— Я пытался дозвониться Андрею, — сказал Сашка.
— И что?
— И фиг. В штабе трындят про поездку по регионам — хотя вчера он еще по-любому был на месте, жеребьевка же. Мобилу со времени того интервью, что я с ним делал, он уже раз двадцать, наверное, поменял. Удалось раздобыть домашний, так там вечный автоответчик. — Он усмехнулся. — Хотя нет: пару дней назад попал на нее… на Алину… черт!!!
— Если это то, что ты думаешь, ее тоже касается, — заметил Георгий.
Гэндальф сумрачно помотал головой:
— Нет. Алька — такая же, как мы с тобой. Я уверен. Процент погрешности, как говорил Влад.
Повисла пауза. Из разряда тех, когда неловко, что кепка уже снята и лежит на столе, а из-за стойки несется жизнерадостная попса. Георгий залпом допил пиво, смахнул пену с усов.
— Тебе кажется, он все-таки был прав?
— Мне ничего не кажется. Я сам там был — сам! — в той лаборатории. Я же вам тогда рассказывал… Знаешь, Герка, я ведь не сомневался, что рано или поздно это начнется. Дай сигарету. — Он снова произвел дрожащими пальцами заученный комплекс движений. — Но сейчас я без понятия, что делать.
Глаза у Сашки были припухшие, воспаленные, в густую красную сеточку. Ясно, что со времени увольнения он ежедневно прикладывается к чему-нибудь покрепче, нежели пиво. Может, с товарищами по несчастью, а может — вообще неизвестно с кем. Неудивительно, что ему начинают чудиться всякие… Георгий поймал свою мысль за слово «чудиться», будто за воротник. Ты ему не веришь. И скорее всего ты прав.
Это все город. Чересчур большой город, из которого Гэндальф не сумел вовремя сбежать — в отличие от тебя самого. Эх, если бы можно было вывезти его на пару недель к себе… но Светка… и потом, это не поможет. Ему срочно нужна хотя бы иллюзия настоящего дела.
— Проведи журналистское расследование, — предложил Георгий. — МИИСУРО — это актуально, у тебя с руками оторвут. Устроишься в хорошее место… сейчас, перед выборами, это не проблема. А потом…
— Хотел бы я знать, на что будет похоже «потом».
Он затянулся и продолжал:
— Фигня все это. Я года четыре назад взялся типа за расследование, когда еще в «Столичной правде» был, помнишь? Причем ни слова о том, что сам видел… Только неоспоримые факты. Собрал мощную статистику по выпускникам «Миссури» разных лет, встретился кое с кем из наших. Черт, ты не представляешь, как мне не хватало той информации, что Влад… Но все равно вырисовывались разные штуки. Например: после нашего с тобой курса проект и вправду был свернут. Понимаешь? Если по первым трем выпускам мы имеем процент погрешности на блестящем фоне, то затем — скорее наоборот. С четвертого года и контрактников начали брать… В общем, много было фишек. Материалец на раз воротище… может, помнишь?
Георгию очень захотелось вспомнить; врать было бы глупо и неуместно. Покачал головой.
— Вот именно. Никакого резонанса. Из ректората «Миссури», правда, пришла писулька, требовали опровержения. Я и дал— жалко, что ли?.. Олька ходила беременная… Я ведь думал, хоть кто-то почешется… из НИХ.
Сашка умолк. Георгий отодвинул бокалы из-под пива на другой конец столика; официантка и не думала их забирать. Толстуха за стойкой с непристойным звуком продула сифон. Бодренькая песенка в пятнадцатый раз повторила рефрен и наконец сдохла. Почти без перерыва началась другая песня — впрочем, вполне приемлемая. Звенислава, усмехнулся Георгий. Кстати, любимая Светкина певица.
Некоторое время они молча слушали ее.
— Попса, — сказал Гэндальф. — Профессиональная, даже талантливая — но попса.
Георгий равнодушно пожал плечами.
— Тебе все по фиг! — внезапно вскипел Сашка. — Сидишь тут, весь на своей волне… А ты хоть помнишь, КАК она пела твои песни?! Твои!!! «Балладу выбора», «Королеву»… помнишь?! Да ведь она могла бы… и ты, между прочим, тоже… Когда ты последний раз держал в руках гитару?
Проняло. Огрело жгуче, словно хлыстом по щеке.
— При чем здесь это? Я в любом случае за свою жизнь отвечаю сам. Как и ты, Гэндальф.
Сашка сузил опухшие глаза:
— Не факт.
Они просидели в той кафешке долго. Выпили еще пива и съели по громадному чебуреку с подозрительным привкусом. Намозолили глаза толстухам барменше с официанткой и спугнули троих алкашей, явно претендовавших на тот же столик.
Говорили.
Георгий честно пытался убедить себя, что все, о чем рассказывает Гэндальф, может оказаться правдой. Жуткой, неотвратимой, как лавина, которая непременно ударит не только по всей стране — миру? — но и по его маленькой родной Александровке, по мальчишкам, по Светке, по непостроенному дому, по вязу во дворе.,. Не получалось.
Он точно знал, что стоит сесть в электричку — нет, в электричке он еще, может, и продержится под впечатлением этого разговора, — но потом, вылавливая на дороге попутку от станции до села, проходя глубокой ночью мимо сада дяди Коли с побеленными деревьями… В общем, все это останется далеко позади. Реальными, зримыми станут совсем другие вещи. Составляющие настоящую, раз и навсегда заведенную жизнь. Перерыв на краткие студенческие годы в столице — не в счет. Жаль, что Сашка вовремя не понял… Из них троих только Влад мог с полным правом называть себя столичной штучкой.
— Он был твоим другом, — сказал Гэндальф. — Ты не можешь так просто устраниться… теперь, когда он таки оказался прав.
— Допустим. — Георгий уже поглядывал на часы. — Но, по-моему, надо подождать реальных доказательств. Вот представь себе: мы с тобой пробиваемся к каждому из наших… бывших наших… что само по себе не так легко. А дальше? Материалов и программ Влада у нас нет. Нам нечем апеллировать, кроме твоей газеты.
— Я думаю, они кое-что знают и сами. Помнишь, когда Влад впервые заговорил об этом, мы собирались в общаге и пытались как-то… и даже Андрей. Не может же быть, чтоб они обо всем забыли!
Георгий пожал плечами. Он — действительно почти забыл. Да, тогда, в институте, было и страшно, и до темного восторга здорово ощущать приближение катастрофы — как стоять в болотных сапогах на пути мутной паводковой волны. Этот кайф вряд ли возник бы, будь опасность настоящей. Глупое мальчишество, романтичное и безумное, словно соло на гитаре. Но лично он давно успел повзрослеть.
— Ты боишься, — вдруг бросил Гэндальф, и Георгий вправду вздрогнул. — Что ж, имеешь право. У тебя семья… Дай еще сигарету — последний раз, честно.
У него долго, минуты две никак не срабатывала зажигалка; предложить свою казалось не то чтобы оскорбительным, но почему-то очень неуместным. Да, семья… На безымянном пальце у Сашки по-прежнему было кольцо. Железное, из подростковых ролевых игр.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
