— Вроде как, — глухо повторил старик. — Хорошо, что ты еще помнишь про это, Малыш… Но я имел в виду не только испанцев, а просто пленных, всех.
— Да? Тогда — вспомни, вспомни, скольких пленных ты сам перебил, когда еще ходил в море! Никого не щадил! Ты сам про это рассказывал!
— Было, — кивнул Дукат.
Он стал набивать трубку табаком. Нервничал, пальцы его не слушались, табак сыпался на пол.
— Тебя… всего трясет, — сказал Фил. — Может, ты болен?
— Не знаю…
— Позвать лекаря?
— Если я и болен, то это не та болезнь, которую лечат лекари…
Дукат тяжело походил по комнате. Вдруг — отшвырнул трубку в сторону.
— Ты прав, Малыш… Что-то со мной происходит… Что-то происходит…
Больше Фил ничего не смог от него добиться. Старик молчал и кругами ходил по комнате.
Фил вышел во двор. Раскаленное багровое карибское солнце лениво оседало на горные вершины. Вечерело. По пыльной улице галопом, с. гиканьем, проскакали на лошадях ребятишки. С берега доносились голоса подвыпивших пиратов.
Фил вспомнил глаза Дуката — одинокие глаза старого, усталого человека.
— Вечер добрый, Малыш! — услышал адмирал голос Гоура, возвращавшегося со своей тюремной службы. — Что новенького?
Фил угрюмо выругался.
Гоур подошел ближе.
— Что-нибудь случилось?
— Да так, — неопределенно ответил Фил. — Сам не пойму.
Гоура Фил знал с детства, они были соседями, и к тому же Гоур всегда считался в их доме своим человеком. На острове были уверены, что Дукат и тюремщик большие друзья. Фил, впрочем, догадывался, что это не совсем так.
Да, оба старика часто общались, но разговаривал больше Гоур, а Дукат предпочитал слушать, он, похоже, испытывал к своему приятелю странный, болезненный интерес. Слушая Гоура, он слегка морщился, как от зубной боли.
— Так, говоришь, упрямится тот долговязый, макаронник, что ли? — бывало, внезапно переспрашивал Дукат. — Не хочет писать письмо в свою Италию?
— Да, — усмехался Гоур. — Упрям… Даже поупрямей того кастильца, которого я прошлым летом повел в горы на прогулку.
— Твои-то прогулки, — бурчал Дукат, — с пулями в затылке. Что, и этого ты… тоже?
— Итальяшку? Нет, повременю. Ты же знаешь, я терпелив.
— Терпелив, — соглашался Дукат. — Очень терпелив…
И в глазах его, как молния, промелькивала скрытая неприязнь.
Но назавтра Гоур опять приходил в гости, Дукат опять начинал исподволь расспрашивать его о тюремных новостях. А тот отвечал с явной охотой, обстоятельно. Между обоими стариками, казалось, происходил невидимый поединок, и начался этот поединок лишь в последнее время. Дурачатся, думал Фил, ну и пускай, им виднее…
Гоур, как старый приятель Дуката, мог знать что-то такое, чего не знал адмирал. Мало ли… И теперь Фил решил с ним посоветоваться.
— У отца, — сказал Фил, — настроение какое-то… ну, не такое.
— Я давно это заметил, — произнес Гоур,
— И я вообще-то тоже, — вздохнул Фил. — Но он мне ничего не рассказывает. Молчит,
— Да, он не самый разговорчивый человек во Фрис-Чеде, — мягко улыбнулся тюремщик. — Может, вместе потолкуем с ним?
Фил, помедлив, согласился.
Они вошли в дом.
Дукат сидел на кровати и сосредоточенно разглядывал свои пальцы.
На вошедших он даже не посмотрел.
Гоур прислонился спиной к дверному косяку. Фил кивнул ему на лавку — присаживайся, мол, но тюремщик отрицательно покачал головой.
Фил присел на широкий подоконник.
