ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Франсуаза Фронтизи-Дюкру. Женское дело . - М.: Текст, 2012. - 189 с. - 2000 экз.
Почему женщине, чтобы сравняться с мужчиной, нужно его немного опередить? Почему в античных мифах женские образы почти всегда связаны с ужасающими злодеяниями? Что символизируют древние женские занятия, из коих первейшее - ткачество? Кем была женщина для древних греков? Фронтизи-Дюкру исследует многократно перепаханные древние тексты - "Илиаду" и "Одиссею" Гомера, "Метаморфозы" Овидия, но взгляд её небанален. В её остром рассуждении оживает коллективное бессознательное, древние страхи не только женщин, но и мужчин; каждая женщина может сравнить себя с Еленой, Пенелопой, Арахной, а мужчина - с Одиссеем, Ясоном или Агамемноном. Книга "Женское дело" не только помогает надеть стереоскопические очки для лучшего понимания древнейших европейских эпических текстов, но и даёт возможность подумать, далеко ли мы ушли за минувшие три тысячи лет и чем зрелость человечества отличается от его юности.
МЕМУАРЫ
Нелли Морозова. Моё пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника ХХ века. - М.: Новый хронограф, 2011. - 352 с. - 1000 экз.
У Нелли Моррисон, дочери редактора крупной провинциальной газеты, было всё, что могло составить счастье советского ребёнка: шкаф, полный кукол, лучшие книги, путёвки в санаторий. Всё в одночасье рухнуло, когда отца обвинили в шпионаже: девочка едва не попала в детдом, и даже фамилия её с тех пор стала другой. Таких интеллигентских семейных хроник в России было написано немало, лучшие - книга Морозовой из их числа - не просто фиксировали происходящее, но беспощадно разбирали его причины. Жертву от палача отделяла зыбкая, едва уловимая грань, пропаганда работала на славу, и одним из главных противовесов ей были романы Диккенса, которые давали детям яркие, внятные образцы благородства и милосердия. И хотя в душе Нелли Морозовой жила покаянная память о грехах и соблазнах, с которыми не всегда удавалось совладать, русские крестьянские корни и британский писатель-гуманист помогли не утратить достоинство даже во времена страха.
ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Ирмгард Койн. Девочка, с которой детям не разрешали водиться . - М.: Махаон, 2012. - 160 с. - 7000 экз.
Вероятно, в детстве мы встречали ребят, с которыми, по мнению старших, лучше было не водиться, - а может, мы и были такими детьми и сохранили терпимость к проказам, которые сами по себе менее опасны, чем ханжеские пересуды о них. Во всяком случае, пример идеального ребёнка не вдохновляет ни детей, ни писателей, а вот сложные, живые, переменчивые дети вошли в литературу, и теперь их оттуда палкой не выгонишь. В книгах, а и иногда в жизни "трудные дети" не такие, какими кажутся: они мягкосердечные, а не жестокие, честные, а не лживые, смышлёные, а не балбесы. Родителям хочется в это верить. А детям есть чему поучиться у неидеальных героев - в первую очередь мягкому юмору в отношении к себе и к миру. Книга Ирмгард Койн переиздана впервые за долгое время; в ней есть главное, за что мы любим хорошую детскую литературу: живая, непосредственная, обаятельная и добрая героиня, взрослые, которые когда-то сами были детьми и ещё не совсем об этом забыли, - и полное отсутствие лицемерия.
Книги предоставлены магазином "Фаланстер"
Татьяна ШАБАЕВА
Молочный день и чёрная река
Молочный день и чёрная река
КНИЖНЫЙ
РЯД
Наталья Полякова. Клюква слов . - СПб.: Любавич, 2011. - 52 с. - Тираж не указан.
Наверно, поэт всегда идёт против жизни, чтобы достигнуть равновесия между собой и окружающим миром, чтобы добиться звука правды, пусть даже ценой погружения в повседневность. Такая последовательность может сделать его неким эталоном правильности, придать лицу "необщее выраженье", а написанному - узнаваемость. Тридцать пять стихотворений Натальи Поляковой развёрнуты хронологично, и движется она не к прямому высказыванию актуальной поэзии, но к мейнстриму и преемственности - как бы подхватывая эстафетную палочку из рук старших товарищей.
