Мелкая, худющая, как изгрызенная щепка. Острота плеч видна даже через толстую кожаную куртку. И возраст, отмеченный в протоколе предварительного допроса, ей никак не дашь. Глаза больше всего остального лица и очень мутные. То ли от слез, то ли это остаточные явления от наркоты. Возможно, когда-то у нее и были красивые глаза. Взгляд измученный, хотя мне не показалось, что есть в этом взгляде следы ломки. А ломка у наркомана должна быть. Ладно бы еще новичок в этом деле. А она принимала «дурь» уже постоянно. Странно.
Я положил на стол включенный диктофон, чем вызвал недовольный взгляд мента. Но возражать он не стал.
Пока я рассматривал Саньку, Лоскутков начал заполнять вводные данные протокола. Она отвечала коротко и устало, равнодушная ко всему, ее окружающему. Словно допрашивали ее уже неоднократно и по многу раз в течение недели.
– Я не совсем понимаю, зачем вам захотелось в «зону»? – сказал майор не менее устало, чем она. Было в этом высказывании и осуждение, и равнодушие одновременно. Почти будничный тон, который настраивает на неторопливый разговор по душам. Я почувствовал умение майора правильно подойти к допросу. Ловкач…
Большие глаза раскрылись.
– Я должна пригласить на допрос своего адвоката?
– У вас уже есть адвокат?
– Да, сегодня приходил. Мы два часа разговаривали.
Молодец, Гоша Осоченко, подсуетился мигом! Как только успел этот адвокат все документы оформить? Ведь всего несколько часов прошло после нашего разговора.
– Вы можете этого потребовать, – сказал Лоскутков жестко. – Хотя я лично необходимости в этом не вижу. Но вопрос все же задам. Что вам посоветовал адвокат?
– Ничего. Расспросил обо всем в подробностях. Что только спрашивать, если я ничего не помню… Сказал, что будет защищать меня на суде. Дал в каких-то бумагах расписаться. И все.
Этого уже я не понял…
Я достаточно четко проинструктировал Гошу относительно того, что должен объяснить адвокат Чанышевой. Каким образом и на что он должен ее настраивать. Или это?…
– Адвокат вам назначен или вы его наняли? – невинно поинтересовался я.
– Кто-то нанял. Я даже не знаю кто. Друзья Валентина, наверное…
– А вы не спросили?
– Спросила. Он сказал, что это неважно.
– Я сегодня разговаривал с Гошей Осоченко. Он обещал вам адвоката нанять.
– Гошка? А он здесь при чем?
По ее реплике не скажешь, что Санька относит моего заказчика к близким друзьям. Холодный и равнодушно-непонимающий голос. Думаю, его такой голос мог бы не только расстроить, но и попросту убить. Бедный Гоша, его личные дела, даже при условии удачного выполнения мною заказа, достаточно неважные…
– Простите, я не представился. Толстов Сергей Иванович. Частный сыщик из детективного агентства «Аргус». Меня нанял именно Осоченко, чтобы я доказал вашу невиновность следственными методами. Я посоветовал ему дополнительно нанять адвоката, чтобы тот действовал в паре со мной своими методами. Вместе нам это, думаю, удалось бы…
– Какая невиновность… – она вздохнула так громко, что этот вздох походил на одиночное рыдание. – Я – убила, я – призналась. Вот и все. О чем тут говорить? Так адвокат сейчас нужен или нет? Он говорил, что все допросы должны проходить в его присутствии.
– Только если вы требуете этого… – холодно сказал Лоскутков. – Мы можем отложить допрос. Вы посидите здесь пару часов, пока адвоката найдут, потом продолжим.
Психолог хренов… Майор отлично знает, как мучительно тянутся для допрашиваемого минуты, проведенные в его кабинете. Пару часов подождать… Это выше ее сил. Санька и без того измучена тяжелыми думами.
– Давайте без него, – не сказала, а выдохнула она.
Она устала. Это ясно видно. Но абстинентного синдрома нет, и этот вопрос застрял у меня в голове острым гвоздем-двухсоткой. Какая же она после этого наркоманка? Или в камере ее уже чем-то «подлечили»? По нынешним временам, это вполне реальный вариант. Сами контролеры снабжают арестованных, это известный бизнес для прапорщиков.
– На предварительном допросе вы сказали, что не помните самого момента убийства… – Не помню.
– А почему же вы так уверены, что убили?
– Потому что до этого думала об убийстве. Потому что хотела его убить.
– А чем были вызваны такие неженские желания?
– Надоело быть «дурой».
– То есть?