— Дукат, — произнес Гоур, — ты позволишь, чтобы я сказал тебе кое-что… не очень приятное… при твоем сыне?
— Говори.
Гоур помолчал. Он был напряжен.
— Дукат, ты становишься нелюдимым, — пожевав губами, продолжал он. — Кроме Фила и, пожалуй, меня, ты никого знать не хочешь. Ты начинаешь слишком любить свое одиночество. Но это может плохо кончиться, Дукат. Ты выбрался живым из многих сражений, но теперь… еще немного, и ты захочешь уйти в гости к Чеду. Я неправ?
— Ты умный человек, — сказал Дукат.
— Спасибо. Ты тоже не дурак, совсем не дурак. Когда-то ты спас меня. И я это помню. Теперь, я вижу, моя очередь. Ты что-то хранишь в себе. То, что не дает тебе покоя. Что, Дукат? Скажи. Тут все свои.
— Зря, — пробормотал Дукат.
— Что? — встрепенулся Фил.
— Не твое дело, Малыш… Это я так сказал, сам себе.
Он зябко поежился.
— Да, Гоур, ты все точно определил… У тебя меткий глаз. Я уже давненько слегка не в себе. Но я думал, что это пройдет. Однако с прошлой весны мне стал сниться один и тот же сон…
— Сон? — быстро спросил Гоур.
— Да… Будто бы я стою на палубе старого, давно вытащенного на берег, заброшенного парусника. Стою и чувствую: кто-то щелкает меня по носу. Я оглядываюсь вокруг — никого. Но потом еще щелчок и еще…
— Больно щелкает? — Гоур побледнел, это было заметно даже в полутьме комнаты.
Что за чушь, подумал Фил. О чем они? Почему Гоур так побледнел?
Фил тоже невольно напрягся.
— Нет, не больно, — сказал Дукат. — Так, будто бы невзначай. Потом… Потом какой-то голос произносит задумчиво и всегда одно и то же: «Что-то не то, Дукат». Я просыпаюсь, весь в холодном поту, вскакиваю, но — ни старого парусника, ни берега, ничего пет. И в доме все на месте.
— Врешь, — скрипуче сказал Гоур, на его смуглом лице поблескивал пот. — Врешь, Дукат. До того, как ты успеваешь проснуться, голос еще что-то произносит. Верно?
Фил замер. Он почувствовал, как похолодели его ладони. Он смотрел то на Гоура, то на Дуката и понимал, что они, похоже, не шутят. Не-ет, не шутят.
— Верно, Гоур, — кивнул Дукат. — Голос еще одно слово произносит.
— Название города, в котором ты родился, — проскрипел тюремщик. — Да?
— Верно, — опять согласился Дукат и холодно рассмеялся. — Мы, как я понимаю, видим с тобой одинаковые сны… Верно, — повторил он. — Город Гетария. Это в двух -милях от порта Сараус.
Наступило молчание.
— Какие еще сны такие? — изумленно прошептал Фил, зачем-то глянувшись на дверь. — Какие сны, черт возьми?!
Он протер глаза, встряхнул головой.
— Только у меня название — другое, — не обращая внимания на Фила, как будто даже с облегчением произнес Гоур. — Деревенька под Марселем, там было родительское поместье.
— Давно это у тебя? — цепко спросил Дукат.
— Несколько лет. Каждую ночь.
— Значит, я не ошибся, — усмехнулся Дукат. — Я же нутром чуял, что и тебя это… тоже…
— Деревенька под Марселем, — повторил Гоур. — Потом мы переехали в Италию, отец служил там в посольстве. Впрочем, это было давно…
Он толкнул плечом дверь и вышел не попрощавшись.
— Что все это значит, отец? — тихо спросил Фил. — Вы это с Гоуром… всерьез?
Дукат помедлил.
— Шутим, Малыш, — тоже тихо ответил он. — Мы с Гоуром — старые шутники… Боюсь только, что во Фрис-Чеде не одни мы такие… Да, и вот еще что. Не забудь: ты ничего не слышал.
