После завтрака Скала опять принялся за уговоры, и в его рассуждениях пробивались уже новые мотивы: меня, дескать, можете признавать или не признавать, но со мной здесь посланник Вездесущего и Неизмеримого, он, посланник, добр и могуч, нетерпение его тоже имеет предел, а коли уж он разгневается, даже Сын Скалы ничем не сможет помочь своему племени. Брат попал в точку: терпению моему наступал конец. Сперва я хотел подойти ближе и раскидать шаткую загородку деревни, как раскидывает ее бешеный слон, но Скала остановил меня, шепнув, что оттуда, из городища, нас запросто могут закидать копьями. Рисковать не стоит. Тогда я вспомнил про свой лук. Тетива была из синтетической нити необыкновенной упругости, я натянул ее до отказа, и стрела с. пчелиным перегудом рванула из моих рук, через мгновение раздался щелчок, и с вершины маковицы, гремя подобно куску жести, покатился коричневый лист. Падал и гремел он долго и лег на траву плашмя.
- Ты совершил великий подвиг, брат мой! - испуганно шепнул Скала. - Скажи заклинание, и они выйдут.
- Какое еще заклинание? - Краем глаза я видел: на маковице торопливо заделывают дыру. Технология там, похоже, налажена - пока я смотрел на Скалу, который сидел на корточках и восхищенно жмурился, дивясь моей удали, все было поправлено.
- Лист дерева пур прокопчен на костре, его не может пробить даже стрекотуха, а ты пробил его, брат мой! Они поверят, что ты с неба. Скажи заклинание!
- Какое?
- Любое.
Я пожал плечами, включил "лингвист" на полную мощь и крикнул:
- Упавшие с неба не привыкли ждать, почему вы молчите там, племя Изгнанных? Я могу предать ваш дом огню. Сейчас я произнесу заклинание, и если после заклинания вы не откроете ворота и не впустите нас, пеняйте на себя. Я, не привык ждать.
- Говори заклинание, брат!
Ничего заклинательного не пришло в голову, и я запел песенку, популярную в школе Первой ступени. Я пел ее в свое время самозабвенно, потому что сам нашел текст в старинной книге и благодаря мне она стала популярной среди друзей и однокашников.
- Не переводи! - приказал я "лингвисту" и заорал,, приплясывая:
Бабушка козлика очень любила. Бабушка козлику трусики сшила. Трусики сшила бабка козлу.
- Хорошее заклинание, брат!
Мне и самому оно нравилось: мотив был живой и Веселый. Жаль только, что в старинной книге был лишь этот куплет и ни слова дальше.
- Еще петь?
- Не надо - они идут.
И верно: они шли, как бы просачиваясь сквозь нижний ряд городьбы, и листья шевелились, будто клавиши. Это было немое и скорбное шествие. Впереди, с натугой переставляя худые ноги (он их не сгибал в коленях), вышагивал рослый старик с пучком жестких волос на макушке. Волосы били из его черной головы фонтанчиком, перевязанные зеленой веревочкой. С чахлых плеч старика на спину свисала небольших размеров пестрая шкура. За стариком на почтительном отдалении полукружьем двигалась рать, состоящая из мужчин разных возрастов. Некоторые имели копья, другие же были вооружены тяжелыми палками.
- Что за личность? - спросил я у Скалы, имея в виду тонконогого старика.
- Главный Воин, Когда он был совсем молодым, он проткнул глаз киню. Глаз лопнул с силой грома. Главный Воин живет не с нами и появляется редко, когда беда.
- Как зовут его?
- Так и зовут.
- Ему на пенсию пора. Давно, между прочим.
- Не понял, брат мой?
- После разберемся. А почему ты на коленях, Скала?
- Так разговаривают с Главным Воином.
- Неприлично валяться на коленях, но тебе видней...
- Закрой уста, брат мой. Смотри и слушай.
Главный Воин, проткнувший в далекой молодости глаз страшному зверю по имени кинь (глаз, как известно, лопнул со звуком грома), все плелся в нашу сторону, за ним стеной, настороженное, двигалось войско. Это было не страшно, но я на всякий случай не спускал с толпы глаз: мало ли что может взбрести в голову какому-нибудь удальцу треснет по голове палкой, потом разбирайся, кто прав и кто виноват. Реакция у меня отменная, но береженого ведь и бог бережет. Мне хотелось дать под зад высокомерному деду, чтобы он ускорил свой немощный шаг и кончал спектакль, но мой удел пока- смотреть и слушать, как ведено.
Главный Воин наконец доковылял до Скалы, лежащего ниц. Я заметил мимоходом, что уши моего брата просвечивают несолидно, как у поросенка, затылок его напряжен, спина колышется от частого дыхания. Старик постоял в прострации, с закрытыми .глазами, волосы его блестели, будто крыло ворона. И что же дальше?
Я с замиранием сердца увидел; острие копья, покачавшись, замерло, нацеленное между лопаток моего брата.
- Эй, папаша, ты бы убрал палку, не то я вознесу тебя на небо или еще выше - в самую тьму. Остановись, папаша!
Однако дед не остановился--он неловко ткнул копьем брату моему промеж лопаток, и черная кожа враз окропилась кровью. Скала застонал, вскинулся и вяло упал щекой в песок. Я не двинулся с места, но был готов сделать прыжок в том случае, если брату моему будет грозить серьезная опасность. Старый воин медленно повернулся к толпе и поднял над головой тощую руку;
- Это не дух, это человек!
Мужчины племени повторили вразнобой;
- Это не дух, это человек!
- Хочешь ли ты вернуться домой, Сын Скалы? - спросил старик, обращаясь скорее к толпе, чем к брату моему.
- Хочу! - ответил Скала поспешно.
- Пойдем! И ты поведаешь нам о своих подвигах, а твой покровитель пусть ждет, мы пока не готовы принять его, мы должны приготовиться,
Я поднял Скалу, поставил на ноги и сунул в слабую его руку переговорное устройство в форме медальончика,
- Трудно будет, позовешь. Я буду слышать тебя, друг. Скала кивнул отрешенно и, окруженный соплеменниками, скрылся за стенами деревни.
3
Вот и снова я один.
Но теперь мне не хочется ни тишины, ни одиночества.
Надо мной дивное ночное небо, и на него можно смотреть целый век. Это занятие не наскучит и не разочарует. Оно всегда новое и неспокойное, здешнее небо, оно полно тайны и навевает сладковатую грусть, оно зовет неназойливо, полное величия и силы, у него нет ни счастья, ни несчастья; слишком оно большое, чтобы испытывать боль, ждать и надеяться. Оно-небо. Вселенная, и мы в нем мало что значим, мы никогда не поймем и не объемлем его до конца. Такова холодная суть. Но ведь мы любопытны, и познание нас волнует. И пока достанет в нас любопытства, мы не постареем и не устанем.
Я лежу в танкетке на раздвижном ложе и сквозь прозрачный купол кабины гляжу вверх. Некоторые звезды очерчены четко, другие же напоминают паучков, которые, перебирая лапками, взбираются по черному своду к его вершине. Я вижу созвездие Трех Братьев. Оно сегодня спокойно, и внутри треугольника чисто, там - тьма. Изредка дальняя даль прострачивается падающими огнями, они зажигаются в центре полусферы и скатываются к горизонту, гаснут.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