– Вот вам и «то есть»… – она разозлилась, вспоминая. – Надоело унижения от него терпеть, надоело, когда относятся, как к кошке… Я тоже живой человек. А от него только и слышала: «Дура, не доросла еще…», «Дура, тебя не спрашивают…» А я не собственность его, я тоже жить хочу своей жизнью. Не так, чтобы ему спокойнее и уютнее было. А чтобы самой жить…
Интересно. А Гоша Осоченко рисовал мне совсем другую картину. Если я правильно понял, то она убитого, по словам Гоши, сильно любила. Или это только фраза в разговоре, своего рода повод, чтобы я сразу не отказался от безнадежного дела?
– Но само желание убить по закону ненаказуемо, – сказал Лоскутков. – А вы все же решили, что убили. Почему?
– Потому что в себя пришла с пистолетом в руке.
– А если этот пистолет вам кто-то в руку вложил?
– Кому это надо…
– Откуда у вас этот пистолет?
– Валентин у кого-то купил. Я не знаю, у кого. У меня уже спрашивали на первом допросе.
– А при каких обстоятельствах вы его впервые увидели? Валентин сам показал?
– Да.
– И что он сказал при этом?
– Я спросила – зачем ему пистолет? Он ответил, как всегда, что это не мое дело.
– Где пистолет хранился?
– В ящике письменного стола.
– Вы имели к нему свободный доступ?
– Конечно. Стол никогда не закрывался. От кого закрывать, если мы только вдвоем жили…
– Но часто брали в руки? Просто из женского любопытства. Рассматривали?
– Ни разу. Терпеть не могу оружия…
Мне внезапно пришла в голову мысль. Я коротко глянул на Лоскуткова, предупреждая его противодействие. Он взгляд поймал и замер.
– Вы раньше когда-то стреляли из пистолета?
– Нет.
– У меня к вам, Александра, просьба, – я достал свой пистолет и протянул ей. – Выстрелите, пожалуйста, вот в эту стену.
Лоскутков встал, но ничего не сказал, только замер в позе готовой к прыжку кошки. Я, честно говоря, тоже был готов к действию. Как-никак, а пистолет был с боевыми патронами.
Санька удивленно посмотрела на меня, потом на Лоскуткова и неуверенно взяла в руки оружие. А ладонь у нее совсем детская.
– Стреляйте, – сказал я подбадривающе, а сам внимательно смотрел за ее тонкими пальцами.
Она подняла пистолет на уровень лица. Руку вложила в руку, как профессиональный американский киноактер, – фильмов все насмотрелись. И, тужась, нажала на спусковой крючок.
Выстрела, естественно, не последовало. А она все тужилась и тужилась, все давила и давила…
– Спасибо, – сказал я, забирая пистолет. – Достаточно. Это и требовалось доказать. Скажите, Александра, вы знаете, что это такое? – показал я на предохранитель.
Она отрицательно покачала головой.
Лоскутков посмотрел на меня почти со злорадной улыбкой. Сам он не рискнул бы на подобный эксперимент.
– Будь другом, позвони в райотдел, пусть лысый Кудрявцев подсуетится и выяснит у дежурных, которые Александру принимали, – был ли пистолет поставлен на предохранитель? Лоскутков вышел в смежный кабинет и дал указание своему помощнику Володе. Аппараты в кабинетах были параллельные, и слышно было, как Володя несколько раз набирал номер. Очевидно, Кудрявцев оказался еще и любителем телефонной болтовни. Мы тем временем продолжили допрос, и я, взглядом попросив у мента согласия, попробовал взять инициативу в свои руки. Пора было совместить сказанное Гошей Осоченко с рассказом самой подозреваемой.
– Я не уверен, что вы, ни разу до этого не имея дело с пистолетом, сумели застрелить мужа. Но постарайтесь в этом убедить его, – я кивнул в сторону майора. – А мы пока перейдем к дальнейшему разговору. Теперь расскажите мне, чем занимался ваш муж?
– Он программист.
– Он где-то работал?
– Нет. Он выполнял заказы дома.
– Вы знаете, что это были за заказы?
– Программы делал.
– А кто были его заказчики?
– Разные. Много. В основном от Осоченко приходили. Валентин с ним дружил.
Интересно. А Осоченко говорит, что только нескольких клиентов Чанышеву «подогнал». Насколько я понимаю, «несколько клиентов» и «в основном» – это совершенно разные вещи.
– А кроме этого, чем еще Валентин занимался?
– Он все время в Интернете «сидел». Мне даже подруги жаловались, что нам дозвониться невозможно. Телефон постоянно занят. Самому ему обычно по сотовому звонили. А мне он номер сотового никому давать не разрешал.
Она снова вздохнула и, заметил я, непроизвольно сжала маленькие кулачки до побеления. Очевидно, последний мой вопрос вызвал из ее памяти какую-то сцену с очередным унижением.
– А кто были его последние заказчики?
