– Что ты сделаешь?
– Все!
Ролан понял, на что готова баба ради того, чтобы жить дальше. Но лишь снисходительно и в какой-то степени презрительно усмехнулся.
– Тогда накорми мужиков. Что там у тебя в котелке?
– Уха! Из налима! Очень вкусно! – засуетилась она. – И шашлык из осетрины!
– Накормишь?
– О чем разговор!
– И спирту бы.
– Все есть. Много есть... Пашка вчера перепил, сегодня опохмелился на свою... на нашу голову... Ко мне полез. И надо было ему так нажраться...
– Сучка не захочет, кобель не вскочит, – ехидно оборвал ее Ролан. И резко: – Ну чего стоишь, жрать давай!
Пока Татьяна разливала уху по мискам, Ролан набросил на себя брезентовку. Сел за стол, лицом к ней. Голова болит и кружится, перед глазами все плывет. Но у него еще есть силы следить за нею. Мало ли что у бабы на уме? Может, кипятком в глаза плеснет...
– Ты, я смотрю, прибарахлился, – с одобрением сказал появившийся Зубодер.
Он и сам нес в руке трофеи – брезентовку и свитер, снятые с покойного.
– А штаны? – насмешливо спросил Ролан.
Он помнил, как Пашка убегал в одних трусах.
– А штаны эта найдет, – ухмыльнулся Зубодер. – Сама найдет и сама наденет. А потом снимет, когда я захочу... А я захочу! Как тебе, Татьяна, со мной спалось?
Она улыбнулась через силу и совсем не весело. Глаза опущены, на щеках стыдливый румянец... Раньше надо было девочку нецелованную строить.
Она поставила на стол две полные миски, тарелку с кусками черствоватого, но так вкусно пахнущего ржаного хлеба. Зубодер вмиг забыл о том, как хорошо ему было с Татьяной, и жадно набросился на еду.
– Ты бы пореже метал, – предостерег его Ролан.
Но Зубодер его не слушал. Слопал одну порцию, запросил другую. Татьяна не скупилась. А там и рыбий шашлык на углях поспел. Зубодер запихнул в рот сразу два куска.
Ролану также невмоготу хотелось есть, но уху из своей миски он выбрал лишь наполовину, а из шашлыка позволил себе всего один кусок.
– Спасибо тебе, хозяйка, вкусно, – похвалил он.
– И сама ты вкусная! – осклабился Зубодер. – Братан, ты можешь с ней, твоя была очередь. Ну а потом я, на всю ночь.
– Жмуров сначала убрать надо, чтобы ночевать, – покачал головой Ролан.
– А Танька на что? Такая и коня на скаку остановит. Ну, как у Пушкина...
– У Некрасова, – поправил его Ролан.
– Одна хрень, – ничуть не смутился Зубодер. – Танька приберется. А потом постелится... Да, Танька?
– Лучше всего уехать отсюда, – снова не согласился с ним Ролан. – И Таньку с собой... – И уже тише добавил:
– Волыну ей свою отдашь, пусть пальчики на ней оставит.
– Зачем?
– Не зачем, а для кого? Для прокурора... Ружье мы здесь бросим, а Таньку с собой заберем. На ружье чьи пальчики будут?
– Ее! – подхватил Зубодер. – Значит, она всех замочила!.. Ну ты голова, в натуре!.. А говорили, дырка у тебя в голове...
– Кто говорил? – нахмурился Ролан.
– Да какая разница? Все же знают, что у тебя в голове пластина...
– Пластина и дырка – это две большие разницы. Ты слышишь?
Ответить Зубодер не смог. Потому что не услышал Ролана. Его лицо исказила гримаса чудовищной боли. Руками хватаясь за живот, с воем он сполз с лавки, скрючился на земле.
– Что это с ним? – с надеждой на летальный исход спросила Татьяна.
Ролан подозрительно покосился на нее. Загнись он сейчас вместе с Зубодером, радости ее не было бы предела. А может, и пристрелила бы обоих... Нет ей веры. Но ведь и они сами не ангелы.
– Заворот кишок. Обожрался жлоб. Четыре дня ничего ни ел, а тут дорвался...
– В больницу его надо везти.
– В том-то и дело, что надо, – кивнул Ролан. – Живот ему резать надо, кишки на стол выкладывать...
– Зачем?
– А чтобы распутать, дура. А так подохнуть можно...
– Тогда ехать надо.
– Далеко?
– Не очень. Километров шестьдесят, до райцентра. Больница там...
– И ментовка... Нельзя нам в больницу. Беглые мы...
– Зэки?
– А ты думала, инопланетяне? – хмыкнул Ролан.
– Что же делать?
– Не знаю. Может, пурген дать, чтобы пронесло?
– А поможет?
– Не знаю... Травки бы какой.
– Зверобоя можно собрать.
– Ему бы с Чуйской долины травки, – усмехнулся Ролан.
