— Ей совсем не подходит имя Розмари, — кисло сказала Мелина Линусу.
— Ах, не все ли равно, — заметил Линус. — Это неважно. Я ведь перестал называть тебя сорокой, когда узнал, что тебе это не нравится. Так что можешь и ты доставить ей удовольствие. Знаешь, она стала как-то больше похожа на Розмари, чем раньше. Тебе не кажется, что она стала добрее?
С этим Мелина вынуждена была согласиться. Все жители улицы стали более дружелюбно относиться друг к другу. Сильвия Сирень сначала, конечно, очень сердилась на свою сестру за то, что та не разбудила ее в такую увлекательную ночь. Но когда Бедда подробно рассказала ей обо всем в третий раз, она была прощена: теперь Сильвия могла описать все в их общем дневнике так, словно сама присутствовала при событиях.
Линус по-прежнему развозил газеты по городу, и иногда перед его глазами мелькала тощая фигура Книрка с таинственным портфелем в руке. Теперь Линус каждый раз громко смеялся: портфель больше не был таинственным. Книрк играл свою роль превосходно, но как смешно было знать, что его портфель совершенно пуст!
Не слишком-то радовался только Флориан Баретт. Он постоянно выглядел усталым и озабоченным. Что-то в словах чиновника его встревожило, хотя сколько он ни размышлял, он не мог понять, что именно. Просто осталось очень неприятное чувство, от которого он не мог избавиться.
Минна часто с удивлением поглядывала на него, но ничего не говорила. Она заметила также, что в его квартире почти никогда не гасла лампа. Как бы поздно Минна ни ложилась, напротив всегда горел свет.
Однажды, когда Линус и Мелина болтали, стоя около его стекольной мастерской, Флориан позвал их.
— Послушай, Линус, — сказал он. — Не можешь ли ты снять с дерева мои бутылочки? Боюсь, что они там висят совершенно напрасно.
— Могу, конечно, — сказал удивленный Линус. — Конечно, могу. Мы сделаем это сейчас же. Пойдем, Мелина!
Но когда он собирался обрезать веревочку от первой бутылки, он внезапно присвистнул на особый лад. Мелина знала, что это всегда означает что-нибудь важное. Она взглянула наверх и спросила, что случилось.
— Груша сгнила и лежит на дне! — сказал он громко. — И другая тоже!
Он быстро взобрался еще выше и проверил остальные пять бутылок.
— То же самое со всеми! Что-то случилось! И твой дядя знает об этом!
Они осторожно опустили все бутылки на землю и снесли их в мастерскую. Флориан выстроил бутылочки перед собой на столе.
— Я предчувствовал это, — сказал он и тяжело вздохнул. — Я все время подозревал что-то в этом роде. Нет ли там еще чего-нибудь странного?
На земле лежит очень много листьев, — сказала Мелина. — А ведь еще не осень.
— И неспелые груши падают, — добавил Линус.
— Да, и я это видел, — сказал Флориан печально. — А больше ты ничего не заметил?
Линус подумал и покачал головой.
Флориан взял из ящика длинный узкий нож и опустил его в бутылку. Он разрезал грушу на куски и вытряхнул на стол гнилой плод. Затем сиял с полки микроскоп и начал старательно рассматривать один из кусочков. Время от времени он листал лежавшую рядом толстую книгу в старом кожаном переплете. Линус и Мелина тихо следили за ним. Они понимали, что ему нельзя мешать. Наконец он захлопнул книгу, рывком сдвинул очки на лоб и повернулся к ним.
— Дерево отравлено! Прежде чем мы его отпустили, Книрк успел отравить дерево!
Голос его дрожал, и узкие руки с такой силой сжали одну из бутылок, что Мелина испугалась, как бы дядя Флориан не раздавил эту посудину. А Баретт вдруг понял, что его так тревожило. Он вспомнил, что чиновник сказал: «Обещаю никогда больше не вредить вашему дереву». Никогда больше! Вот негодяй! Он их всех обманул!
— Просто не верится! — сказал Линус. — Неужели он мог отравить?
— К сожалению, это так, — процедил Флориан сквозь зубы. — Надо сейчас же рассказать об этом остальным.
— Сделай что-нибудь, дядя Флориан, — попросила огорченная Мелина. — Неужели ты ничем не можешь помочь?
— Попробую, — сказал он и показал на книгу. — Чтобы приготовить противоядие, сначала мне надо узнать, чем отравлено дерево. Очень мне было нехорошо все это время. Я боялся, что Книрк нарушит свое обещание, и сторожил каждую ночь. И вдруг увидел, что дерево все-таки заболело. Сначала я глазам своим не поверил, однако болезнь становилась с каждым днем все очевиднее. Никто, казалось мне, ничего не замечал, мне не хотелось беспокоить соседей… А теперь я должен, пока не поздно, найти правильное лечение. Я буду работать день и ночь. О-о! — Он уронил голову на руки, и его волосы совсем непривычно свесились в разные стороны. — Я ужасно устал от всего этого!..
