Юру, что я долго не мог себе простить этой дурацкой шутки.
ЭМИЛЬ ГОРСКИЙ
Моя страсть к шуткам и розыгрышам иногда служила мне недобрую службу. Что же я делал в таких случаях? Пытался с помощью тех же шуток и розыгрышей исправить положение.
Заместителем начальника ансамбля по хозяйственной части у нас был Эмиль Горский.
Ни для кого не было секретом, что он гомосексуалист. Лично у меня извращенцы вызывают не чувство ненависти, а чувство юмора. Он был словно создан для пародий. Ноги у него были иксом, говорил он быстро и нежным голосом. Вдобавок обладал женской походкой. Я ужасно пародировал его, вызывая смех окружающих, что было весьма небезопасно, так как Эмиль ведал продуктами и табаком. Своё отношение к людям он выражал количеством курева и еды. Кстати именно с помощью этих экономических рычагов он соблазнил одного шофёра и сожительствовал с ним. Все об этом знали, но молчали. Однажды у сожителя сломалась машина, и я немедленно прокомментировал происшествие:
Не работает пружинка,Не работает стартер,Из машины вылезаетПриголубленный шофёр.
После этого случая Горский стал относиться ко мне враждебно. Я оказался на голодном пайке.
Надо было срочно исправлять положение. Я решил воспользоваться тем, что он был по натуре человеком добрым и сентиментальным.
Всем солдатам выдавались чёрные патрончики, в которых находились данные: фамилия, имя, отчество, номер части и кому ты оставляешь наследство. Эти сведения требовали на случай гибели. У меня было на солдатской книжке сто двадцать пять рублей, и в качестве своего наследника я записал капитана Горского.
Когда я якобы лёг спать и снял гимнастёрку, в которой лежал патрончик, мой сообщник Борис Каменькович затащил к нам под благовидным предлогом Эмиля и случайно сообщил ему об этом.
Начал он издалека.
— Знаешь Эмиль, — сказал Борис Горскому, — ты не знаешь, кто к тебе по-настоящему искренне относится. Например, Сичкин тебя действительно любит. То, что он шутит, так это он делает ради смеха, а душа у него замечательная.
После этих слов он достал из гимнастёрки чёрный патрончик и прочитал ему моё завещание. С той минуты моя жизнь повернулась круто в сторону материального улучшения. Я ел до отвала и курил не махорку, а отборный табак.
ПОД СТАЛИНГРАДОМ
Вместе с ансамблем мне довелось побывать под Сталинградом, выступать прямо на передовой перед бойцами и командирами легендарной 62-й армии Чуйкова. Воины этой армии дрались как львы. Много замечательных строк написано об этих чудо-людях, отстоявших город. Они принадлежат перу выдающихся писателей. Безусловно, мне трудно что-либо добавить. Могу засвидетельствовать только одно: и там, в кромешном аду, случались ситуации, которые невозможно вспомнить без улыбки
Помню, однажды в кабинете заместителя начальника политуправления фронта подполковника Алипова, я стал свидетелем уникальной комической сцены.
К Алипову явились представиться прибывшие из Москвы два журналиста. Оба евреи, сугубо штатские люди, умудрились забыть документы, аттестаты на питание.
Состоялся памятный разговор.
Алипов:
— Где ваши документы? Евреи журналисты:
— Мы их забыли.
— Как это можно забыть взять документы? Один из них наивно переспросил товарища:
— Действительно, как это можно забыть взять документы?
— Вы же приехали на фронт!
— Мы же приехали на фронт!! Алипов:
— Откуда мы знаем, может, вы шпионы? Оба в ответ хором:
— Конечно, а может, мы шпионы? Алипов:
— Какое легкомыслие приехать без документов на фронт. Первый еврей, обращаясь ко второму еврею:
— Какое легкомыслие! Приехать без документов на фронт.
— Это уму непостижимо, два взрослых человека, журналисты из Москвы едут на фронт с определённым заданием — осветить в прессе бои под Сталинградом — и приезжают на фронт без всяких документов, даже без удостоверения личности. Я обязан вас просто арестовать.
Оба, перебивая друг друга:
— Это уму непостижимо. Мы же взрослые люди, журналисты из Москвы. Куда мы едем? На франт едем, в Сталинград. И без документов, даже без удостоверения личности. Нас надо арестовать. Что за легкомыслие. А может, мы шпионы. Мы хотим есть? Конечно, и очень! Но у нас нет аттестатов, кто же нас поставит на довольствие?!
Они поносили друг друга ещё очень долго. Подполковник Алипов прервал их, дал им талоны на обед.
Мы с подполковником Алиповым, обалдевшие от этого разговора, вышли из землянки подышать свежим воздухом и стали нечаянно свидетелями другой необычной сцены.
Дело в том, что это были последние дни Сталинградской битвы. Штаб фронта находился в двухстах метрах от передовой.
Вышли и видим: идёт пожилой, немец-офицер. Подходит к часовым, наклоняет голову, снимает фуражку, часовые хохочут и пропускают его дальше. И так несколько раз. Подполковник возмутился, ведь рядом штаб. Часовые падают от хохота.
Наконец немец подошёл вплотную к нам, снял фуражку, и мы увидели, что на большой лысой голове написано чернильным карандашом «Хуй». Подполковник не выдержал и расхохотался. Кто-то из солдат ради юмора написал ему «пароль». Каждый часовой хотел обрадовать и повеселить своего товарища и пропускал его в сторону нашего штаба. Потом я узнал, что обладатель уникального пароля сообщил важные сведения.
Вспоминая Сталинград, я не перестаю думать о войне, как о театре абсурда. Потому как на войне, чаще чем в другой обстановке, сосуществуют антиподы. Легко уживаются правда и ложь, верность и предательство, беспримерное мужество и жалкая трусость. Свою мысль я хочу проиллюстрировать одним эпизодом.
Под Сталинградом я познакомился с хирургом, который поведал мне смешную и жуткую историю.
— Работа здесь адская. Операции приходится делать в полевых условиях, не хватает медикаментов, бинтов, даже анестезии, а операций — тридцать-сорок в день. Сплю, дай бог, три часа в сутки. Так если бы хоть эти три часа я мог спать спокойно!
Понимаете, со мной работают две медсестры и санитар. Сестры — милые и добросовестные девушки, а вот санитар… В его обязанности входит хоронить умерших. Я, конечно, понимаю, что копать, а вернее, выбивать яму в насквозь промёрзшей земле — каторжный труд, но способ, которым он решил себе эту работу облегчить… Вместе с умершим он тащит в яму раненых. Тот чуть зазевался, заснул — он его хвать за ногу и вместе с покойниками к яме. Я только прилягу, закрою глаза, как тут крик: «Куда ты меня тащишь?! Я же ещё живой!» А санитар огрызается: «Какая тебе разница? Всё равно не сегодня завтра загнёшься, а мне новую яму рыть». Приходится выбегать и буквально отбивать у санитара раненых. При этом в его глазах я читаю осуждение: неужели же мне было трудно добить его прямо на операционном столе. Такие вот дела.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
