Вызванная милиция быстро установила личность «черта». Костя Сироткин, сосед Степашиной, шестнадцатилетний школьник. Анна Марковна без конца делала ему замечания. То курит на лестнице, то с приятелями стоит…
В конце концов, мальчишка решил отомстить противной бабке. Зная о ее религиозности, придумал костюм черта и начал выплясывать перед дверью.
– Ну не думал я, что она помрет, – ревел мальчишка, размазывая по лицу сопли пополам с сапожным кремом, – думал, просто испугается…
Однако убийство есть убийство, и мальца забрали в милицию. Родители кинулись в юридическую консультацию и обратились к Аркадию.
– И как прикажешь защищать такого идиота? – кипел сын. – Извините, не хотел? Сплошная глупость! Надо же, шестнадцать лет – и такой кретин!
В коридоре послышался шум, потом смех, дети явно собирались уходить. Вошел Миша, за ним как привязанный брел Хучик.
– Очень, очень любознательные молодые люди, – сообщил Миша, – к сожалению, в школе не слишком подробно объясняют, но я постарался внести ясность. Месячишко позанимаемся, и порядок. Можно чайку?
– Конечно, Мишенька, любименький, – закричала вбежавшая Машка, – еще пирожное съешь, мозгу сахар нужен.
– Спасибо, – пробормотал Миша и, вытащив из кармана какой-то листок, принялся быстро писать.
– Пойди позови Галю к ужину, – велела я.
Маруська скорчила рожу, но послушно потопала наверх. Кеша продолжал расковыривать рыбу, Миша писал, я молча пила чай.
Минут через пять в столовую вошла Галя. На этот раз она не надела грацию, и жирные складки явственно проступали под платьем.
– Садись около Миши, – велела я.
Девушка покорно устроилась на стуле.
– Миша, ешь, – строго велела Маня.
Мужчина, не глядя, протянул руку, ухватил крышку от масленки и понес ко рту.
– Да не это, – закричала Манюня, выдирая у него фарфоровую штучку, – вот что кусай!
И она сунула профессору под нос эклер.
– Ничего не понимаю, – вскрикнул Миша.
– А что тут понимать? – удивилась Маня. – Эклер как эклер!
– Не получается! – вновь воскликнул математик и сердито отодвинул листок. – Ерунда выходит!
– Вы лучше поужинайте, – вздохнул Кеша, – а то опять ночью на Банди наступите.
Я улыбнулась. Вчера профессор так увлекся, что не поел. Часа в три ночи на него напал жуткий голод, и он, не зажигая свет, двинулся на кухню, надеясь найти в холодильнике что-нибудь съестное.
Наш пит любит спать как раз на пороге. Ничего не подозревающий Миша со всего размаху наступил на его тонкий длинный хвост. Бандюша, не ожидавший нападения, заорал дурниной и, как водится, тут же описался. Математик, испугавшись не меньше, поскользнулся и упал в кухню… Проснувшаяся Зайка побежала вниз и обнаружила в, так сказать, пищеблоке копошащуюся кучу из человеческих ног и собачьих лап, сдобренную «ароматной» жидкостью.
– Вы правы, Кеша, – абсолютно серьезно заметил профессор и потянулся к рыбе.
– Мне кажется, здесь следует применить иной метод, – раздался робкий голос.
Все уставились на Галю. Женщина впервые заговорила сама, а не ответила на вопрос. Верещагина держала листок.
– Вот тут, – пробормотала она, – ошибка именно здесь!
Миша схватил бумажку. Черная и рыжая головы сблизились.
Мы с Кешей переглянулись.
– Простите, Галя, – осведомился сын, – а вы кто по профессии?
– Физик-теоретик, – ответила женщина, заливаясь краской.
– А ведь верно! – в ажиотаже закричал профессор. – Господи, как я не допер! Кстати, как вас зовут?..
Часов в одиннадцать, уже собираясь лечь в кровать, я заглянула в столовую. На ковре валялись исчерканные бумажки. Миша и Галя, тыча карандашом в очередной листок, ожесточенно спорили. Я, отметив, что они абсолютно одинаково крутят волосы, удовлетворенно вздохнула. Ну что ж, знакомство состоялось, подождем развития событий.
Глава восьмая
На следующий день в районе одиннадцати подкатила к особняку Рогова и храбро позвонила. Из домофона тут же донеслось:
– Кто?
– Софья Николаевна дома?
– Хозяйка не принимает, – донеслось из динамика.
Надо же так выдрессировать прислугу, наша Ира пускает всех без разбору.
– Передайте ей, что приехала старая подруга.
– Как зовут?
– Люба Гаврюшина.
Посмотрим, как милейшая Сонечка отреагирует на фамилию любовника! Ворота распахнулись, я медленно подкатила к парадному входу. На лестнице стояла молоденькая горничная в костюме и белом фартучке.
