– Неужели? Ну, все может быть.
Я подумала, что женщина скажет что-то еще, но она лишь кивнула мне и закрыла дверь.
Я пошла дальше. В следующем доме мне открыла супружеская пара. Они немного знали мою сестру – несколько раз приглашали ее к себе вместе с Фрэнком, но ни разу не получили ответного приглашения. Впрочем, они не обиделись.
– Когда мой Дон вернулся из армии, Фрэнк подкинул ему работенку, – призналась женщина. – Это было любезно с его стороны, он помог нам свести концы с концами.
– Один из ваших соседей рассказывал, будто видел, как Фрэнк уходил с чемоданом, – заметила я.
– Да, я слышала. После того как Дон получил работу, мы с ними почти не виделись, как я уже сказала. Но мы до сих пор благодарны ему, что он так выручил моего мужа.
Я поблагодарила их и вернулась к отцу. Значит, Фрэнк помог трем людям.
– Эй, малышка! – произнесла молодая женщина, вышедшая из дома, где живет та самая женщина в халате. На ее тощей фигуре, как на пугале, болтался плащ-макинтош. Я остановилась и подождала, когда она подойдет ко мне ближе. – Я слышала крики, – сообщила она. – Но это не то, что ты думаешь. Фрэнк не мог обидеть твою сестру. Не его она боялась.
– Тогда кого?
– Не знаю, но я видела, как после этого вернулся домой Фрэнк, так что это был не он.
Я посмотрела на нее и вздрогнула. Неужели в доме тем вечером кто-то был?
– Я тоже видела их с чемоданами.
– Обоих?
– Во всяком случае, Фрэнка. Это было несколько недель назад. Я знаю, что Сьюки не нравилось, что происходит…
– Что вы хотите этим сказать? – спросила я.
– Дитя мое, твоя семья, очевидно, законопослушна, – добавила она, глядя на моего отца; он нашел утерянную кем-то перчатку и теперь насаживал ее на штакетину забора в конце улицы. – Но Фрэнк… Он был не такой. Сьюки не нравились его «коммерческие сделки», – последние два слова женщина сопроводила выразительным взглядом. – Тебе этого не понять. Возможно, они куда-нибудь уехали, чтобы начать жизнь с чистого листа.
– Но она вот уже несколько недель у нас не появлялась и так ничего о себе и не сообщила. Это не в ее духе. Она наверняка связалась бы с нами и рассказала, где она и что с ней произошло. Отец считает, что ее похитили или убили… ну, с ней должно было случиться что-то из ряда вон выходящее… Он прямо так не говорит, но я знаю, что он так думает.
– Странно. Она такая домашняя, семейная девушка… Много о тебе рассказывала, – моя собеседница печально улыбнулась мне. – Даже не знаю, что тебе еще сказать. Вы обращались в больницы?
– Когда вы услышали крики, это было в тот вечер, когда они уехали?
Женщина нахмурилась и принялась мять пальцами полу плаща.
– Вряд ли. Кажется, нет. Но я не уверена. Иногда путаешься в датах. Такое бывает, верно? Мне кажется, что Сьюки уходила с чемоданом вечером, а Фрэнка я видела днем. Но тут что-то не так, тебе не кажется?
– И вы уверены, что с тех пор их больше не видели?
– Уверена. Тут на прошлой неделе околачивались какие-то мужчины, но Фрэнка среди них не было. Может, это полицейские в штатском его искали?
Я кивнула, не спуская глаз с дома. Теперь картина прояснилась. Моя собеседница успокаивающе сжала мое плечо и ушла прочь; я же осталась стоять, думая о том, когда это она могла разговаривать со Сьюки обо мне.
– Ну? – спросил отец, когда я подошла к нему.
Я пожала плечами.
– Она с криком выбегала из дома. Эта женщина предлагала проверить больницы.
Отец кивнул в ответ, хотя я знала, что он уже это сделал. Мы зашагали дальше.
– Ты думаешь, что ее похитили или что-то в этом роде?
– Меня больше всего беспокоит «что-то в этом роде», моя милая. Лично мне Фрэнк всегда казался подозрительным типом.
Я не знала, что на это сказать, и мы несколько минут шли молча. Затем я попыталась вспомнить, что нам могло бы пригодиться.
– Моя предыдущая собеседница рассказала мне о подозрительных, на ее взгляд, «коммерческих сделках» Фрэнка.
