носу с каким-то слугой, полуодетым и мертвенно-бледным. Сразу же состоялся краткий диалог:
— Мы хотим увидеть англичанина, который остановился на ночлег в этом доме.
— Он давным-давно ушел.
— Ничего подобного. Ушел его друг, а он остался. Проведите нас к нему в спальню.
— Клянусь вам, Monsieur le Sous-préfet[16], его здесь нет! Он…
— Клянусь вам, Monsieur le Garcon[17], он здесь. Он здесь спал, ваша кровать показалась ему неудобной, он пришел к нам пожаловаться на это — и вот он, среди моих людей, и вот он я, готовый поискать двух-трех блошек в его кровати. Реноден! — (Это он обратился к одному из подчиненных и показал на слугу.) — В кандалы этого человека, руки за спину. А теперь, господа, идемте наверх!
Всех до единого в доме арестовали — и мужчин, и женщин, а первым — «старого солдата». Потом я нашел кровать, в которой спал, а потом мы отправились в комнату наверху.
Там нигде не нашлось ничего хоть сколько-нибудь примечательного. Супрефект осмотрел помещение, велел всем молчать, дважды топнул по полу, потребовал свечу, внимательно посмотрел на то место, где топнул, и приказал осторожно разобрать там пол. Это было исполнено вмиг. Принесли свет, и мы увидели глубокую полость с деревянными распорками между полом верхней комнаты и потолком комнаты внизу. Через эту полость вертикально было пропущено нечто вроде железного кожуха, густо смазанного, а в этом кожухе виднелся тот самый винт, соединенный с балдахином внизу. Далее были обнаружены, вытащены и разложены на полу остальные детали машины: еще один винт, весь в свежем машинном масле, рычаги, обернутые войлоком, полный механизм верхней части тяжелого пресса, — все это было с дьявольской изобретательностью идеально подогнано к устройству внизу, а в разобранном виде умещалось в наименьший возможный объем. Немного повозившись, супрефект сумел собрать машину и, предоставив своим людям опробовать ее, вместе со мной спустился в спальню. Смертоносный балдахин уже опускался, но не столь беззвучно, как наблюдал я раньше. Когда я сказал об этом супрефекту, ответ его был прост, но полон устрашающего смысла.
— Мои люди, — заметил супрефект, — опускают полог в первый раз, а те, чьи деньги вы выиграли, имели больше опыта.
Мы оставили дом в безраздельном владении двух полицейских: все до единого обитатели были тут же отправлены в тюрьму. Супрефект составил proces verbal[18] моих показаний у себя в кабинете, а затем отправился со мной в гостиницу проверить мой паспорт.
— Скажите, — спросил я, вручая ему документ, — неужели кого-то действительно уже задушили в этой кровати, как пытались задушить меня?
— Я видел в морге десятки утопленников, в чьих бумажниках находили предсмертные послания, что они-де бросились в Сену, поскольку потеряли все за игорным столом, — отвечал супрефект. — Откуда мне знать, многие ли из них пришли в тот же игорный дом, что и вы? Выиграли, как выиграли вы? Легли на эту кровать, как легли вы? Уснули в ней? Были в ней задушены? И затем были тайно выброшены в реку с предсмертной запиской, которую убийцы подделали и подложили к ним в бумажник? Никто на свете не скажет, сколько их было, тех, кого ждала участь, которой вы избежали, — много или мало. Эти люди из игорного дома сумели утаить свой механический балдахин даже от нас, даже от лучшей в мире французской полиции! А мертвые лишь помогали им хранить эту тайну. Доброй ночи, точнее, доброе утро, мосье Фолкнер! Явитесь ко мне в девять, а пока что au revoir![19]
Дальнейший мой рассказ не займет много времени. Меня допрашивали снова и снова, игорный дом тщательно обыскали сверху донизу, арестованных подвергли дознанию поодиночке, и двое из тех, на ком не было особенно тяжкой вины, во всем признались. Я выяснил, что «старый солдат» был на самом деле хозяином игорного дома, а правосудие выяснило, что его много лет назад разжаловали из армии за дезертирство, что после этого он совершил множество всевозможных злодеяний, что у него хранилось краденое имущество, у которого нашлись владельцы, и что они с крупье — его сообщником — и с женщиной, сварившей мне кофе, и придумали хитроумный план с механическим балдахином. Были некоторые причины сомневаться, знали ли об этой удушающей машине слуги, работавшие в доме, и слуги воспользовались этими сомнениями и были наказаны просто как бродяги и воры. Что же касается «старого солдата» и двух его главных клевретов, они угодили на виселицу; женщина, отравившая мой кофе, попала в тюрьму не помню на сколько лет; завсегдатаи игорного дома были признаны «подозрительными» и помещены «под наблюдение»; а я на целую неделю (а это долго) стал главным светским львом Парижа. Мои приключения воспели три знаменитых драматурга, однако пьесы так и не увидели света рампы, поскольку цензура запретила показывать на сцене точное подобие механического балдахина из игорного дома.
Зато мои приключения принесли мне пользу, которую одобрила бы любая цензура: они раз и навсегда излечили меня от тяги сыграть в «Rouge et Noir». Отныне зрелище зеленого сукна с колодами карт и грудами денег было для меня навеки связано со зрелищем балдахина, который в ночной тьме и тишине опускался на меня, готовясь задушить.
Договорив, мистер Фолкнер тут же вскинулся в кресле и немедленно принял прежнюю неловкую горделивую позу.
— Боже милостивый! — воскликнул он с комической гримасой изумления и огорчения. — За всеми этими рассказами, почему я так заинтересовался наброском, который вы по доброте своей подарили мне, я совершенно забыл, что пришел сюда позировать для портрета. Должно быть, весь последний час я позировал просто ужасно, наверное, у вас никогда не было моделей хуже меня!
— Напротив, вы были лучше всех, — ответил я. — Я старался уловить сходство, а вы, увлекшись рассказом, невольно показали мне естественное выражение своего лица, а это и требовалось мне для верного успеха.
Приписка миссис Керби
Не могу оставить эту историю без примечания о случайной фразе, ставшей причиной, по которой она была рассказана в усадьбе вчера вечером. Наш друг, молодой моряк, перечисляя, чем ему не нравится сон на берегу, провозгласил, что особенно он не любит кровати с балдахином, поскольку всякий раз, когда ему случается спать в такой постели, он боится, что балдахин среди ночи свалится на него и задушит. Мне показалось донельзя странным, что он случайно упомянул основную черту истории Уильяма, и мой муж согласился со мной. Однако он говорит, что едва ли стоит писать о подобных пустяках в такой важной книге. После этого я смею