Плечи его вздрогнули. Линус и Мелина в страхе переглянулись. Мелина подошла к Флориану и обняла его.
— Бедный дядя Флориан! Тебе надо лечь! Тебе нельзя так уставать! И грустить нельзя! — сказала она и погладила его по голове.
— Я пока покараулю, — сказал Линус. — Можете быть совершенно спокойны. Ничего не случится!
Мелина взяла Флориана за руку, проводила вверх по лестнице. Линус вышел на улицу и пошел к дереву, а Мелина, как только Флориан улегся, накрыла его красивым теплым пледом и опустила гардины. Скоро он крепко заснул.
На балконе, среди цветов, стоял столик. Именно туда Мелина позвала Флориана обедать, когда он проснулся. Теперь у него был совсем другой вид: лицо порозовело, походка снова стала легкой и упругой. Мелина очень обрадовалась, что Флориан здоров, как прежде. И она весело сновала на кухню и обратно.
— Наверное, мне удастся вылечить дерево, — сказал он и улыбнулся Мелине. — С такими помощниками, как ты и Линус, все должно получиться хорошо. Если мы все будем помогать друг другу… Как ты думаешь?
После обеда он спустился в мастерскую и снова начал смотреть в микроскоп и читать старую книгу. А Мелину послал в аптеку на улице Старой Заставы с длинным списком необходимых лекарств. Пробегая мимо дерева, Мелина весело помахала Линусу, который едва виднелся среди ветвей. А из аптеки она принесла полную сумку разных пакетиков и баночек.
Флориан тотчас же принялся за работу. У него было много всяких бутылок и пробирок. Он смешал несколько разных порошков, добавил прозрачной жидкости из баночки и начал подогревать смесь на газовой горелке. Мелина стояла рядом: ей очень нравилось наблюдать, как пузырится раствор. Потом Флориан осторожно капнул несколько капель полученного снадобья на кусочек груши.
И вдруг дверь отворилась. Увидев, кто к ним входит, Мелина быстро нырнула под стол. На верхней ступеньке лестницы стоял сам Гнуллинг!
Флориан побледнел. Он медленно поднялся и вышел на середину комнаты. Мелина увидела, как сжались его кулаки.
— Что вам здесь нужно? — спросил он сердито.
— Что? Как это что? — удивленно сказал Гнуллинг. — Вы должны были отремонтировать прекрасную вазу! Где ваза моей матери? Что вы с ней сделали? Если вы ее испортили, это вам дорого обойдется! — добавил он уже с угрозой.
— Вы убили наше дерево! — выкрикнул Флориан совершенно вне себя. — Вы приказали отравить его! И воображаете, что я стану спасать вашу старую вазу! Забирайте ее и уходите!
Склеенная, совсем как новая, ваза стояла на полке. Но Флориан схватил ее и разломал по старому шву. Теперь в каждой руке у него было по половинке, казалось, он, того и гляди швырнет их в чиновнейшего чиновника. Изумленный и испуганный, Гнуллинг с трудом переводил дыхание. Он не привык, чтобы с ним обращались так дерзко. Наверно, его приводила в ужас мысль: что скажет его мама, если остатки вазы на самом деле разобьются вдребезги? Неизвестно, на что способен этот безумец, у него совершенно дикий вид!
Гнуллинг очень боялся свою маму. Хотя деревьев он тоже боялся, но старая груша показалась ему не опасной: дерево такое чахлое, оно все равно скоро погибнет. А вазу нужно получить в целости…
И Гнуллинг начал уговаривать:
— Успокойтесь, господин Баретт! Успокойтесь! Осторожно! Пожалуйста, осторожнее! Если вы почините вазу, никто не тронет ваше дерево! Я сейчас же отдам распоряжение!
Одно мгновение Флориан колебался. Затем положил обломки вазы обратно на полку.
— Наверно, уже слишком поздно, — сказал он угрюмо. — Вы, конечно, знаете, что Книрк отравил дерево… Ладно, если грушу удастся спасти, я починю вашу вазу. Но не раньше! К тому же я требую письменного обязательства, что никто больше не станет вредить нашему дереву!
— Да, да, пожалуйста, — миролюбиво произнес Гнуллинг. — Все будет хорошо. Только берегите вазу!
В этот миг дверь со страшной силой распахнулась. Гнуллинг, собиравшийся выйти из мастерской, отшатнулся назад. Ему с трудом удалось удержаться на ногах. Прямо перед собой он увидел возмущенную Аманду Лундин.
— Ах, вот ты где! — закричала она. — Небось ты и не узнаешь меня? Но я-то, я тебя знаю! Помнишь лето на хуторе Хелленберга тридцать лет тому назад? Помнишь Аманду Лундин?!