Я даже попыталась изобразить акцент, который она сделала на этих словах, и лицо отца сморщилось. Я подумала, что он сейчас заплачет, и удивилась силе моих слов, но когда мы дошли до конца улицы, заметила, что отец смеется.
– Ох, Мод, что же это могло означать? – спросил он, подняв брови так, как это делаю обычно я.
– Понятия не имею, – ответила я и позволила себе улыбнуться. – Я думала, что ты знаешь.
– Ты сказала что-то о сыне Элизабет, – говорит Хелен. Мы сидим у нее в столовой, и она нагнулась, чтобы достать салфетки. Кэти стоит, прислонившись к дверному косяку, на ее лице глуповатая улыбка. Она шлепает по клавиатуре маленького переносного телефона, что нынче в моде.
– Разве?
– Да. Его зовут Питер. – Хелен плохо слышно, потому что она засунула голову в шкаф для посуды.
– Кажется, я разговаривала с ним, – сообщаю я, перебирая записки.
Они свалены в одну кучу, и я не могу вспомнить, за какой дверью он находился. За той, в которой было матовое стекло, или той, с сильными потеками краски? Это я не успела записать.
– Да, и с Элизабет все в порядке.
Продолжаю перебирать листки.
– Ты говорила об этом, мам. – Хелен высовывает голову из шкафа и смотрит на меня.
– Я говорю, он сказал, что с ней все в порядке.
– Тогда это хорошая новость.
Она выпрямляется и кладет на стол стопку салфеток. Я, нахмурившись, продолжаю перебирать записи.
– Не знаю, – отвечаю я. – Он отругал меня.
Хелен с силой захлопывает дверцу посудного шкафа, так что дребезжат тарелки на серванте. Этот звук вызывает во мне короткую вспышку раздражения. Хелен накрывает верхнюю тарелку рукой, чтобы унять звук, после чего поворачивается, чтобы накрыть стол скатертью. Она делает это неаккуратно, и у нее никак не получается расправить ткань.
– Могла бы и помочь, – укоряет она Кэти.
Моя внучка кивает и, не отрывая глаз от телефона, отодвигается на фут от дверного косяка, но больше не приближается к столу ни на шаг.
– Он был очень сердит, – продолжаю я. – Хелен, если бы моя подруга позвонила тебе и сказала, что беспокоится обо мне, что бы ты сказала?
– Я бы сказала: не надо беспокоиться, потому что она у нас немного с приветом.
– Хелен!
– Ну, хорошо, хорошо, – моя дочь выпускает из рук край скатерти. – Я бы сказала: спасибо вам за заботу, но беспокоиться не о чем. За ней скоро придут люди в белых халатах.
Я вздыхаю.
– Отлично, я не стала бы говорить последней фразы. – Хелен снова берется за скатерть и тянет ее на себя.
– Но ты бы не стала сердиться.
– Нет, не стала бы.
Она обходит стол и, многозначительно посмотрев на Кэти, тянет на себя другой край.
– Понимаешь, Хелен, я не доверяю ему.
– Ох, мам.
– Только человек с нечистой совестью…
– Ты позвонила ему поздней ночью. Он разозлился, и тут нет ничего удивительного. Это не значит, что он соврал тебе или укокошил собственную мать.
– Я знаю. Но я думаю, что он что-то скрывает.
– Верно. Кэти. Ступай отсюда и бездельничай где-нибудь в другом месте. – Хелен открывает выдвижной ящик буфета и начинает что-то там перебирать. – Мам, возьми это и положи на стол.
Она протягивает мне несколько ножей и вилок. Я кладу их посредине стола и иду вслед за дочерью в кухню. Здесь пахнет розмарином и мятой. Надеюсь, что сегодня у нас будет вкусный барашек, но, зная свою дочь, склоняюсь к тому, что это будет какая-то очередная гадость, не то тофу, не то туфо.
– Мам! – произносит она и, обернувшись, наталкивается на меня. – Оставайся там и накрывай на стол, договорились?
– Прости, я забыла.
Я возвращаюсь в столовую и примерно минуту стою неподвижно. Не могу вспомнить, что мне нужно сделать. Слышу, что в соседней комнате кто-то есть.
– Я знаю, Кэти, но я ей сто раз говорила, – произносит голос. – Лучше бы она забыла.
Слышу какой-то невнятный ответ и снова тот же голос.
– Прикольно, черт побери!
