В штабе группы армий «В» в Ла-Рош-Гийон работа шла так, как будто Роммель никуда не уезжал. Но начальник штаба генерал-майор Шпейдель решил, что ситуация спокойная и можно организовать небольшой товарищеский обед. Были приглашены: доктор Хорст, зять генерала, Эрнст Юнгер, писатель и философ, и старый приятель майор Вильгельм фон Шрамм, один из официальных военных корреспондентов. Шпейдель был интеллектуалом и с нетерпением ожидал предстоящей дискуссии на свою любимую тему. Темой была французская литература. Был и еще один предмет, который Шпейдель хотел обсудить. Это был двадцатистраничный документ, написанный Юнгером и переданный для ознакомления Роммелю и Шпейделю. Это был план возможного окончания войны при условии, что Гитлер уйдет с арены в результате решения германского суда или будет физически устранен. Роммель и Шпейдель, просмотрев ранее документ, сразу его одобрили. Сейчас Шпейдель сказал Шрамму: «У нас будет над чем поспорить до самого утра!»
В это время в Сен-Ло, где находился штаб 84-го корпуса, майор разведки Фридрих Хайн готовился к торжеству иного рода. Он заказал несколько бутылок великолепного «Шабли», чтобы в полночь отметить день рождения своего корпусного командира, генерала Эрика Маркса. День рождения был 6 июня.
Начало торжества было намечено на полночь, потому что Марксу рано утром нужно было отправляться в Бретань, в город Ренн. Он должен был принять участие в командных учениях на картах, которые были назначены на утро вторника. Маркс с удовольствием предвкушал роль, которую ему, вероятно, предстоит сыграть в процессе военной игры: выступать в роли союзников. Организатор игр генерал Юджин Мендель был парашютистом, и, скорее всего, «вторжение» начнется с высадки парашютного десанта, за которым последует высадка с моря. Все были уверены, что предстоящие игры будут интересными, – по условиям, вторжение должно было произойти в Нормандии.
Был один человек, начальник штаба 7-й армии генерал-майор Макс Пемсель, у которого эти игры восторга не вызывали. Он сидел у себя в штабе в Ле-Мане и не понимал, что делать. Складывалась угрожающая картина. Все его командиры верхнего звена одновременно будут находиться вне вверенных им частей и соединений. Но более страшным было то, что они могут оставить свои расположения еще до рассвета, поскольку до Ренна многим из них было далеко.
А на рассвете как раз можно (по соображениям Пемселя) ждать начала вторжения. Рассуждая таким образом, он приказал направить участникам игр телетайп следующего содержания: «Генералам и другим участникам игр предлагаю не отправляться в Ренн ранее рассвета 6 июня». Но было слишком поздно, некоторые уже тронулись в путь.
Так случилось, что один за другим все высшее руководство, начиная с Роммеля, покинуло фронт накануне решающего сражения. У каждого были свои причины, но выглядело это так, будто их отсутствие было результатом действия злого рока. Роммель был в Германии. Там же находился оперативный офицер группы армий «В» фон Темпельхоф. Адмирал Теодор Кранке, командующий военно-морскими силами на Западном фронте, доложил Рундштедту о том, что патрульные катера не могут выйти в море из-за сильного волнения, и отбыл в Бордо. Командир 243-й дивизии, которая обороняла один из берегов Шербурского полуострова, генерал-лейтенант Ханц Хельмик уехал в Ренн. Туда же отправился и генерал-лейтенант Карл фон Шлибен, который возглавлял 709-ю дивизию. Командир 91-й воздушно-десантной дивизии, которая только что прибыла в Нормандию, генерал-майор Вильгельм Фалле готовился к отъезду. Начальник разведки Рундштедта полковник Вильгельм Мейер-Детринг находился в отпуске, а начальника штаба одной из дивизий вообще нельзя было найти – он отправился на охоту вместе со своей французской любовницей.[11]
Верхний эшелон командования был рассеян по всей Европе; одного этого достаточно, чтобы коренным образом понизить боеготовность. Но в это время Верховное командование Германии принимает решение о передислокации последних истребительных эскадрилий во Франции подальше от берегов Нормандии. Сами летчики такое решение понимать отказывались.
Верховное командование оправдывало перемещение эскадрилий необходимостью защиты рейха, который в течение многих месяцев подвергался постоянно усиливающимся круглосуточным бомбардировкам авиации союзников. В такой ситуации Верховное командование не считало целесообразным держать истребительную авиацию на слабозащищенных открытых аэродромах во Франции, где она легко могла быть уничтожена авиацией союзников. В свое время Гитлер обещал генералам, что в день вторжения побережье Франции будут защищать не менее тысячи истребителей. Теперь об этом можно было забыть. На 4 июня во всей Франции насчитывалось только 183 истребителя,[12] из которых в строю было около 160. Из этих 160 26-е крыло, насчитывавшее 124 самолета, в этот день было переброшено на восток.
