После трапезы все семейство вышло в парк, чтобы выпить кофе за симпатичным кованым столиком, который установил там Венсан.
— Мне хочется прогуляться! — объявила Мари. — Кто пойдет со мной?
— Я пойду за тобой и на край света! — отозвался Адриан.
— И я с удовольствием! — подхватила Лизон. — После сытного обеда прогулка поспособствует пищеварению. И на улице уже не так жарко…
Нанетт и Луиза предпочли остаться дома. Они предложили присмотреть за детьми. Малышам днем полагалось спать, поэтому Камилла поднялась в детскую, чтобы их уложить.
— Вам нужно хорошенько выспаться, мои дорогие, и тогда вечером, если вы будете слушаться бабушек Нанетт и Луизу, я покажу вам кукольный спектакль! — пообещала она им.
Бертий уже спала и даже не услышала обещания тети. Маленький Жан, глазенки которого блестели в предвкушении такого удовольствия, схватил своего плюшевого медведя и стал им размахивать, воображая, наверное, приключения, в которых его любимая игрушка играла главную роль.
Перед тем как спуститься, Камилла заглянула на чердак. В комнате горничной, в которой Мари спала несколько лет, Лизон заново оклеила стены обоями и перекрасила потолок. Мебель осталась на своих местах. При виде небольшого письменного стола с бюваром из зеленой кожи девочка представила, как Жан Кюзенак на цыпочках пробирается в комнату, чтобы тайком от своей сварливой супруги поставить здесь металлическую кровать, плетеный стул и голубую керамическую вазу с засушенными цветами. Мари так часто рассказывала дочери об этом эпизоде из своей молодости, что Камилла без труда представила себе эту сцену. Лизон украсила комнату новым ковриком и повесила кружевные занавески.
— Подумать только, я буду спать здесь сегодня! — прошептала Камилла. — Это будет так здорово! Я возьму в библиотеке книгу и буду читать до полуночи, как мама когда-то!
***
Перед прогулкой Мари вместе с дочерьми нарезала великолепный букет роз, чтобы положить его на могилу Жана Кюзенака. Потом, легкие, как феи лугов, они пошли вниз по дороге, ведущей в Прессиньяк, вокруг которого раскинулось радующее глаз море зелени. Июль только начался, и на лугах еще стояли огромные стога сена, а воздух был насыщен стойким ароматом скошенной травы.
Венсан ответил на приветствие крестьянина, который ехал в повозке, запряженной парой лимузенских коров.
— Это мсье Турнье, он потихоньку свозит домой свое сено, — пояснил он Адриану. — Если задождит, оно может пропасть.
Мари с задумчивым видом следила за повозкой. На сиденье примостились двое детей в соломенных шляпах, защищавших их от солнца. Следом с вилами в руках шла женщина — без сомнения, их мать. Отец семейства, насвистывая, погонял животных. Золото хлебов казалось еще ярче на фоне растущих тут и там красных маков, в небе захлебывались песней птицы… Все напоминало Мари о ее детстве, которое прошло здесь, в Шаранте. Иногда они с Пьером помогали сгребать сено деревянными граблями, ручки у которых были слишком длинные для них, детей. Они делали из сена кучки, и Жак перекладывал их на телегу. Когда гора сена достигала высоты сиденья, он отвозил его на ферму, а дети в это время продолжали работать граблями. Вечером они возвращались домой, отдыхали и распряженные, наконец, животные.
Камилла бегала от обочины к обочине, собирая крошечные полевые цветы. Адриан и Венсан, с палками в руках, неторопливо шли по дороге. Местный обычай был соблюден: мужчины, беседуя, идут впереди, женщины — сзади. Такие прогулки не были редкостью, когда семья собиралась в «Бори», но сегодня все особенно радовались этому прекрасному и такому тихому дню, предвкушая удовольствие от вечернего общения, когда приедут Поль и Матильда.