Зубодер не был ему другом, но он мог назвать его своим соратником. Сколько верст вместе прошли, сколько натерпелись. Да и одной цепью они связаны. Ему было жаль его, но ничем он помочь ему не мог. Разве что вместе с Татьяной в райцентр отправить. Но тогда он точно в наручниках окажется, а сам Ролан останется без транспорта. Погоню по его следу направят. Нет, такой вариант отпадает. Так что у Зубодера выбор небольшой – или подохнуть из-за своей жадности, или выжить назло ментам...
Зубодер корчился на земле, пока не затих. Ролан подсел к нему, присмотрелся к нему. Дышит, значит, живой. Лицо все так же искажено болью, но видно, что ему полегчало.
– Как ты, братан?
– Э-э... – проблеял Зубодер.
Он открыл глаза, но на Ролана их не поднял – ни сил на это не было, ни желания.
– Жрать меньше надо... Ты лежи, может, пройдет...
Зубодер лежал не долго. Очередной приступ снова скрутил его в бараний рог. Но в этот раз его отпустило быстрей. Наблюдая за Татьяной, Ролан перетащил его в палатку поближе к консервам.
– Смотри не обожрись, – сострил он.
И, обратившись к женщине, сказал:
– Сам оклемается. Если повезет. А мне в порядок себя привести надо. Что ты там про спирт говорила? Полотенце, мыло и чистое белье давай!..
Воздух был теплым, земля прохладной, а вода почти ледяной. Но Ролана это не остановило. Уложив карабин на прибрежный камушек, он отогнал Татьяну подальше от берега, сделал несколько глотков из фляжки со спиртом, зашел в воду, ополоснулся, намылился.
Как ни странно, но холодная ванна придала ему сил. Он вышел на берег, насухо вытерся, затем с ног до головы облил себя спиртом. Опухшее от укусов тело дало знать о себе шипучей болью, зато когда она прошла, появилось легкое чувство комфорта. Чистое белье, чужая, но в полном комплекте одежда. Зеркала у Татьяны не оказалось, но Ролан и без того чувствовал, что стал похож на человека.
– Нормально? – обращаясь к ней, самодовольно спросил он.
– Хорошо, – нехотя кивнула она.
– Хоть под венец, да?
– Ну, можно...
– С тобой.
– Зачем со мной? – ужаснулась Татьяна.
– Что, не нравлюсь?
– Ну, в общем-то, ничего...
– Так в чем дело?
– Э-э, замужем я как бы...
– И даже не как бы... Нет у тебя мужа, теперь ты вдова. Или нет?
Татьяна мотнула головой, опустилась на землю, подобрав под себя ноги, закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Поплачь, легче станет... А потом собираться будем...
Больше всего на свете Ролану хотелось завалиться спать – на мягкий матрас в палатке, под теплое одеяло, неплохо бы в обнимку с Татьяной, для большего комфорта. Но, увы, надо было как можно скорей убираться с этого усеянного трупами места.
Глава 6
Сколько помнил себя Дима Бабочкин, он всегда нравился слабому полу – сначала девочкам из своей школы, затем девушкам из техникума, в котором постигал мастерство слесарного искусства. Красивый парень, спортивный – отец, тренер по карате, с раннего детства заставлял его идти по своим стопам. Заглядывались на него и взрослые женщины – они-то и сыграли с ним злую шутку.
Школьная пора прошла в родном городке Гачкине, а техникум находился в Черноземске. Жил он в общежитии, денег, высылаемых родителями, катастрофически не хватало. Но в один прекрасный момент он познакомится с доброй тетенькой, которая сначала уложила его к себе в постель, а затем поселила в своей квартире. Так он жил на всем готовом, получал небольшие деньги на карманные расходы. Со временем требования его возросли: он пристрастился к ночным клубам, ему хотелось хорошо одеваться, знакомиться с красивыми девочками – со всем отсюда вытекающим. В конечном итоге он разругался со своей покровительницей и был совсем не вежливо выставлен за дверь. Он забрал с собой все свои вещи, а также прихватил дорогой набор столового серебра. Тетенька нашла его в техникуме, потребовала вернуть пропажу, но Дима образно послал ее на три буквы. Она пригрозила ему милицией, он ответил ей тем же. На тот момент ему еще не исполнилось восемнадцати, и его благодетельница запросто могла угодить за решетку за совращение несовершеннолетних.
Столовое серебро он продал через знакомого студента, вырученные деньги прокутил в ресторане с одной смазливой крошкой. Когда от бублика осталась одна только дырка, познакомился с миловидной и, что важно, состоятельной женщиной лет тридцати пяти. Поселился у нее в квартире, стал жить на всем готовом, не забывая время от времени о своих молоденьких подружках. В конце концов он был уличен в неверности, обвинен в транжирстве и вычеркнут из личной жизни очередной благодетельницы. В этот раз он унес с собой золотой перстень с настоящим изумрудом. Продал его, прогулял, а потом появились товарищи из уголовного розыска, взяли его под белы рученьки и отвезли в отделение. Но вскоре обкраденная женщина вынуждена была отозвать выдвинутое в его адрес обвинение в обмен на согласие Димы забрать свое заявление, в котором он слезно поведал, как подло был совращен и нагло использован великовозрастной развратницей. Женщине еще пришлось раскошелиться, чтобы следствие позволило ей сделать обратный ход.
