и дарование Эгмонда за свою заслугу.
Юноша умел ковать металл, неподвластный ржавчине, изготавливал гвозди, что никогда не гнулись, вырезал из камня фантастические формы: изящные колонны, каким-то образом выдерживающие массивные балки, совершенно гладкие сферы, уравновешенные так искусно, что они будто парили в воздухе, и волшебных существ, которые выглядели совсем как настоящие – казалось, они вот-вот зарычат или упорхнут прочь. Богачи и аристократы приглашали Эгмонда строить для них дома, но в результате никогда не получали того, что заказывали.
Один господин приказал возвести трёхэтажный зимний дворец, как минимум на двенадцать футов выше соседского, и чтобы в нём было в два раза больше комнат. Эгмонд отстроил стокомнатный дом в форме спрута, сокрушающего корабль толстыми щупальцами.
Вместо зернохранилища архитектор возвёл башню из каменных ветвей, усыпанных невероятными драгоценными камнями.
А вместо нормального прямоугольного здания школы – сферу из стекла и камня, с окном для каждого ученика, через которое окружающий пейзаж выглядел чуждым, будто далёкая страна.
Со временем один из разочарованных клиентов Эгмонда решил, что с него хватит. Когда заказанная богачом огромная летняя резиденция оказалась целым садом домиков, выполненных в виде выдолбленных деревьев, скрытых за недвижимой стеной тумана, он обвинил архитектора в мошенничестве. Эгмонда бросили в темницу королевской крепости высоко в горах над Джерхольмом.
Подземная тюрьма являлась не самым худшим местом для жизни в этом замке. Камеры были холодными и сырыми, но зато защищёнными от ветра, что свободно просачивался сквозь трещины в стенах комнат на верхних этажах.
В то время как на берегах Фьерды бушевал безжалостный шторм, принцы и принцессы, короли и королевы теснились вокруг очагов, огонь в которых невозможно было поддерживать. Стихия никогда не брала передышки: ветры завывали, словно звери, не знающие усталости. Смотровая башня замка обрушилась. Вода хлынула потоками сквозь обветшалую крышу, затапливая палаты, так что однажды королева, проснувшись, увидела, что её корона уплывает куда-то по коридору.
Правители пригласили в крепость инженеров и архитекторов, но все они повторяли лишь одно: «Это место проклято. Покиньте высокие горы и переносите столицу».
В ночь Рингкеллы, когда все комнаты должны были быть полны пьющих и танцующих людей, замок оказался практически пуст. Все придворные, которые могли бежать, бежали в надежде отыскать пристанище в городе у подножия гор. Все гости с прискорбием отклонили приглашение. Ветер врывался с моря, завывая, как младенец, которого оторвали от груди матери, и стены замка раскачивало из стороны в сторону.
– Неужели никто не может нас спасти? – кричал король.
– Неужели никто не поможет нам? – плакала королева.
Внизу, в темнице, Эгмонд опустил одну руку в лужицу дождевой воды, а другую – на стену замка, где сквозь щели в камнях проклюнулся тончайший усик древесного корня. Тут раздался страшный шум, и на секунду показалось, что здание сейчас разнесёт на куски. Финальный громогласный рёв эхом отозвался в ночи, и огромный ясень вознёсся к потолку посреди замка.
Наступила тишина. Настоящая тишина. Ветер прекратился. Дождь больше не лился с потолка. Корни ясеня скрепили плиты пола, просочившись сквозь трещины в камне, и подперли стены. Белая кора дерева сияла, словно свежевыпавший снег.
Один стражник заметил, что Эгмонд делал в темнице, и приказал отвести узника к королевской чете.
– Ты тот мальчишка, что спас наш замок? – спросил король.
– Да, – ответил Эгмонд. – Если позволите, я построю вам другой дворец, что простоит целую вечность и никогда не будет разрушен.
– Построишь – и будешь вознаграждён, – постановил король. – Не сдержишь слово – и будешь казнён как вор и мошенник.
Эгмонд воздвиг дворец, подобных которому ещё не бывало на свете. Каменный змей стоял на страже его высоких башен, моста, отлитого из стекла, крепостного рва, заполненного парящим морозом, серебряной часовой башни и священного ясеня в самом центре. С тех пор ни одна армия не сумела прорваться сквозь стены Ледового Двора.
Санкт-Эгмонд – святой покровитель архитекторов.
Санкт-Илья в цепях
Святой покровитель невероятных исцелений
На окраине деревни, промышлявшей сельским хозяйством, жил талантливый целитель и изобретатель. И хотя Илья был затворником и больше всего любил проводить время в мастерской, ни с кем не общаясь, на него всегда можно было положиться, если требовалось какое-то снадобье или помощь на пашне. В деревне его встречали только когда мужчина приходил обменять лекарства или шкуры пойманных им зверей на еду. В этих редких случаях он обычно лихорадочно что-то строчил в кожаной записной книжке.
Однажды его спросили: «Илья, что за великие чудеса ты воображаешь на этих страницах?» Но затворник лишь нахмурился и продолжил идти по дороге, желая поскорее вернуться к своим экспериментам. Что он старался сотворить в своей мастерской, никто не знал, и многие подозревали, что Илья уже давно перешёл черту между целеустремлённостью и безумием.
И вот в один день до лекаря, глубоко погрузившегося в книги и зелья, с полей позади его дома донёсся крик. Мужчина бросился на страшный звук и увидел фермера и его жену, которые выли от горя над телом своего маленького сына. Ребёнка практически разрубило надвое лезвием плуга, и пропитанная кровью земля образовала вокруг тела алый ореол. Глаза малыша посерели и остекленели, дыхание покинуло грудь. Оправиться от такой раны было невозможно.
Но Илья опустился на колени, склонил голову и возложил руки на то, чему полагалось быть уже трупом. К изумлению всех присутствующих, рана будто бы затянулась. Через пару секунд глаза мальчика прояснились. Он моргнул. Грудь стала подниматься и опускаться: сперва толчками, судорожно хватая воздух, а потом вошла в ритм. Мальчик присел, рассмеялся и попросил маму и папу обнять его.
Но родители не подошли. Они видели его рану. Наблюдали, как жизнь покинула тело малыша. Кем бы ни было существо, которое сейчас улыбалось им и приглашало обняться, – это уже не их сын.
Жители деревни, примчавшиеся на крики матери, в исступлении смотрели на ребёнка, что не должен был дышать, и мужчину, что каким-то образом наполнил воздухом его лёгкие. Это противоестественно – творить жизнь из смерти. Они спрашивали себя: где был Илья, когда страдали их родные и близкие, жёны и дети? Куда подевался этот великий целитель, когда младенец Яны родился синюшным и холодным? Или когда огненная оспа за пару лет уничтожила половину деревни? Почему он не появился, когда баба Лера угасала у них на глазах, слабея с каждым днём и умоляя смерть прийти поскорее, пока не превратилась в пучок хрупких веточек, перебирающих чётки?
Народ схватил Илью и заковал в тяжёлые