Половина текстов - дань ранним стихам, но вот где-то с 2008 года поэтическая речь крепнет, слова становятся ёмкими, подгоняемы ритмическим камертоном. Казалось бы, личные детали (землемер, бородинский хлеб с солью, слепой гармонист, воздухоплаватели, багульник) - перекликаются с интонацией А. Тарковского, С. Кековой, раннего "Московского времени". Само название "Клюква слов" выхвачено из стихотворения:
Мы собирали клюкву слов
в глухих болотах.
Там воздух был упруг и нов
и небо в звёздах.
И где-то пели соловьи
на ветвях вислых.
А ты мой рот легко ловил,
от ягод кислый.
В книге есть лирика, однако это никоим образом не "женская поэзия", но опыт самопознания:
Женщина выключает компьютер и
руку кладёт на живот,
который начал расти.
("Поэма о женщине".)
Вообще Наталья Полякова - поэт, находящийся как бы между двух берегов: это и тема движения от провинции в мегаполис, и само состояние эстетической неопределённости смутного сегодняшнего времени, где, чтобы не стать похожим, важно делать свои шаги. Этим, вероятно, объяснимы потребность самоидентификации, бережность к домашним предметам и этот терпкий ягодный привкус сборника:
К семи уже всё тонет в темноте.
Но терпкий мир с застольем и юдолью -
само опроверженье пустоте,
как сущный хлеб, как бородинский с солью.
Хочется пожелать книге удачи, а автору - верности выбранному пути.
Герман ВЛАСОВ
Какую сонату играл наизусть Александр Герцевич?
Какую сонату играл наизусть Александр Герцевич?
КНИЖНЫЙ
РЯД
Черашняя Д.И. Лирика Осипа Мандельштама : проблема чтения и прочтения. - Ижевск: Изд-во "Удмуртский университет", 2011. - 288 с. - Тираж не указан.
Тончайшая это наука - мандельштамоведение. Осип Эмильевич, у которого "не слова, а тени слов" (Ю. Тынянов), - один из авторов, исследование которых в корне невозможно без большой доли творческой интуиции и даже озарения учёного. Здесь важно максимально бережное приближение к поэзии и личности автора при максимальном почтительном отдалении. К тому же книги, написанные научно и при этом читаемо, встречаются, к сожалению, очень редко.
Мандельштамовед Дора Черашняя умеет писать такие книги. Она словно взвешивает каждое слово на золотых чашечках весов. Внимательна к логике движения мысли: её тексты продуманы, нередко разбиты подзаголовками на тематические блоки.
Рецензируемая книга, как скромно написано в аннотации к ней, включает в себя "разрозненные публикации 2003-2011 гг.". Это статьи по изучению отдельных стихотворений Мандельштама или их "лирического соседства" (термин В. Грехнева). В начале каждого раздела следует стихотворение или группа стихотворений и затем - их поэтапное глубинное прочтение. Прочтение без излишеств - здесь только то, что знает сам текст и его контекст. Д. Черашняя деликатно преподносит известные науке трактовки стихотворений, сохраняя зёрна, годные для новой интерпретации.
Воссоздать, соткать заново "эстетическую личность" Мандельштама, выбрать которого для исследования просто "опасно", ведь "слишком многое становится рядом с ним невозможно" (С. Аверинцев)[?] Дора Черашняя ставит перед собой эту сверхзадачу, решая задачи конкретные, осязаемые и, на беглый взгляд, просто невыполнимые. В чём нетождественность замыслов мандельштамовского и тютчевского "Silentium!"? Что за "золотая забота" у лирического героя в стихотворении "Сёстры - тяжесть и нежность[?]"? Какую сонату играл наизусть Александр Герцевич? Почему художник и картина в стихотворении "Импрессионизм" не имеют отношения к импрессионизму? Построчно, пословно расшифровывает Д. Черашняя тайнопись поэта.
