— Первый — Четвертому. А то сам не знаешь… Только в ответ.
Только в ответ… Всю эту долбанную войну они только и делают что отвечают. Отвечают на выстрелы, взрывы, вылазки анархистов. Черт, любой летеха, только что закончивший Вест-пойнт[9] скажет, то первое что должен завоевать пехотный командир в бою — это инициативу. Если ты не выигрываешь — значит, ты проигрываешь. А как можно завоевать инициативу, если только и делать, что отвечать…
— Четвертый, внимание! Черный Субурбан, обгоняет нас слева! С твоей стороны!
— Принял, веду его!
Машина выглядела полицейской, но ни полицейский, ни частник не рискнул бы обгонять североамериканский конвой, на заднем бампере каждой машины которого было написано крупными буквами "Держать дистанцию не менее ста метров. Стреляю на поражение!". Они же ехали не на армейских машинах, их вполне могли обгонять, и вообще могло произойти всякое — особенно если кто-то стуканул об их выдвижении в город. В обгонявшем их Субурбане мог быть кто угодно — те же наркос. Наркос обожали маскироваться под местных копов, и нередко у них это удавалось. А местные копы обожали торговать наркотиками, если представлялась такая возможность — и им это тоже удавалось…
Альварес переложил свой автомат так, чтобы можно было быстро развернуться — и стрелять прямо через окно.
Субурбан, держа скорость миль на десять повыше чем они ровно, не ускоряясь и не тормозя, обошел их. Тонированные до черноты стекла остались закрытыми, в североамериканцев не полетела граната, сам Субурбан не взорвался во время обгона.
— Отбой
— Принял.
Проскочили железнодорожный мост, слева замелькали барриос — нищие, кишащие крысами жилища местной бедноты, сделанные из морских контейнеров, украденных из порта, из листов самого разного железа, взятого непонятно откуда, из потемневших от старости американских мобильных домов — моторхоумов. Моторхоум здесь считался настоящей виллой.
Это тоже была Мексика. Здесь ходили босиком, если не удавалось украсть ботинки, здесь матери укладывая детей спать, оставались рядом, потому что крысы могли объесть ребенку лицо, здесь проржавевший контейнер считался домом, а старый, с давно сгнившими шинами моторхоум — хоромами. Здесь убить человека стоило сотку баксов, а то и еще дешевле. Здесь рожали по семь-восемь детей, и у половины жителей этих трущоб вообще не было паспортов. Эти люди не существовали для государства — но государство потом удивлялось, откуда берутся бандиты, наркомафиози и анархисты.
Сначала североамериканцы пытались чистить эти трущобы. Из всех только Вермеер помнил это — их запустили в самое сердце барриос, они сопровождали врачей-волонтеров из "врачи без границ". Они раздали какие-то лекарства, мыло — а на обратном пути они попали под обстрел и открыли ответный огонь, убивая тех людей, которым приехали помочь. Сейчас ни та, ни другая сторона не делала глупостей — североамериканцы предпочитали не соваться в барриос, а из барриос не обстреливали колонны, патрули и блоки…
Развязка с Мигель Алеман была давно взорвана, еще на второй год войны — здоровенный грузовик с цистерной взорвался, проезжая под мостом как раз тогда, когда по мосту проходила колонна Страйкеров. Сейчас искореженные машины давно вывезли, армейские саперы разобрали то что осталось от моста, направленными взрывами обрушили его остатки. Все что напоминало сейчас о трагедии — так это кучи серого, искореженного в хлам бетона по обе стороны дороги, да несколько простых памятных знаков слева от дороги. Одиннадцать — по количеству парней, которые не вернутся домой. Памятные знаки местные почему то не трогали — зато на остатках моста кто-то большими черными буквами вывел.
La muerte harА desaparecer todas las.[10]
Прохрустев колесами по временной, засыпанной щебнем трассе, остававшейся такой вот уже больше пяти лет, Форд и Додж в числе прочих машин выбрались на Мигель Алеман, ведущую прямо в город…
Несмотря на всю подготовку, на то, что он служил здесь не первый год — Альварес проморгал, не понял, откуда стреляли. Просто что-то застучало — по машине, по кузову, по стеклам, по всему, мир наполнился этим проклятым стуком, стекла затрещали, осыпаясь…
— Козлы!
Было видно, что в Эспинозу, сидевшего за рулем попали, он на секунду потерял контроль над управлением — но тут же пришел в себя, со всей дури нажал на газ. Почти шестилитровый двигатель бросил Форд вперед.
— Не отвечать! Прорываемся!
