ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
СТОЙБИЩЕ БУРИЭ
Близ устья Уссури судно пристало к небольшому гольдскому селению.
Ренье поднялся на высокие прибрежные холмы, желая осмотреть огромную площадь вод.
Над вершинами цветущих лип и дубов, росших по склону, виднелась огромная, как море, излучина, в которой сливались обе реки. Вдали зеленели острова, а еще дальше тянулся голубой, словно прозрачный, хребет.
Внизу, на этой огромной водяной площади, одиноко стояла сампунка с голой мачтой, на которой, как гусеница, улегся свернутый соломенный парус.
От сампунки отошли две лодки. Ренье посмотрел в трубу. Дыген куда-то поехал.
Когда миссионер спустился вниз, толстый маленький Сибун - помощник Дыгена, остав-шийся на сампунке, - объяснил, что его хозяин должен прогнать хунхузов, появившихся поблизости.
Пользуясь случаем, Ренье познакомился с гольдами из селения и проводил время в их юртах. Между прочим, они рассказали ему, что в соседнюю деревушку приехал человек с седой косой и острым носом. Вместе с ним ездят двое работников, один из них болен цингой. Старик уговаривает народ молиться железному божку, у которого руки прибиты к кресту.
Нетрудно было догадаться, что это не кто иной, как де Брельи, спустившийся по Уссури до устья. Ренье весьма обрадовался этим известиям и послал гольдов за длинноносым человеком.
Под вечер они вернулись в сопровождении де Брельи. Миссионеры бросились в объятия друг другу...
Де Брельи был высокий худой старик с узким землистым лицом, полуседой косой и с карими глазами навыкате.
Расположившись в гольдском доме, европейцы беседовали далеко за полночь. Де Брельи согласился сопровождать Ренье в низовья. Лучшего Пьер не мог и желать.
Дни проходили, а Дыген не возвращался.
Миссионеры проводили время в беседах с гольдами. Однажды те пожаловались, что, в Фурмэ - ближайшей деревне - Дыген безобразничает, хватает женщин и девушек. Одному старику маньчжуры отрубили голову.
Де Брельи, услыхав, что совершена казнь, весьма обрадовался.
- Удобный повод для проповеди! - воскликнул он торжественно. Миссионеры отпра-вились в деревню Фурмэ.
- Однажды за казненного китайца-христианина,- рассказывал де Брельи, я заставил казнить четырех китайцев-язычников.
Старый миссионер с горбатым носом, как большая птица, насупившись, сидел на корме и со злорадством говорил об этом.
- Только так и научишь их уважать христиан! - бормотал старик.
На берегу протоки, у подножия крутого, высокого хребта, покрытого роскошным листвен-ным лесом, стояли две жалкие хибарки. Это и была деревня Фурмэ.
Первое, что увидели миссионеры, выйдя из лодки, был полузакрытый соломенной цинов-кой безголовый труп гольда, валявшийся на прибрежном песке. Его голова была подвешена в клетке за косу к окровавленной талине.
Как только из жилищ вышли гольды, де Брельи сразу же зарыдал над трупом. Вдруг, выпрямившись, как палка, он крупными шагами двинулся на своих длинных ногах в зимник.
Дыген с оравой подвыпивших маньчжуров расположился на канах.
Появление огромного тощего старика произвело на маньчжуров сильнейшее впечатление. Дыген смутился, его плоская голова задрожала, и он в недоумении заморгал своим единствен-ным глазом.
Де Брельи держался властно, но, разговаривая с Дыгеном, был вежлив. Обеспокоенный Дыген уехал в тот же день из деревни.
После его отъезда гольды со слезами на глазах рассказывали миссионерам, что еще в прошлом году близ их деревни какой-то человек с Уссури стрелял в маньчжурских грабителей. И вот Дыген, явившись в деревню, объявил, что он и его спутники будут жить в домах до тех пор, пока не будет найден тот, кто стрелял. Гольды были удручены. Они добывали для маньчжу-ров рыбу и мясо, но виноватого не нашли. Тогда Дыген придрался к одному из стариков.
- Убили вашего за непокорство, - объяснил он. - Смотрите, чтобы около вашей деревни больше никого не грабили и не убивали.
Де Брельи плакал так, что все гольды видели, как льются слезы. Он истово молился над трупом казненного, объяснив гольдам, что просит у всевышнего счастливой жизни его душе. Старик тянул к небу костлявые белые руки. Тут же он стал рассказывать гольдам о боге и о христианской религии. Те были растроганы и плакали, а некоторые из них сразу согласились креститься.
- Вы, верно, лоча? - говорили они.
Де Брельи гневно оглядел гольдов.
- Нет, мы не лоча, мы посланцы истинного бога. Слушайтесь нас во всем - и будете счастливы!
