А он и казался всем таким, куда и басота делась: рыж, лохмат, криворот, зенки лупатые, шалые, скособоченный и хромой. Ночами нечистую силу пугать хорош. Пришёл в горшечный ряд и поёт:
— Ще куплю хлеба печёного, сала копчёного, зелья кручёного, овса нетолчёного.
С тем присловьем появился в конном ряду. Выбирал коня недолго, купил неказистого, пегой масти, ан сухопарого да на ногу лёгкого. Да ещё с хитринкой в глазах, под стать новому хозяину. Седельце тоже не ахти какое красное выбрал, но крепкое и удобное. Припасы дорожные будто сами собой в суму перемётную собрались, перекинул её через луку и — в путь.
Как через заставу проходил, стражники над ним посмеивались: идёт мужик лапотный, козла ведёт, козёл упирается, рогами норовит мужика поддать, мужик взбрыкивает, за мягкое место хватается. Стражники хохочут, за животы взялись. Да тут же мигом бледнеть со страху начали: мужик-то и не мужик, а воин в доспехах, на боевом коне. Ишь, поскакал словно ветер, в ушах свистит! Поди догони! А кто вдогон пойдёт? Нехай его скачет, нечистая сила. Благо объезжего нет вблизи.
* * *
Той порой и Николай готовился в путь. Иов благословил его, наказал с первой же оказией слать вести в Москву. Он наградил Николая деньгами, подарками, конём, одеждой. На прощание сказал:
— До Боровска пойдёшь с обозом. А в Боровске тебя ожидает попутчик Сильвестр. Ему всё ведомо, с чем ты идёшь. И в Антиохию тебя проводит, и в Царьград пойдёт.
Услужитель Иова проводил Николая до Пафнутьевского подворья. Оттуда вскоре же вышел обоз Пафнутьева монастыря. Николай располагался в возке рядом с келарем. Как выехали из Москвы, задремал на мягком сене. Конь его шёл следом за возком на поводу. К реке Наре подошли уже затемно. Да путь продолжали. Видел зоркий келарь, что за обозом в вечерней мгле тени какие-то стали мелькать. Их было трое, тех татей ночных. Они не нагоняли обоз да и не показывались вблизи, пока брод не миновали да на подъём не пошли. Тут и налетели, словно волки, да к келарскому возку, схватили Николая с лёту, по голове ударили и — в лес. Пока монахи из-под горы поднимались — келарь-то впереди ехал, — татей и след простыл. И успел-то Николай раз крикнуть что-то по-своему.
Пропали тати, как ночные тени, а какие они навыгляд, келарь не смог бы описать: кони — вороные и сами все в чёрном да проворные, как духи. Ну есть кромешники-опричники. Только мётел у седел не было. Это келарь заметил.
А как страх за свою жизнь миновал, то подумал келарь, что надо митрополита уведомить о беде, постигшей греческого гостя. И повелел келарь одному из монахов вернуться в Москву на коне странника, явиться в митрополитовы палаты и рассказать, как тати украли Николая.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ПАТРИАРХ ИЕРЕМИЯ
Николай-грек так и сгинул. Сколько служилые люди Разбойного приказа ни искали следов — не нашли, будто в воду канул. Подозревали, что сей разбой учинили людишки Богдана Бельского. И правителю Борису об этом его дядя Семён Никитович говорил. Да Борис сказал коротко: «Коль не схватили за руку, не судите».
Бориса больше тревожило то, что от Сильвестра не было вестей. И о нём никто ни слова не приносил. Вот уже и год миновал — нет Сильвестра. Нет послов из Антиохии, из Царьграда.
Но слухи о делах в Царьграде доходили до Москвы такие, что и верить им не хотелось. Будто бы магометане изгнали из Царьграда первосвятителя Иеремию, запретили в главном Вселенском соборе Айя-София появляться христианам, подвергают гонению христианских священнослужителей. Слухи эти были устаревшие и цены не имели.
Иов и Борис снова стали думать о том, кого послать в Царьград да в Антиохию, дабы узнать истинное положение вещей. Не мог поверить Иов в то, что магометане подняли руку на иерарха православной церкви. Хотя как не поверить, если на Святую Софию, ранее подпиравшую своими куполами облака, легла тень четырёх высочайших минаретов, поднятых волею завоевателей-турок.
Как-то митрополит Иов сказал Борису:
— Сын мой, проси повеления царя на послов в Царьград. С послами и пошлём богомольцев-лазутчиков. Феоклит ищет дороги...
— Отче владыко, другой меры не вижу. Снарядим послов по торговым делам. Да скоро. И ты готовь своих.
...И совсем неожиданно летом 1588 года, как раз через неделю после Акулины-гречишницы, до московского духовенства дошла весть, что в Смоленске появился восточный правитель христианской церкви, что в его честь в соборах и церквах города шло богослужение.
Торгового человека, что привёз известие, привели к Иову. Задумался митрополит: кто такой восточный правитель христианской церкви? Иов не мешкая отправился к Борису, и оба недоумевали: кто бы мог появиться-приехать безвестно?
— Сие нарушение донести до государя, — попросил Иов Бориса. — Отродясь не бывало, чтобы чужие священнослужители тайно появлялись в наших пределах.
Правителю не хотелось беспокоить царя.
— Сами вольны разобраться, — ответил он митрополиту. — Пошлю туда пристава да дьяка...
— Не обходи государя-батюшку, сын мой. Знаешь же его опеку над церковью, — настаивал Иов.
Борис знал, что царь Фёдор Иоаннович ревностно следит за порядком в церкви. И не стал огорчать митрополита.
В самом деле, доклад Бориса не на шутку взволновал Фёдора. Он даже возмутился тем, что в Смоленске нарушили его повеление не делать богослужений в честь неведомых странников.
— Мшеломство пресечь! — приказал он Борису. — Найти виновного в учинении богослужения без моего ведома, и пусть владыка митрополит Иов наложит строгую епитимью.
— Государь, всё сделаем, как велено. Завтра же утром отправлю чинов на расследование, — заверил Годунов царя.
Но на другое утро в Москву из Смоленска прибыл большой обоз. Купцы и монастырские келари привезли на продажу лён да мёд первого сбора. Ещё привезли короб новин. И митрополиту Иову стало доподлинно известно, кто незвано явился в Смоленск. Келари донесли, что в город прибыл первый иерарх Византийской церкви патриарх Иеремия. Столь важную весть Иов сам понёс царю.
— Ишь, тайком прикатил, — удивился Фёдора. — Да како же можно без гонцов в наши пределы?! — И повелел митрополиту: — Скажи Борису-правителю, дабы написал смоленскому воеводе выговор: «Впредь так просто не делайте, чтоб на рубеж никакой посланник и никакой человек под посад безвестно не приезжал».
— Слово в слово передам, государь, — ответил Иов.
— И сам пошли грамоту смоленскому епископу.
— Перечу, государь. Тебе сие лучше сделать.
