На западном берегу - селенье Приозерье. Здесь предводительствовала семья Кась. То ли это прозвище, то ли фамилия, никто не помнил. Только к слову "кась" прибавляли "проклятая", "вонючая", и оно всегда было ругательным. На этом берегу находили приют литовцы, поляки, а позже браконьеры, незаконные охотники за пушниной. Теперь в этом месте деревня под названием Каськово. На берегу скопище камней - прямые линии кладки, старые укрепления. На северо-западном берегу раньше был один хутор в два жильца, назывался Пашково. До революции там жил урядник, его называли стражником и вызывали на все происшествия.
Красоту озеру придавали острова: Долгий, Святой, Телятник, Дубровник, Береза... Среди островов был еще Ревонский пузырь, он путешествовал - отплывал, снова приплывал, а теперь стал на якорь.
На самом большом полуострове Жижицкого острова был погост Жисцо. В центре - деревянная церковь с колокольней, сторожка, приходская школа, дом священника Михаила Георгиевича Горского. Весь круговорот жизни был связан с погостом. Сюда вела самая наезженная дорога. Здесь крестили, говели, молились, венчались, и круг замыкался - тут же хоронили. А какие гульбища и ярмарки были, особенно людные в приходские праздники! Здесь из всех деревень встречались, молодых сводили, сами знакомились - и не на забаву, чаще на всю жизнь. К ярмаркам готовились, строили палатки - наскоро, без затрат, из жердей и брезента. Шла торговля и на возках всякой всячиной. Тут и корзинки любых размеров, лапти, упряжь конская...
А в крещенские дни проводили конские бега на доморощенных бегунах. В праздниках, торжествах, обрядах выражалось все чисто народное, проявлялось творчество без насилия, подсказки, указов и распоряжений. Творчество и в песнях, и в плясках, и в рукоделии. Случалось, озоровали, проводили кулачные бои. Летом на ярмарку приплывали озерные жители на лодках, а из сухопутных деревень - на лошадях. Разъезжались с песнями и бубенцами, сбруя на лошадях блестела, медные бляхи начищены. Вот таким центром был погост. Теперь остались только заброшенное кладбище да бурьян, заросли и древние дороги...
В литературе о Мусоргском многие авторы пытались "живописать" наши края, даже не побывав здесь, и тем ценнее летопись, составленная земляками композитора.
"Болею я за каревские места..."
В первую нашу встречу с Нестеренко в тесной комнате флигеля, где ютился тогда музей, Евгений говорил:
- Какое счастье, что в Наумове уцелели дом и усадьба, там можно воссоздать заповедник, который со временем станет не хуже Пушкиногорья. Но главное - надо сохранить Карево, ведь именно к этому священному месту и сейчас, и в будущем будут приезжать паломники. Пока существует земля, здесь будут черпать вдохновение певцы и музыканты. Надо развивать музей, нельзя упустить время, мы перед Мусоргским и так в долгу...
Записывая эти слова, я думал, что столичный артист говорит их из вежливости, пока здесь гостит. Однако вскоре убедился в обратном.
О Нестеренко как певце написано у нас в стране и за рубежом предостаточно, но мало кто знает, сколько он сделал и продолжает делать для родины Мусоргского. Без преувеличения можно назвать эту его подвижническую деятельность гражданским подвигом. Я специально перебрал все письма, телеграммы, записи в блокнотах, публикации за десять лет, которые убеждают в этом документально.
Почему же Нестеренко выбрал меня в свои соратники? Ведь у него немало знакомых среди столичных журналистов, писателей, музыковедов... Наверное, еще с первой встречи он понимал, что в таком кропотливом деле нужен человек местный, земляк композитора, а не московский командировочный. И он начал терпеливо готовить меня к серьезной работе.
"Спасибо за статью - хорошо получилась, несмотря на несколько вполне объяснимых краткостью нашей встречи неточностей. Замысел материалов о родине М. П. Мусоргского прекрасен. Хорошо было бы все написанное показывать кому-нибудь из музыковедов".
За эту первую статью мне стыдно и теперь, столько там было неточностей и нагромождений. И как деликатно обошелся со мной Евгений!
"Лечу из Владивостока в Москву, наконец в самолете могу заняться письмами... Мне кажется, неплохо бы помимо наумово-каревских иллюстраций - фотографий и рисунков - сделать снимки фортепиано из музея Томановской-Дмитриевой, ведь это единственный инструмент, о котором мы знаем, что его клавиш касались руки М. П. Мусоргского..."
Нестеренко имел в виду музей Томановской-Дмитриевой, который находился в Волоке Торопецкого района. После этого письма я побывал там, встретился со старожилами, записал их воспоминания. Фотографии и рисунки сделали мои земляки: фотокорреспондент из Пскова Николай Боднарчук и художник Петр Дудко.
"Много думаю о Вашей работе, о том, как она необходима и как важно осветить или поставить в ней многие вопросы, которые оставались вне сферы исследователей жизни и творчества М. П. Мусоргского. Как жалко, как трагически нелепо, что ни один из них, даже А. А. Орлова и Г. Хубов, не побывали в его родных местах. Сколько можно было собрать сведений, Документов, вещей, даже после Каратыгина... А церковь надо восстановить, как это сделали на родине Глинки. Хорошо бы сделать раскопки на ее месте, выяснить очертания фундамента, разыскать обломки материала, может, найдутся остатки дверей, утвари, стекла. Возможно, в псковских архивах есть чертежи этой церкви, старые документы?" (5.8.79 г., озеро Сапшо).
В этом письме на восьми страницах речь шла не только о Кареве, но и о Наумове, о том, что село это, где расположился музей, не указано как место, связанное с жизнью Мусоргского, ни в каких печатных изданиях. И опять же деликатно Нестеренко подталкивал меня к поискам.
"Спасибо за статьи в "Псковской правде", я даже не ожидал, что Вы собрали так много сведений о пребывании М. П. Мусоргского на родине. Карево как место пребывания и работы Мусоргского-композитора не упоминается совершенно в литературе, т. к. свои письма с Псковщины он помечал только: "Торопецкий уезд",- таким образом, воспоминания и предания, записанные Вами у местных жителей, являются подтверждением сообщения Каратыгина о неоднократных наездах Мусоргского в Карево... Привет Николаю Бод- нарчуку, его фотоработы произвели на меня очень сильное впечатление, уже сейчас он создал образ родины Мусоргского в фотографиях - это так важно и так трудно, а ему удалось, так как он серьезный и талантливый" (10.11.79 г., Москва).
Вслед за этим письмом Нестеренко прислал открытку, где советовал собрать сведения о родителях Мусоргского, о том, когда Юлия Ивановна вышла замуж, бывал ли Модест в Наумове ребенком, кто тогда жил в Пошивкине. "Надо в печати почаще писать о том, чтобы не дать исчезнуть с лица земли Кареву, и вдалбливать при случае эту идею в головы всех имеющих к этой проблеме отношение. Очень я болею за каревские места, места-то святые. Болею за них, думаю о них и вижу, как хорошо скоро там будет,- может, и не скоро, но будет" (11.11.79 г., Москва).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