На одном из аэродромов 26-го крыла, расположенном в Лилле в зоне 15-й армии, полковник Йозеф Приллер, один из великих немецких асов (он сбил 96 самолетов), в ужасе стоял на летном поле. Над ним в воздухе была его первая эскадрилья, улетавшая на север Франции в Мец. Вторая эскадрилья готовилась взлететь в направлении Реймса, который находился почти посередине между Парижем и германской границей. Третья эскадрилья уже улетела на юг Франции.
Командиру крыла оставалось только протестовать. Приллер был смелым, прямым летчиком, известным в люфтваффе как человек, который мог послать куда угодно любого генерала. Он пошел звонить своему начальнику.
– Вы спятили, – орал он в трубку. – Если мы ожидаем вторжения, то эскадрильям надо давать команду вверх, а не назад! А что будет, если вторжение начнется, когда они будут в воздухе? Все мое обслуживание еще здесь и будет на новых базах только завтра или послезавтра. Вы с ума сошли!
– Слушайте, Приллер, – ответил командир группы, – о вторжении не может быть и речи. Погода слишком плохая.
Приллер бросил трубку. Он снова вышел на летное поле. На нем стояло только два самолета – его и сержанта Хайнса Водаржика. Приллер спросил его:
– Что будем делать? Если союзники нагрянут, наши думают, что мы вдвоем остановим их. По такому случаю мы должны немедленно начать пить.
Из многих миллионов французов, которые с нетерпением ждали прихода союзников, только несколько человек знали, что это произойдет очень скоро. Таких было не больше десятка. Они действовали, как обычно, хладнокровно и тихо. Быть хладнокровными и незаметными являлось обязательным условием выполнения миссии, которую они выполняли. Они были руководителями французского Сопротивления.
Большинство из них жили в Париже. Оттуда они управляли огромной разветвленной организацией. Фактически это была армия со своей структурой, подразделения которой выполняли различные задачи от спасения сбитых пилотов до саботажа, от разведки до физического уничтожения противника. В этой армии имелись командиры регионального и местного звена и сотни тысяч рядовых французов, мужчин и женщин. Если эту организацию изобразить в виде схемы, может показаться, что многие функции неоправданно дублируются, а сама схема выглядит очень сложной и запутанной. Но такая структура создавалась сознательно. В ней была сила подполья. Дублирование задач и деятельности гарантировало успех операции. Уровень конспирации и секретности был настолько высок, что лидеры редко знали друг друга, а если и знали, то под чужими именами, и никогда одна группа не знала, чем занимается другая. Так было необходимо. Без этого Сопротивление не смогло бы существовать. Но даже при такой строгой организации к маю 1944 года средняя продолжительность жизни активного подпольщика не превышала шести месяцев.
Эта тайная армия Сопротивления вела молчаливую войну уже более четырех лет – войну, которая часто была незаметна, но всегда разрушительна. Тысячи участников Сопротивления были казнены, много тысяч погибло в концентрационных лагерях. Но сейчас, хотя рядовые участники Сопротивления не знали об этом, день, за который они боролись и умирали, был совсем близко.
В течение нескольких последних дней руководство Сопротивления получило через Би-би-си сотни шифрованных посланий. Несколько посланий содержали предупреждение о том, что вторжение может начаться в любой момент. Одно из таких посланий содержало первую строку из поэмы Верлена «Chanson d'Automne»[13] – ту самую, которую подчиненные подполковника Мей-ера из 15-й армии перехватили 1 июня (когда Канарис оказался прав).
Теперь лидеры Сопротивления с еще большим нетерпением, чем Мейер, ждали второй строки поэмы и других посланий, которые бы подтвердили полученную ранее информацию. Ни одно из ожидаемых посланий не могло быть передано раньше, чем за несколько часов до начала операции. Но даже после этого руководство Сопротивления не узнало бы точного места высадки. Для рядовых участников Сопротивления сигналом к действию были приготовлены два заранее согласованных сообщения. Первое: «В Суэце жара», второе: «Кости брошены на стол». Сообщения должны привести в действие два плана. Первый – «Зеленый план», согласно которому начинается саботаж на железной дороге, второй – «Красный план», по которому должны быть перерезаны линии телефонной связи. Все руководители нижних уровней должны быть предупреждены о скорой передаче двух последних сообщений.