В холле маячила худощавая дама лет шестидесяти, затянутая в английский костюм. Наверное, шпионка Эсфирь Григорьевна. Экономка провела меня в гостиную. Соня нервно встала, но не успела она открыть рот, как я широко развела руки и запищала капризным голосом:
– Сонюшка, душенька, только что из Парижа и сразу к тебе, столько рассказать хочется! Вели прислуге кофе подать!
Софья Николаевна оказалась совсем не глупа, потому что указала на кресло и пропела:
– Садись, дорогая!
Потом повернулась к экономке и приказала:
– Эсфирь Григорьевна, распорядитесь!
Женщина вышла. Мы молча смотрели друг на друга. Так же молча Соня встала и выглянула за дверь, потом поплотнее прикрыла створку и прошептала:
– Кто вы?
– Люба Гаврюшина, близкая родственница Лени, – усмехнулась я.
Госпожа Рогова дернулась и внимательно оглядела брючный костюм от «Диора» и туфли от «Гуччи».
– Что-то не слишком похоже, – пробормотала она, – хотите денег?
– Своих девать некуда, – утешила я ее.
Привыкшая решать все проблемы посредством кредитной карточки, госпожа Рогова слегка растерялась. За дверью послышался шорох. Софья Николаевна моментально заулыбалась и светским голосом произнесла:
– Музей современного искусства просто потрясающ!
– Божественен! – откликнулась я. – Но Сен-Дени более впечатляет!
Другая горничная, тоже молоденькая и хорошенькая, разлила по тонким фарфоровым чашкам ароматный напиток, потом выжидательно замерла.
– Идите, Марина, – бросила Соня, небрежно взмахивая рукой.
Девушка почтительно поклонилась и испарилась. Да, нам такое и не снилось. Интересно, как достигается подобное поведение. Огромной зарплатой, наверное.
– В Москве такая скука, – капризно протянула хозяйка, предостерегающе поднося ко рту палец, – сейчас покажу итальянские фото, вот уж где можно отлично развлекаться, так это в Риме!
Она порылась в антикварном секретере и вытащила роскошный альбом, я принялась перелистывать страницы. На колени упал листок: «Здесь нельзя разговаривать, слуги подслушивают».
– Как мило, – процедила я, быстро комкая бумажку, – но хотела пригласить тебя в гости. Знаешь, Базиль купил новый дом, маленький, правда, всего одиннадцать комнат, но уютный!
– Чудесно, – воскликнула Соня, и мы пошли в холл.
Эсфирь Григорьевна с деловым видом поправляла цветы в огромной напольной вазе.
– Вернусь к ужину, – бросила хозяйка, набрасывая кожаное пальто, подбитое мехом леопарда.
Мы выскочили на мокрый двор, Соня ринулась к «Мерседесу», я к «Вольво». Через секунду красный автомобиль рванулся к воротам и резво покатил по шоссе, я поехала за ним. Немного странная очередность, если учесть, что мы ехали в мой «новый» дом. Но, очевидно, Софья Николаевна знала, куда направляться, потому что весьма уверенно кружилась по почти деревенским улицам и проулкам, пока наконец не притормозила у театрально отделанной в стиле «рашен клюква» избушки. Из дверей выскочил парень, одетый под трактирного полового: синяя сатиновая косоворотка, черные плисовые брюки, белое полотенце за поясом. К такому костюму полагаются мягкие сапожки из сафьяна, но на мальчишке красовались самые обычные черные полуботинки. Зато густые волосы были щедро намаслены и разделялись посередине головы аккуратным пробором.
– Здравствуйте, здравствуйте, – радостно закричал парнишка, – проходите, сделайте милость.
– Тут абсолютно надежно, – сообщила Соня, когда мы уселись за большим деревянным столом с пузатым самоваром. – Живу в гадюшнике. Слуги все как один муженьку наушничают, а он…
Она безнадежно махнула рукой. Неожиданно стало ее жаль. Сама я выбегала замуж четыре раза, но в конце концов твердо решила, что лучше жить одной. Некого бояться, не перед кем отчитываться, не надо выслушивать упреки…
Может, где-то по полям и лугам бродят настоящие мужчины: честные, умные, добрые, ласковые, понимающие, но мне такие не попались ни разу.
Выходя замуж, я всякий раз искренне считала, что иду под венец в последний раз. Никогда не искала себе выгодного, богатого супруга, и наличие денег у жениха не являлось решающим фактором. Наверное, мне всегда казалось, что абсолютная зависимость, пусть даже от любящего и любимого человека, чревата необратимыми последствиями. А вот Соня Рогова так не считала и теперь пожинает плоды своего легкомыслия.
