Можно предположить, что, живя в столь удобном месте, где останавливались богатые караваны, Авраам занимался и посредническими делами: его жизненный опыт и мудрость, честность и добродетельность высоко ценились в среде купцов, торговцев и перекупщиков. Правда, об этой стороне жизни Авраама в Библии ничего не говорится, о ней нам позволительно лишь догадываться.
По-видимому, общаясь с мудрым старцем, путники получали от него не только хозяйственные и деловые советы, но и твердые моральные наставления. Ведь самый возраст Авраама в глазах жителей Востока означал непререкаемый авторитет.
И вот однажды, когда Авраам, по обыкновению, сидел возле своего шатра, он увидел в знойном струящемся воздухе, исходившем от раскаленных песков окружающей Мамврийский оазис пустыни, фигуры трех странников.
Появление путников возле оазиса само по себе не было удивительным, и все же Авраам испытал чувство, близкое к удивлению и беспокойству. Дело в том, что зной был поистине нестерпимым, все живое, чтобы не изжариться в этом пекле, заблаговременно попряталось, глубоко зарывшись в песчаные норы или уйдя в глубокую тень. Между тем странники, хотя шли быстро, едва касаясь дороги своими легкими сандалиями, все же двигались спокойно. Было видно, что они ведут между собою какую-то беседу и что один из них, тот, что шел посредине, был старше. Неторопливость их беседы под палящим солнцем, спокойные лица, какая-то невесомость их легких фигур, иногда, словно пропадавших с глаз, словно мираж, — все это понудило Авраама подняться и пойти навстречу своим необычным гостям.
С чисто восточным гостеприимством, блюдя этикет, Авраам принимает путников, снимает с их ног обувь и омывает пыльные ступни чистой водой. Затем, рассказывает Библия, «…поспешил Авраам в шатер к Сарре и сказал: поскорее замеси три саты лучшей муки и сделай пресные хлебы.
И побежал Авраам к стаду, и взял теленка нежного и хорошего, и дал отроку, и тот поспешил приготовить его.
И взял масла и молока, и теленка приготовленного, и поставил перед ними а сам стоял подле них под деревом. И они ели…» (Быт. 18: 6, 7, 8).
Во всей этой сцене обращает на себя внимание, что так называемый этикет, которому, как справедливо замечают библеисты, Авраам следует неукоснительно, особо подчеркнут. По всему видно, что Авраам почти догадался, кто его гости. Несмотря на свой почтенный возраст, он буквально бегает, отдавая свои приказания то жене, то слугам: «…и поспешил Авраам в шатер к Сарре…», «…и побежал Авраам к стаду…» А между тем гости его молоды, даже юны: их походка легка, движения быстры, после дороги, прокаленной зноем, они, судя по всему, ни чуть не устали. Впрочем, вернее было бы сказать, что у них нет возраста — они, как в глубине души догадывается Авраам, посланцы другого мира. Особенно смущает Авраама тот, что постоянно находится в центре этой маленькой группы, — от него исходит сияние и какая-то неведомая властительная сила. Они спрашивают старца, где его жена, Сарра, и Авраам отвечает, что она здесь, в шатре. Тогда «один из них» (это выражение особо выделено в Библии) сказал: «Я опять буду у тебя в это же время [в следующем году], и будет сын у Сарры, жены твоей…» (Быт. 18: /П).
Сцена со странниками удивительна по своей психологической точности. Чувствуется, как напряжен Авраам, какая глубокая догадка пронзила все его существо. В какой-то момент он начал понимать, что слышит голос Бога и что два юноши, стоящие по бокам старшего из них, это ангелы.
Одна лишь Сарра, по своей женской суетности, не может догадаться, в чем дело, и слова старшего, сказавшего, что у престарелой Сарры будет через год сын, просто напросто рассмешили ее. Бедный Авраам, которому все уже стало ясно, не знает, как замять эту неловкость. Ему кажется ужасным, что старая Сарра так глупо и греховно рассмеялась. Правда, рассмеялась она в шатре и, возможно, думала, что ее никто не видит и не слышит, тем более что рассмеялась она, как вскоре выясняется, внутренне, в душе своей: уж очень забавным ей показалось, что от нее, девяностолетней, ждут ребенка. Но для того — старшего, который пришел к Аврааму со своими двумя юными ангелами, нет ничего невидимого и неслышимого. Потому-то, как повествуется далее в Библии, «и сказал Господь Аврааму: отчего это [сама в себе] рассмеялась Сарра, сказав: «неужели Я действительно могу родить, когда я состарилась?»