Они прошли по песчаной дороге мимо «школ» — так местные называли школу для девочек и школу для мальчиков. Крытая галерея во внутреннем дворе, с двух сторон которого располагались солидные постройки, позволяла детям играть в свое удовольствие даже в дождливые дни. Взгляд Мари скользнул по окнам классной комнаты. Она увидела себя стоящей у учительского стола в ожидании, когда ученицы рассядутся за партами и можно будет начать урок. Преподавательская работа всегда приносила ей ощущение счастья…
Вскоре они дошли до старых каштанов, в тени которых было так приятно постоять. Мари с ностальгией рассматривала лавку бакалейщика, где продавался еще и табак. Они с Пьером часто бегали туда в дни ярмарки за ячменным сахаром и карамельками.
Приземистая, несколько обветшалая церковь не могла соперничать с церковью аббатства — красивым строением внушительных размеров. Но Камилле этот скромный храм нравился. Раздался колокольный звон. Три часа дня… Девочка взяла мать за руку и спросила шепотом:
— Мама, скажи, как называется этот колокол, а то я забыла… Ты мне рассказывала про него историю.
— О том, как Жак и Нанетт меня разыграли, когда я в первый раз шла в местную церковь? Они рассказывали мне про некую Марию-Антуанетту, у которой чудесный голос. Я слушала их и не решалась спросить, о ком они говорят. А оказалось — о колоколе, о том самом, который звонит и теперь!
Наконец они вошли на территорию кладбища. Остановившись перед могилой отца, взволнованная Мари с трудом сдерживала слезы. Сердце сироты не могло утешиться после потери этого так поздно обретенного родного человека, несмотря на то что Адриану удалось восполнить эту потерю и сделать ее абсолютно счастливой. Однако она не захотела слезами портить настроение своим спутникам.
— Я такая эмоциональная! — сказала она извиняющимся тоном. — Со времен войны я плачу без особой причины. Не обращайте на меня внимания!
— Мамочка, не извиняйся, в этом нет ничего плохого, — возразила Лизон. — Это время было трудным для всех нас. А ты так волновалась о Поле и Адриане!
Мари кивнула в знак согласия. Взгляд ее остановился на фотографии, которую по ее распоряжению прикрепили к гранитному надгробному кресту: пятидесятилетний Жан Кюзенак спокойно смотрел вдаль. В его взгляде было столько ласки и доброты…
— Мне бы хотелось знать твоего папу, — шепнула ей Камилла.
— Он тоже был бы рад тебя узнать, дорогая! Он был таким добрым и любящим! — отозвалась Мари. — А еще — щедрым, справедливым… Он бы обожал тебя… Думаю, он оберегает нас, находясь на небесах.
Последние слова она произнесла едва слышным шепотом. Адриан обнял супругу за плечи.
— Идем, Мари! Жизнь продолжается, не забывай об этом.
И они пошли обратно. Лизон и Венсан вели за руки Камиллу, которой немного взгрустнулось. Вскоре они снова оказались на центральной площади поселка. Они обошли ее по кругу, прошли мимо лавочки саботье, затем мимо мастерской тележника, перед которой высились горы колес — поломанных и новых. У последнего работы было немало, хотя количество автомобилей в этих краях постоянно увеличивалось, не говоря уже о проезжающих через поселок.
Перед булочной, откуда разносился вкусный запах еще теплого хлеба, они столкнулись с Элоди Прессиго. Исхудавшее лицо, опаленное солнцем и иссушенное ветрами, неопрятные волосы искусственного светлого оттенка, слегка согбенные плечи — будущая новобрачная имела жалкий вид. Камилла с тяжелым сердцем пожала ей руку. Что бы ни говорила мать, Элоди точно была похожа на ведьму!
— Вся семья в сборе, как я посмотрю! Очень любезно с вашей стороны проделать такой долгий путь, чтобы побывать у меня на свадьбе. У нас будет много гостей, я так и заявила моему Фирмену! Он славный парень, вы сами завтра увидите! — сказала Элоди.
Мари ей улыбнулась, несмотря на свое очевидное замешательство. Адриан был не больше нее расположен к подобного рода беседам, однако он отозвался со свойственной ему галантностью:
— Да, завтра увидимся, дорогая мадам Элоди! Ровно в десять мы будем у церкви!
Элоди была не прочь поболтать еще, но Мари вежливо простилась. Камилла обогнала мать и зашагала рядом с Венсаном, которому не хотелось задерживаться в поселке, — он и так частенько бывал там. Он предложил всей компанией сходить в Волчий лес и поискать шампиньоны.
