пока я была в душе.
Кровать, шкаф, кресла, роллеты на окнах, икеевский постер на стене… Дряхлый мост в ошметках тумана. И – человек, лежащий на мосту. Собственно, не человек даже – стилизованное изображение человека: палка-палка-огуречик. И кривая рожица – всё, как в детском стишке. Саше и трех секунд не понадобилось, чтобы воспроизвести его в памяти. Кто-то испортил грустный фотографический ландшафт черным и красным фломастером. Черным был нарисован сам человечек, а красным – лужа под ним. Для пущей убедительности лужа была заштрихована, чтобы ни у кого (даже у испанцев) не возникло никаких сомнений:
это кровь.
Подломив ноги-палочки в коленях, человечек лежал в луже крови на мосту. Такой нелепый автограф мог бы оставить ребенок.
Марик, к примеру.
Это было первым, что пришло Саше в голову, но он тут же отбросил вздорную мысль. Во-первых, Марик – уже давно не ребенок, не маленький ребенок. И всё то время, пока Женька мылась и приводила себя в порядок, он просидел на лестнице рядом с Сашей.
– Мне оно не нравится, – сказала Женька. – Мне очень сильно не нравится это послание.
– Послание?
– А что это, по-твоему?
– Просто рисунок. Детский рисунок. Рисуют же дети на обоях…
– Ты хоть сам себя слышишь, Алекс? Здесь что, полно детей?
– Я понятия не имею. Может быть, здесь есть еще дети…
– Да даже если бы их собралась здесь целая подготовительная группа… – Досадливо махнув рукой, Женька подошла к постеру и постучала костяшками пальцев по его нижней кромке.
И Саша сразу же понял, что о детях можно забыть навсегда: слишком уж высоко висел проклятый мост, ни одному крохе до него не дотянуться.
Разве что – подставить стул.
– Думаешь о том же, что и я? – подмигнула Женька.
– Слишком высоко. С другой стороны… Подтащить к стене стул – не проблема.
– Для тебя – нет. И для меня тоже. Для всех, кто старше шести. Стул тяжелый. Малышу с ним не справиться.
– Если тебя это так раздражает, кьярида…
– Меня это пугает.
Примерившись, Саша снял постер и поставил его лицом к стене.
– Не пойдет. – Женька нахмурилась.
– Могу спрятать в шкаф.
– Разве шкаф что-то изменит? Тебя здесь не никто не ждет, Алекс. Никто не любит. Чем быстрее ты поймешь это – тем лучше.
Саше вдруг захотелось ударить Женьку – впервые за время их знакомства. Внутренне содрогнувшись от этого почти неконтролируемого импульса, он улыбнулся ей самой мягкой, самой утешительной из всех своих улыбок.
– Зачем-то же они позвали меня…
– Вот именно – зачем?
– Скоро мы это узнаем, кьярида.
– Я бы не стала дожидаться. А просто собрала бы вещички и умотала отсюда. Прямо сейчас. Мне не нравится это место. И эти люди.
– Ты ведь никого здесь не видела. Почти никого.
– Тех, что увидела, – вполне достаточно. Назови мне хоть одну причину, чтобы мы остались здесь.
Он не должен был этого делать. Сколько раз он давал себе клятву: никогда, ни при каких обстоятельствах не прибегать к дешевым приемам! И все же – не удержался, подошел к Женьке, обхватил ладонями ее лицо и коснулся губами уголка ее рта. Мягкого и безвольного. А ведь еще за секунду до этого он был жестким – чудо, да и только!.. Женькины ресницы затрепетали, веки сомкнулись, а на щеки взбежал лёгкий румянец. Несомненно, Женька была самой красивой девушкой из тех, что Саша видел в своей жизни. А поцелуй сделал ее еще красивее.
– Номер не пройдет, милый, – сбивчиво прошептала она, упершись ладонями в Сашину грудь. – Не со мной. Не в этот раз. Отпусти меня…
Будь Саша настойчивее, пойди он чуть дальше – и Женька позволила бы ему всё. Прямо сейчас, у стены, у моста с окровавленным рисованным трупом – да где угодно! В такие мгновения власть Саши над девушкой была абсолютной, и оба они понимали это. Неизвестно, что происходило с Женькой, но Саша чувствовал внутри себя только пустоту. Вселенский холод. И там, посреди этого холода и пустоты парил он сам – скорчившийся, маленький, никчемный.
И – опасный.
Похожий на раковую клетку, которая вот-вот переберется в Женькино тело, чтобы сожрать его изнутри. Не слишком приятное зрелище, да.
– Их как минимум две. – Саша наконец отстранился от девушки, и та с видимым облегчением выдохнула. – Причины, по которым мы не можем двинуться с места. Метель. Это раз.
– А вторая?
– Кот. Мы обещали тому парню найти его кота.
– Ты… Ты обещал.
– А ты разве не хочешь присоединиться к поискам?
– И что мы должны делать? Бегать по чужому дому с криками «кис-кис-кис»?