Есть ли что трудное для Господа? В назначенный срок буду Я у тебя в следующем году, и [будет] у Сары сын» (Быт. 18: 13, 14).
И так, Сарра рассмеялась, но все обошлось благополучно: Бог (тот «старший») понимал, насколько бывает не тверда у людей вера.
Саррин смех — очень живая, достоверная в психологическом отношении и выразительная деталь в библейском рассказе о жизни патриарха. Как и насмешливая дерзость Агари, он доносится до нас из глубины тысячелетий, будучи живым напоминанием о том, что легендарные лица, живущие в библейских величественных текстах, были людьми из плоти и крови. Вообще фигуры Библии далеко не двухмерны, очень часто они объемны, а их внутренний духовный мир в какой-то момент вдруг поражает нас удивительной близостью к нам самим. В Библии, безусловно, есть зачатки не только будущей высокой драмы (в особенности трагедии), но и многие черты психологического романа, например правдоподобность и оправданность эмоциональных движений, бытовой «интерьер», фабула и сюжет, использование детали и живописной подробности. Эта великая книга — Библия — лежит в основе основ не только всей будущей человеческой культуры вообще, но и художественной литературы (в том числе даже беллетристики) в частности. Именно в этом отношении очень характерен диалог, происшедший между «старшим» и Саррой после того, как она рассмеялась. «Сарра же, — говорится в Библии, — не призналась, а сказала: я не смеялась. Ибо, — поясняется далее, — она испугалась». Тут-то «старший» и сказал — настойчиво и уличающе: «Нет, ты рассмеялась». Разговор идет, конечно, через стенку шатра — Сарра, по тогдашним обычаям, не может выйти к мужчинам. Но ее испуг и от испуга пререкания говорят о многом. Она пытается, очень неуклюже и наивно, отречься от своего неуместного смеха и мало-помалу начинает, по-видимому, понимать, что человек, услышавший, как она рассмеялась в душе, то есть рассмеялась беззвучно, не может быть обычным человеком.
Перестав говорить с Саррой, «старший» уже повернулся, чтобы вместе со своими спутниками, благочестиво промолчавшими всю эту сцену, идти дальше.
Авраам пошел их провожать. Он заметил, что, выйдя на дорогу, уже начавшую быстро темнеть от приблизившегося вечера, его гости повернули в сторону Содома. Скорее всего, они туда и направлялись, но «старшему», наверно, была необходима встреча с Авраамом, которая и задержала всех троих на их пути в Содом. Впрочем, Авраам не знал, идут ли они в Содом; может быть, пройдя этот греховный город насквозь, они пошли бы дальше, к берегу Мертвого моря, или к филистимлянам, или в Египет. Но «старший», прежде чем двинуться в путь, остановился и сказал Аврааму: «…утаю ли Я от Авраама, что хочу делать!» (Быт. 18: 17).
И тут выясняется, что они действительно идут в Содом. Бог поясняет Аврааму, что жители Содома и Гоморры погрязли в страшных грехах — разврате, блуде, чревоугодии, стяжательстве и разбое. Черная молва об этих городах разошлась по всей земле.
«…сойду и посмотрю, — говорит Бог Аврааму, — точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне, или нет; узнаю» (Быт. 18: 21).
Сказав так, они уже было двинулись в путь и даже сделали несколько шагов, но Авраам, обуреваемый страшными предчувствиями, вдруг задержал их и, встав пред ликом Господа, сказал: «…неужели Ты погу6ишь праведного с нечестивым?» (Быт. 18: 23).
Нетрудно догадаться, что старый Авраам вспомнил прежде всего о благочестивом праведнике Лоте, своем племяннике, который, как мы знаем, к несчастью, поселился именно в Содоме. Но тревога его имеет, конечно, и общий смысл. Его волнует кардинальный вопрос: попадут ли под кару вместе с виновными и невиновные?
В истории человечества Авраам первым задал этот вопрос, оставшийся, увы, открытым и до сих пор.
Все последующие тысячелетия, вплоть до наших дней, люди, как на каменную стену, будут натыкаться на эту проблему, не в силах разрешить ее ни теоретически, ни практически. Сопряженный с проблемой совести, вопрос этот станет болезненным центром всего духовного мира русской литературы, достигнув своей кричащей пронзительности и прямого обращения к Богу у Достоевского.
И в наши дни он остался таким же жгучим и неразрешенным. Печально известная формула «лес рубят щепки летят», оправдывавшая в недалеком прошлом казни невинных, относится сюда же — к вопросу, заданному Авраамом, когда он, преодолев свою робость, задержал карающего Бога на его пути в Содом, чтобы допытаться о судьбе невинных.