Альварес оглянулся — Додж держался у них на хвосте, лобового стекла у него уже не было, и злобный огонек бился там, где должен был сидеть Ривера. Значит, пока еще все целы и способны вести бой.
— Налево! Огонь без команды!
С ревом мотора, едва не заваливаясь на бок, Форд выскочил на нужную улицу — под шквальный огонь. Неширокая, ведущая к отелю, боковая улица уже была перекрыта поставленным поперек нее грузовиком, перед ним чадили несколько облитых бензином покрышек. Стреляли, кажется, уже отовсюду…
— Покинуть машину!
Двигатель уже захлебывался, Форд шел по инерции. В разбитые пулями стекла несло запах дыма, подожженных на улице покрышек и опасности.
Рывок — из распахнутой двери, которая на секунду защитит от пуль, в дверях — вставки из брони, машины специальных. И — удар, сильный удар, скорость километров двадцать и сейчас все эти двадцать километров играют против него, когда он падает на дорогу. Падает, кувыркается, чтобы погасить энергию удара, приходит в позицию для стрельбы. Рука уже привычно держит пистолет…
Раз! — пистолет дергается, кожух идет назад, выплевывая гильзу — и в нескольких метрах от него прячущийся за пикапом боевик — черные очки, бородка, автомат Эрма плюющийся пулями — на секунду замирает от удара пули, горло взрывается кровавым фонтаном. А потом он падает, исчезая за машиной, за которой он укрывался, словно марионетка, у которой враз обрубили все веревочки…
Два! Три! — еще два выстрела в быстром, почти пулеметном темпе, потому что первая пуля идет мимо, зато вторая попадает точно в голову наркомафиози, голому по пояс, покрытому татуировкой и с автоматом Калашникова, из которого он хлещет огнем даже не целясь, от живота. Он как раз бежит параллельно ряду припаркованных у тротуара машин, бежит, наступая на валяющихся людей. Здесь, как только начинается перестрелка, все падают, падают, где застало, и молятся Санта Марии. А этот помолиться не успел — упал, разбрызгивая мозги из вскрытой пулей черепной коробки, упал замертво.
И — кувырок, кувырок в сторону длинного ряда машин, прочь от ответного огня, прочь с этой гребаной, мать ее так улицы. Скорее, как можно скорее — спрятаться за что-то, что задержит пули, что-то, что позволит прожить хоть еще немного, что позволит выжить под градом пуль со всех сторон…
Нога проскальзывает на чем-то липком, брошенном на тротуар, асфальт с бешеной скоростью несется навстречу…
Как раз вовремя — картечь прошла выше, над ним, как раз там, где только что был он, хлестко ударила по машине, стоящей у тротуара следом за той, за которой укрылся он сам. Со звоном рассыпалось стекло…
А прилично за них взялись… Десять стволов как минимум.
Первым делом надо сменить оружие. Пистолет — хорош при внезапном нападении, но если пошло такое дело — он ничто против автомата…
Сунул пистолет в кобуру, автомат в руки, занял позицию, укрываясь машиной….
— Четвертый — готов! — доложил он, у них у каждого была система связи с ларингофоном на горле.
На мгновение высунулся из-за борта пикапа, пытаясь определить, что делается — и отпрянул, потому как в борт ударила пуля…
Хреново…
В наушнике истерической скороговоркой бились другие доклады — похоже, в основном все заняли позиции на другой стороне улицы, только он один перебежал через дорогу, и остался при этом жив.
— Первый всем. Три-вперед.
Три-вперед, отсчитать до трех — и вперед. Легче сказать, чем сделать.
Отсчитав до трех, сержант приготовился к броску…
Хлопнуло — как рождественская хлопушка, только громче — граната. Впереди рванула граната затем еще одна, что-то уже горело…
И тут он увидел.
Крыша!
По плоской крыше разукрашенного в зелено-желтый цвет здания напротив, как раз того, рядом с которым укрылись остальные, бежали несколько человек Четверо или пятеро. С оружием.
— Четвертый всем, опасность сверху!
Оставаясь на месте, сержант прикрылся от пуль бортом пикапа, положил автомат цевьем на борт, дождался, пока первый из бегущих набежит на красную точку в прицеле, и нажал на спуск. Автомат бахнул одиночным, солидно толкнуло в плечо — а бегущего тяжелая, пулеметная пуля швырнула вниз, под ноги остальным…
Прежде чем остальные опомнились — сержант выстрелил еще несколько раз, открыли огонь и снизу, но действенным был только его огонь. Видимо те, кто забрался на крышу, не просекли, что один из североамериканцев перебежал на ту сторону дороги, решили расстрелять наглецов сверху или даже закидать гранатами — и поплатились за свою ошибку.
