попала. Потом отработаешь, Этери. Беги давай, егоза.
Ничка выплывает из моей каморки, а я бросаюсь к узкому неприметному шкафу в углу комнаты. Хватаю чистые джинсы, толстовку с капюшоном и любимые махровые розовые носки. Скоро я увижу свою крошку! Радость и предвкушение встречи притупляют боль в затылке и ссадинах на лице… Она кажется ничтожной по сравнению с разливающимся в душе восторгом. Как мало мне надо для счастья, господи… И как много значит для меня доверие Самойлова…
Наспех одеваюсь и сушу непослушные кудрявые волосы. Собираю их в высокий хвост и прыгаю в подъехавшее такси. Водитель странно поглядывает на меня в зеркало заднего вида, но лишних вопросов не задает – довозит до пункта назначения быстро и с ветерком. Кутаюсь в шарф и окунаюсь в объятия зимней ночи. Лучи фар скользят по воротам коттеджа, когда такси разворачивается и неторопливо отъезжает. Топаю по сугробам и замираю возле калитки дома Самойлова. Нажимаю кнопку домофона, заслышав женский голос. Наверное, в доме Тина? Конечно, кому еще там быть?
Снег скрипит под ногами, когда я бреду по тропинке двора к дому. Стучусь в двери и, получив разрешение хозяйки, осторожно вхожу.
– Здравствуйте, – округляю глаза, завидев в прихожей совсем не Тину… Меня встречает высокая статная женщина, очень похожая на Льва. – Меня пригласил Лев Борисович, я…
– Я знаю, сын меня предупредил. Ну… входите, раз пришли, – поджимая губы, произносит она.
– Простите, как вас зовут? – стаскивая ботинки, произношу я. Вспоминаю про синяки и отеки, чувствуя на себе пристальный взгляд женщины.
– Елизавета Тимофеевна, – неприветливо отвечает она. – О чем только Лева думает, не понимаю? Разве вас можно пускать к ребенку?
Ее недовольный вздох ранит как острая бритва. Неприятие и ненависть, обращенные на меня, вдруг превращаются во что-то невыносимо тяжелое. Как будто на плечи кладут мешок… Тотчас начинает болеть голова, а силуэт Елизаветы Тимофеевны расплывается… Надо взять себя в руки… Не хватает еще упасть в обморок на виду у этой женщины.
– Меня ударил бывший муж… – тихонько бормочу я. – Вернее, он еще не бывший, но мы скоро разводимся.
Мой голос звучит слабо и безжизненно. Бесцветно, как у человека, утратившего веру…
– То есть вы утверждаете, что не распивали спиртные напитки в компании подозрительных лиц? Потому что, если это так…
– Нет, я не пью вообще. И не курю… Меня правда избили. Я… Я могу войти и увидеть Дарину?
В моем взгляде столько мольбы, сколько в ее глазах недоверия. Красивая женщина, статная, деловая… Ей бы капельку доброты, и была бы похожей на фею из золушки.
– Она уснула, – сухо произносит Елизавета Тимофеевна. – Поела плохо, но я все-таки смогла впихнуть в малышку пять ложек супа. Проходите на кухню, так и быть…
Никогда еще я не чувствовала себя таким отребьем… Посмешище, недочеловек… Обидные слова, недавно брошенные Львом, всплывают в памяти, обретая силу. И силу им дарю я… Я кормлю обиду, а не отпускаю ее… Вот, в чем дело… Медленно-медленно присаживаюсь к столу, глотая проступившие слезы. Мне надо держаться подальше от этих людей. Пусть Лев поскорее придет и скажет мне о своем решении. Я поиграю с Дариной и уйду домой.
Часы тикают, нарушая тяжелую, поселившуюся между нами тишину. Впору предположить, что женщина, как гостеприимная хозяйка предложит мне чаю, но этого не происходит… Она сидит напротив меня и ждет сына, всем видом показывая, какие неудобства доставляет ей это занятие.
Самойлов приходит через десять минут. Торопливо раздевается и входит в кухню, встречаясь со мной взглядом. Его брови ползут вверх, а рот искривляется в немом возгласе. Да, я такая теперь… Какая вам разница, Лев Борисович?
– Левушка, ты бы проверил эту женщину, – опережает меня его мама. – Являться к нам в таком виде… Это же чудовищно. О чем она только думала? Дарина ведь может испугаться.
– Я… Меня ударил бывший муж, – повторяю унизительное оправдание, смотря прямо в его глаза. Ожидаю увидеть привычные мне неприязнь и брезгливость, но их нет… В его взгляде сочувствие. – Вы так внезапно позвонили, а я… Мне больно, но я мгновенно позабыла обо всем ради встречи с моей девочкой.
– Вам больно? – хмурится он, подходя ближе.
Прищуривается и наклоняется к моему лицу, чтобы получше рассмотреть ссадины. Не понимаю, зачем ему это? Хочет напиться моей беззащитностью и слабостью? Напитаться моими неудачами и почувствовать себя крутым мачо?
– Да… Но это не имеет значения, я ведь…
– Вот так больно? – он слегка давит на скулу и проводит пальцами по моему подбородку.
– Да, но…
Из комнаты доносится детский плач. Похоже, малышка проснулась. Вскакиваю с места, едва не задохнувшись от накатившей волны боли… Болит все: затылок, лицо, голова, спина… Слегка пошатываясь, бреду по коридору, прислушиваясь к голосу Дарины… Сейчас моя хорошая, сейчас… В глазах темнеет, а ноги словно наливаются свинцом. Мне становится плохо. Во рту пересыхает, а по спине катятся обжигающие струйки пота. Приваливаюсь к дверному косяку и сползаю на пол. Все-таки падаю… Понимаю, что сейчас выгляжу жалкой в глазах этих людей, но сделать ничего не могу.
– Господи, Этери! – слышу голос Льва будто сквозь вату. А потом чувствую на своем теле его руки – он поднимает меня с пола и куда-то уносит…
Глава 15
Этери.
С трудом разлепляю глаза и прищуриваюсь, пытаясь разглядеть окружающие предметы. Я в доме Льва… Лежу на мягкой подушке, а мои плечи греет пушистый плед. Обоняния касается аромат кондиционера для белья, а слуха – знакомые голоса.
Сколько же я здесь валяюсь? Помню лишь, как упала, а Лев меня спас… Положил в чистую постель и накрыл теплым пледом. Похоже, кратковременный обморок превратился в сон. Черт! Ну ты и дура, Этери. Вечно ты перед Самойловым выглядишь, как посмешище. Растираю переносицу и медленно поднимаюсь. Я приехала увидеть дочь, а не валяться в покоях Льва!
Головокружение вновь овладевает мной, придавливая к постели. Если поднимусь, упаду снова… Раскрываю губы, чтобы позвать Льва, но тотчас замираю, прислушиваясь к разговору.
– Левушка, эту женщину нужно гнать подальше отсюда, – томно протягивает Елизавета Тимофеевна. – Когда уже ты женишься на Тиночке? Может, все бросим и уедем в Европу? Ты же хотел, сынок? Продашь клинику и…
Сердце охватывает могильный холод, а крик застревает в горле… Они собираются сбежать? Увезти мою дочь, а меня оставить с дырой в сердце? Надо идти… Забирать Дарину, похищать, бежать… Предпринимать что-то…
– Мама, прекрати. Она тоже… человек, – отвечает Самойлов. – И любит Дарину.
– Она просто прикидывается, Левушка. Хочет, чтобы ты ей заплатил. Давит