Миссионеры провели в беседах с гольдами весь день. Де Брельи научил их креститься и преподал основы поведения христианина.
Старик подарил новообращенным по медному крестику с надписью: "Подарок миссии".
- Когда русские шаманы крестят, - говорили между собой гольды, которые слыхали это от людей, побывавших за горами у русских, - то дают крест и новую рубаху. А эти почему-то рубахи не дают. Только крестик!
- А товары у них хорошие, - рассказывали гребцы, которые привезли миссионеров из Буриэ.
- Почему нам не дали? - удивлялись гольды.
Возвратившись на сампупку, Ренье объявил Дыгену, что берет с собой в путешествие к устью реки высокого старика. Де Брельи с подобающей такому случаю церемонией был представлен маньчжуру, и тот на все любезно согласился. Дыген стал пространно объяснять миссионерам, что здешние жители поголовно разбойники и что их приходится держать в строгости.
- Они всегда говорят неправду. Опасно ездить сюда - могут убить. Они напрасно жалу-ются, что мы их обижаем. Этому не следует верить. Мы только защищаем их от опасностей. Ездим сюда, чтобы защищать их! Здесь бывают китайские хунхузы.
- Да, да, я вижу, что они разбойники! - воскликнул де Брельи как бы с неподдельным гневом.
На другой день к деревне пристали две небольшие лодки. Хозяева их торгаши - тоже отправлялись в Мылки, куда держал путь Дыген.
Путешествие в неразграниченные земли было делом незаконным, поэтому купцы могли проникать в низовья реки, лишь давая взятки тем, кто охранял границы. Купцы жаловались миссионерам, что чиновники не имеют совести и обдирают их.
Вечером сампунка тронулась дальше. Плыли всю ночь. Маньчжуры держали наготове оружие. Работники усиленно гребли.
На рассвете путешественники увидели - Амур разбился на протоки. Одной из них прошли сампунка и лодки торгашей. Видно было, как за островами, делеко-далеко, что-то курилось - не то утренний туман, не то дымки.
- У-у! Там русских много-много! - грозя пальцем по направлению дымков, говорил толстый Сибун, - наверно, пять или шесть русских там живут. Убежали от своих и тут женились! Не хотят никому ничего платить! У них ружья бьют далеко!
- Как же вы терпите такие преступления? - спросил Ренье, слыхавший этот разговор. - Давно надо бы отрубить им головы.
Маньчжуры смутились и умолкли.
- Я слыхал, что на Амуре живут русские, - сказал он Дыгену за обедом. - Надо потребо-вать, чтобы вмешались военные власти. Просить амбаня.
- Амбань уже посылал солдат, - ответил пьяный Дыген, - чтобы схватить этих дурных русских.
- Ну и что же?
- Они почему-то не послушались! - ответил Дыген уклончиво и вдруг с неприязнью, искоса и остро, глянул на Ренье. - У-у, ты не знаешь, что это за народ. Уй-уй-уй! - с обидой пожаловался он.
Весть о русских и об их влиянии на Амуре приводила миссионера в дурное настроение. Красоты девственной природы, чистейший воздух, яркие краски весенних лесов и собственное здоровье теперь уж не радовали его так, как в начале путешествия.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
МИССИОНЕРЫ
Черемуха цвела над кремнистыми обрывами правобережья, когда сампунка Дыгена подплывала к Мылкам.
Чуть светало. Китаец, стоявший на носу сампунки и меривший шестом в продолжение ночи глубину, пропел рулевому, что вдали чернеет мыс Вагрон, а под ним дома Экки - последнего стойбища...
На заре ветер ослаб, и квадратные паруса бессильно заполоскались. Китайцы-рабочие взялись за длинные весла.
На корме дымился очаг. Старик повар готовил завтрак своему господину.
Ренье и де Брельи сидели в это утро подле своего тростникового шалаша на возвышении, укрытом сохатиными шкурами, и беседовали, любуясь пейзажем.
Утро было прохладное. Судно плыло в тени прибрежных скал. Где-то за горами вставало солнце. За широкой излучиной реки, над дальним берегом, ярко розовели две округлые невысокие сопочки.
Вода, отражая зарю, принимала неповторимый нежно-голубой цвет.
- Я недоволен Дыгеном. Он не отвечает толком ни на один вопрос, когда речь заходит об этом крае,- с досадой говорил Пьер. - То он чинит тут расправу, то сам боится горсти бродяг и охотников. А рассказать толком ничего не хочет. Даже не отвечает на вопросы.
- Он боится, что, разведав все о жизни в этой стране, вы будете знать слишком много и о его проделках, а возвратись в Пекин, предадите все преступления огласке, - со старческим смешком молвил де Брельи. - Это может быть одинаково опасно и для него, и для сан-синских чиновников, которые смотрят сквозь пальцы на его проделки и получают в этих грабежах свою толику:
