В поддержку принципа свободной торговли можно было бы сделать упор на такой аргумент: действительно, в ситуациях, когда закон затрагивает финансовые интересы, возникает опасность коррупции в среде политиков, этот закон принимающих. Подобные обвинения уже выдвигались в адрес государств, пользующихся протекционизмом. С другой стороны, мне не приходилось слышать о том, что приверженность такого рода торговой политике вызвала бы в Германии или Швеции катастрофическое падение нравов.
Второй аргумент состоит в том, что Британская империя, сейчас и без того не пользующаяся в мире особой симпатией, возбудит против себя открыто враждебные настроения, если установит в двусторонней торговле тарифные пошлины. В таком случае все страны мира объединились бы в устремлении помешать Империи расширить свои границы. Для тех, кто подобно мне считает обширность ее достаточной, это не Бог весть какое зло, но все же провоцировать к себе открытую враждебность не хотелось бы.
Есть и другое существенное соображение: в течение последних 60 лет мы практиковали принцип свободной торговли и на нем построили всю нашу коммерческую систему функционирующую в целом успешно.
Все это не вызывает сомнений. Оставаясь несмотря на это протекционистом, я хотел бы изложить и позицию противоположной стороны. Прежде всего, нам предстоит как-то отреагировать на заявление Канады о том, что она готова заключить двустороннее торговое соглашение с третьей стороной в случае, если такого соглашения не заключим с ней мы.
В течение многих лет упадок наших импортных показателей компенсировался ростом импорта колониальных товаров. Если и последний также придет в упадок, серьезные потери в торговле со странами остального мира ничем возмещены быть не смогут, и это нанесет нам тяжелый ущерб. Если исключить из экспортных показателей торговлю углем (а экспортировать уголь – значит транжирить имеющийся капитал), то выяснится: доходы от продажи наших товаров европейским странам упали со 100 миллионов фунтов стерлингов (в 1872 году) до 79 миллионов – в 1902-м. Такой тридцатилетний итог мог бы иметь катастрофические последствия, если бы за тот же период доходы от экспорта в колонии не возросли бы с 60 до 108 миллионов фунтов. Я снова утверждаю: эти торговые связи необходимо сохранить, ибо наше коммерческое могущество зависит только от них. Если сохранение этих связей сопряжено с принятием нами каких-то условий, значит, эти условия нам придется принять.
Нам говорят: пытаясь получить свои 200 миллионов от торговли со странами Империи, мы рискуем потерять значительную часть из тех 800 миллионов, что составляют товарооборот с остальными странами мира. Это, на первый взгляд, весьма тревожное заявление не выдерживает серьезного анализа. Все, что только могло нанести ущерб нашим торговым отношениям с иностранными державами, уже было сделано. Имеющиеся показатели в любом случае останутся на прежнем уровне, если, конечно, мы не обложим пошлиной сырье, увеличив тем самым его себестоимость. На этот шаг мы идти не должны: он противоречит нашим интересам. Остается импорт, который приносит нам около 500 миллионов фунтов стерлингов. Какая же доля этой суммы окажется под угрозой?
Около 160 миллионов фунтов стерлингов приходятся на ввоз хлопка из Америки, льна из России и конопли с Филиппин: пошлины тут для нас смерти подобны. Остается сумма в 350 миллионов.
100 миллионов мы получаем за ввозимую в нашу страну готовую продукцию. Суть позиции протекционистов состоит в предположении, что, пожертвовав этой суммой торгового оборота, мы, скорее, укрепим свое экономическое положение – поскольку сможем предложить собственным гражданам новые рабочие места, а значит, и дополнительные денежные средства в форме зарплаты. Думаю, что сторонники свободной торговли, призвав даже на помощь всю свою изворотливость, не сумеют меня убедить в том, что, выплачивая 1000 фунтов стерлингов парижскому производителю автомобилей и внося их в сумму импортного оборота, я приношу больше пользы своей стране, чем когда выписываю чек бирмингемскому промышленнику и тем самым снижаю показатели на ту же сумму. Между тем бесчисленные сделки такого рода и составляют львиную долю от этих 100 миллионов.
Остаются те 220 миллионов фунтов стерлингов, которые мы платим за ввозимые продукты питания: вот так еще недавно ужасавшие нас 800 миллионов сократились уже до вполне приемлемой суммы. Колониальный импорт таких продуктов, как овес и ячмень, ничтожно мал; предметом дискуссии могут стать лишь пшеница, маис, вино и мясо. Признаюсь в том, что не вижу способа обложить эти продукты пошлиной, не подняв цену на них pro tanto, однако – на какую тысячную пенни поднимется стоимость пшеничного батона вследствие введения 5-шиллинговой пошлины, – этого я высчитать не сумел. Достаточно сопоставить, с одной стороны, все эти потери, с другой, – поддержку собственного сельского хозяйства, возмещение убытков Ирландии (аграрной стране, весьма пострадавшей от проводимой нами политики свободной торговли) и перспективы установления взаимовыгодных торговых связей с колониями (вроде уже существующих между странами Содружества), чтобы понять: на этом направлении и следует нам сконцентрировать усилия.
1903 г.
Еще раз в поддержку протекционизма
Недавно мое внимание привлекла заметка в газете о том, что о процветании провинции Хоуик-Бороуз свидетельствует факт роста банковских сбережений его жителей. Мне же кажется – люди предчувствуют наступление тяжелых времен. Многие предприятия работают в полсмены; население трех городов, если сравнивать с данными предыдущей переписи, уменьшилось на 5 тысяч человек. При всем желании этот факт вряд ли удастся связать с ростом общественного благосостояния. Как можно говорить о процветании торговли шерстью (неважно, какой именно ее отрасли), если мы ежегодно ввозим текстиля и пряжи на 12 миллионов фунтов стерлингов? Поскольку сумма нашего экспортного товарооборота со странами, не входящими в состав Империи, составляет всего около 7 миллионов фунтов, трудно даже придумать более весомый аргумент в пользу протекционизма. Всего лишь сохранив два своих рынка, внутренний и колониальный, мы смогли бы улучшить имеющийся торговый баланс, не продав никому ни ярда…
Утверждений о «процветании» Хоуик-Бороуз я не приемлю всего лишь на том основании, что они не соответствуют действительности. Я только что вернулся оттуда, и могу заявить: существующим положением дел не удовлетворены ни рабочие, ни работодатели. О том, что вся шерстяная промышленность Южной Шотландии находится в плачевном состоянии, свидетельствует хотя бы тот факт, что число занятых в производстве рабочих упало здесь с 40034 в 1891 году до 24906 в 1901 году В одном только Галашилсе потери рабочей силы составили 30 процентов. Торговля идет плохо; положение дел если и меняется, то к худшему Многие предприятия работают в полсмены. Но вынуждая своих соотечественников либо эмигрировать, либо работать на полставки, мы при этом беспошлинно ввозим шерстяных изделий в таком количестве, производство которого могло бы обеспечить работой 200 больших заводов и 50 прядильных фабрик. Такие цифры приводит Чарльз Джон Уилсон из Хоуика, авторитетный специалист по данному вопросу. Разве тот факт, что страны, препятствующие нашему экспорту, наводняют наш рынок собственной продукцией, тем самым изгоняя британцев с рабочих мест, не противоречит здравому смыслу и нашим понятиям о справедливости?
Мне кажется, в заметке о процветании как в капле воды отразились все просчеты и иллюзии сторонников свободной торговли. Всего лишь на основании отчетных документов одного только Хоуикского банка была выдвинута самонадеянная теория, к истинному положению дел не имеющая ни малейшего отношения. Автору статьи я посоветовал бы приехать в Хоуик-Бороуз и рассказать рабочим, получающим половинную зарплату, об их исключительном процветании; хотя лучше бы ему от этого воздержаться – люди там живут практичные, они не верят в абстракции…
Есть тут один набивший оскомину аргумент: если мы, дескать, увеличим производство здесь, значит, вынуждены будем сократить его где-то в другом месте. В действительности мы сократим при этом разве что финансовые потери да число граждан, эмигрирующих из страны. Главная задача нации, как мне кажется, состоит в том, чтобы покрепче держаться за внутренний рынок. Потому что любой рост производства здесь повлечет за собой рост смежных отраслей – это необходимо хотя бы для оплаты дополнительно произведенной продукции. Допустим, хоуикский твид продается в Шеффилде: значит, должен быть увеличен и объем выпуска шеффилдской стали – только в этом случае здешний рабочий сможет купить себе шерстяное изделие. А вот от продажи того же твида в Льеже если и выигрывает, то лишь одна группа британских рабочих. Давайте же вновь восстановим внутренний рынок: тогда только мы сможем достичь такого положения в торговле, какое вот уже двадцать лет наблюдается в Германии и Америке.
