Не побитым остался также рекорд Финиса Кастадимаса. Переодетый в тигровую шкуру, он пробыл в клетке с тиграми три с половиной минуты. Никому не удавалось увеличить этот срок, потому что цваги по недосмотру не наделили тигров способностью чихать…
Но даже в раю всему приходит конец. О его приближении пронюхал все тот же проницательный Штангель. Он раньше других понял, что эра рекордов подходит к концу: людям стали надоедать глупости, и они затосковали по былой деловитости.
Для прессы наступила новая эпоха: репортеры бросились искать в людях человеческие черты. Как и прежде, на первых полосах газет стали появляться фотографии знатных невест, улыбающихся боксеров, задумчивых бывших королей. Однако в новом перевернутом мире знатность оказалась понятием растяжимым. Прежде знатность переплеталась со знаменитостью, а знаменитость с богатством и популярностью. Это были гангстеры, совершившие какой-либо особый грабеж, бедные девочки, сумевшие соблазнить осторожных богачей, дельцы, сделавшие что-то из ничего. Теперь деньги никого не интересовали. Злоумышленники исчезли за стенами «чихоточных» клиник, а бывшие миллионерши вместе с толпами простых девчонок тщетно добивались автографов своих кинокумиров.
И Штангель сделал ставку на единственное сохранившееся без изменений — на человеческое тщеславие. Он разыскивал завистливых актеров, мужей, брошенных женами и потому особенно ревнивых, бывших генералов, живущих отшельниками, чтобы не нервничать при виде нижних чинов, не желавших отдавать честь. А однажды Штангель разузнал о человеке, которого вездесущие цваги, как видно, просто обошли. Этот человек занимался тем, что коллекционировал золото. Он набивал мешки монетами, слитками, водопроводными кранами, которые с приходом цвагов стали золотыми.
Но проинтервьюировать нового «скупого рыцаря» не удавалось. Единственная дельная мысль, которую Штангелю удалось вытянуть из соседей, сводилась к тому, что будто бы когда-то скупец сказал, что цваги приходят и уходят, а золото остается.
Чтобы выманить «паучка» из норы, была предпринята операция под кодовым названием «Самосвал». Целую неделю сотрудники газеты носили в редакцию тяжелые свертки с золотом, которого с приходом цвагов на всех свалках было предостаточно. Когда свертков накопилось много, их ссыпали в кузов самосвала и повезли к дому «скупца». Вся редакция пошла поглядеть на представление. Самосвал шумно подъехал к дверям и с грохотом высыпал целую гору золота. Тут было все: слитки, бунты проволоки, подсвечники, даже почему-то тоже ставшие золотыми оконные шпингалеты. Было все кроме женских украшений. Их в городе по-прежнему не хватало. Как видно, цвагам было не под силу справиться со страстью женщин к безделушкам.
Самосвал уехал, и тишина повисла над улицей. Такая тишь падает на землю, когда грозовая туча готовится перейти от громовых угроз к действию ветром, дождем, градом…
В этой тишине все услышали, как скрипнула дверь. Выглянувший человек был невысок, некрасив и узкогруд и вполне соответствовал представлениям Петера, сложившимся под влиянием некогда прочитанных книг. «Естественно, — подумал Петер, — человек всегда стремится к самоутверждению. Никто не согласен считать себя последним, каждый желает хоть в маленьком, но все же быть единственным, непохожим на других. Ибо человеку надо чем-то оправдывать свое существование. Не ценности сами по себе делают человека злым, а злые люди особенно крепко хватаются за „соломинку“ искусственных ценностей. Не деньги порождают зло, а злое и недостойное упорно стремится превратить деньги в единственное мерило всего и в том числе самого Добра. Так Добро, оцениваемое деньгами, приобретает Зло в качестве судьи…»
Пока Петер так рассуждал, человечек выволок мешок и стал набивать его даровым золотишком.
— Эй, приятель, не надорвись! — крикнули ему.
Человечек присел от неожиданности, потом резко кинул мешок на спину, шагнул к двери. Но тотчас будто переломился, уронил мешок, схватился за поясницу и упал на тротуар. Гримаса жестокой боли вывернула его лицо. И вдруг в эту чужую боль со всех сторон покатился веселый хохот, понесся по булыжнику, словно обезумевшая лошадь, впряженная в пустую подводу.
Оказывается, это может быть смешным, когда в руку нищему кладут камень, когда человеку, умирающему от жажды, дают ложку уксуса. Оказывается, это весело — подталкивать падающего…
Впервые за дни всеобщего счастья Петеру стало нехорошо. «Не предстоит ли Штангелю открыть новую эпоху? — подумал он. — Не начнут ли обалдевшие от достатка и безделья люди гасить равнодушие созерцанием страданий ближнего?..»
И полезло в душу совсем уж несусветное для этого мира, где «я» и «мое» всегда было на первом плане. «Могут ли принести счастье человеку блага, не заработанные своим трудом, доставшиеся задарма?» — думал Петер и удивлялся своим думам. Такое было под стать тем, кто живет на другой стороне планеты, но никак не ему, свободному репортеру свободного общества. Общества «полной демократии». «Разнузданной демократии», — вдруг подумал Петер и снова удивился сам себе.
Его душу неостановимой волной начала заливать смутная тревога, предчувствие какой-то неизвестной опасности…
И в этот момент небо над улицей погасло, словно кто-то внезапно выключил солнце, и в кромешной тьме с далеким разбойничьим свистом заструились к неведомому центру тонкие зеленые лучи…
СПАСИТЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Снова перед ним расстилался лунный пейзаж, похожий на гигантскую, резко контрастную фотографию. И Земля ничуть не сдвинулась с места, и солнечный диск все так же сверкал в вышине, будто был лишь деталью неподвижной декорации, нарисованной раз и навсегда на все спектакли.
«Опять сон?» — устало подумал Петер.
— Вы недовольны? — услышал он знакомый металлический голос.
— Радоваться нечему. Кроме того, пора бы уж и домой. На Земле меня, наверное, похоронили.
— На Земле вас ждут. Связь продолжается семнадцать земных минут.
— За семнадцать минут побывать и в аду и в раю?..
— В своих снах вы успеваете не меньше.
— Сны непроизвольны.
— И эти непроизвольны. Мы лишь помогаем логике вашей фантазии.
— Но зачем?
— Чтобы вы яснее представили себе перспективы и рассказали о них людям.
«Каким образом?» — усмехнулся Петер. Он хотел сказать своему таинственному собеседнику, что от тех, кого он знает, ничего не зависит, а кто кое-что может, того непросто увидеть. Но голос опередил:
— Вы сможете увидеть всех, кого захотите. Для этого там, на Земле, проглотите шарик, закройте глаза и положите руки на живот…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
