— Мне лечить у гномов между ногами не позволяет вера, — лицемерно вздохнул Даезаэль. — Но я с удовольствием на это посмотрю.
— Извращенец, — припечатал гном.
— Вовсе нет! Просто это будет мерзкое зрелище, которое еще раз докажет мне, что ничего хорошего в этой жизни нет.
— Персиваль, раздевайся. С такими ранами ты не сможешь идти дальше! Давай я тебя подлечу, и, возможно, мы даже успеем к концу завтрака, — уговаривала я, видя, что он колеблется. — Не смущайся и не воспринимай меня сейчас как девушку, я целитель… или, во всяком случае, человек, имеющий начальную целительскую подготовку.
Густо-густо залившись краской стыда, зажмурив глаза, гном неохотно стянул с себя штаны. Зрелище вовсе было не мерзким — обычные кривоватые волосатые мужские ноги, — хотя и малоэстетичным.
— Тебе придется купить себе новые штаны, помягче, — сказала я, заканчивая исцеление. Оно выдалось тяжелым, я не могла, по привычке, приложить руки к пострадавшему месту — боялась, что гном этого просто не выдержит, и все пойдет насмарку. Лечение на расстоянии давалось мне крайне трудно, но, когда я краем глаза заметила, что наблюдавший за процессом эльф одобрительно кивает, это придало мне уверенности и сил.
— Эти штаны хороши для работы, — объяснил Персиваль прерывающимся голосом. — Я же не думал, что буду бегать! Поэтому других с собой и не брал, у меня все штаны одинаковые.
Все еще бордовый от смущения, гном принялся одеваться.
— А чего ты такой красный? — спросил проницательный эльф. — Подумаешь, разделся. Или ты еще нецелованный? Да? Аха-ха-ха!
Я впервые видела, чтобы Сын Леса проявлял столь позитивную эмоцию, даже несмотря на то, что смех его звучал откровенно издевательски, поэтому просто им любовалась. Сейчас Даезаэль был похож на обыкновенного эльфа: зубы белели в ослепительной улыбке, глаза будто излучали свет, а смех звучал переливами серебряных колокольчиков.
— Ну и что! — закричал гном, и его бороденка воинственно встопорщилась. — Мама говорила, что себя нужно беречь для той, единственной! А Мила видела меня без штанов, когда между нами нет не то что уз брака, но даже хоть каких-то отношений! Мое целомудрие поругано! Что я теперь скажу своей единственной?!
— Когда ты найдешь ее, я уверена, что она поймет, — попробовала я успокоить Персиваля, но тот был безутешен:
— Моя личная жизнь закончена!
— Не успев начаться, — любезно уточнил Даезаэль.
— Я же всего-навсего тебя исцеляла! Тем более ты был в нижнем белье. И я не касалась твоих интимных мест, — пыталась я спасти положение.
— А-ха-ха-ха! О-хо-хо-хо! — Целитель то прибавлял, то убавлял издевки в своем голосе, отчего это звучало неимоверно раздражающе.
— И я никому никогда об этом не расскажу, — обещала я. — Тем более твоей маме или твоей единственной, если я буду ее знать.
— Я подумаю об этом, — всхлипнул гном.
— Пойдем уже, — попросила я. — Нас ведь ждут.
— Я не могу подняться, — после нескольких попыток встать честно признался гном. — У меня ноги дрожат. Не могу, и все.
Он лег лицом в пыль и затих.
— Вставай, Персиваль. — Я попыталась поднять его тяжелое тело, но куда мне тягаться силой с троллем! — Мы все устали, но ведь немного осталось. Даезаэль! Сделай же что-нибудь!
— Убери слезу из голоса, — равнодушно посоветовал сидящий на обочине эльф. — Я тоже устал. И у меня нет лишних магических сил, чтобы ими вот так разбрасываться.
— Ладно, если мы немного отдохнем, никому вреда не будет, — решила я.
Удивительное дело, но чем дольше мы отдыхали, тем меньше желания было вставать и идти дальше.
— Давайте я вам спою песню, — предложил эльф, обглодавший все ветки с ближайшего куста.
Мы с гномом подозрительно переглянулись. С чего это вдруг наш вечно мрачный напарник решил порадовать нас песней?
— Весна вокруг, вы посмотрите, как чудесно, — совершенно по-эльфийски сказал Даезаэль. — Я спою вам старинную песенку. Потому что не почтить песней такую прекрасную весну просто преступление.
Мы согласно кивнули. Кто знает, возможно, радостная эльфийская песня нас взбодрит и придаст сил. Однажды я слышала, как поет настоящий эльф-менестрель. Это было незабываемым впечатлением. Моя душа как будто возносилась к небесам и парила там в волнах счастья.
Даезаэль закрыл глаза, подставил свое лицо лучам солнца и запел. Наверное, он прославлял весну. Но мы этого понять не могли, потому что песня была неимоверно, просто потрясающе унылой. Каждый куплет, произносимый рыдающим голосом, заканчивался таким припевом, словно голодная хромая дворняжка подвывала на луну.
Через три куплета гном не выдержал.
— Я думал, что эльфы любят весну, — сказал он, вклиниваясь между рыданиями, стонами и подвываниями. — Но я ошибался. Так любить весну еще надо уметь.
Исцеленный эльфийской песней про весну Персиваль бодро подскочил и шустро зашагал по дороге.
— Враскорячку он шел намного смешнее, — заметил Даезаэль, прекращая петь. — Жаль, что он не дождался окончания песни. Там такой припев хороший, хочешь, я его специально для тебя исполню?
— Не нужно! — Я внезапно тоже почувствовала волшебную силу эльфийской песни. Откуда и силы взялись! Я чувствовала, что способна не то что дойти, а добежать до харчевни, лишь бы только не слышать тоскливого напева, прославляющего весну.
Эльф скоро догнал меня, с остервенением разгрызая очередную веточку.
— Я знал, что вы не оцените эту прекрасную песню!
— Что ты! Мы ее оценили, очень даже, — заверил гном. — А ты бы не мог кратко рассказать, о чем там шла речь?
— О весне. О том, что пригревает солнышко, снег тает. И всюду становятся видны кучи мусора, которые накидали всякие гады, которым нужно повыдирать руки и выколоть глаза, чтобы они больше никогда не видели того, как прелестно устилает землю нежная молодая трава…
— И это написали эльфы? — потрясенно спросила я, никогда не подозревавшая, что Сыны Леса настолько кровожадны.
— Это очень старинная песня, поэтому я ее немного переработал. Приблизил, так сказать, к современным реалиям.
— А-а-а, — с облегчением протянул гном. — Понятно. Хороший все-таки народ эльфы.
— Конечно, — согласился Даезаэль. — А что, были какие-то сомнения?
— Нет-нет-нет! — горячо заверили мы с гномом.
«Уррр», — громко заурчало в животе Персиваля. Я вздохнула. Очень хотелось есть, и я боялась, что мой живот издаст такие же звуки, а ведь мне столько раз твердили на уроках, что хорошо воспитанная девушка не может себе этого позволить. Странно. Я иду пешком в обрезанной юбке по пыльной дороге в компании эльфа и гнома, где-то в повозке, которую я делю со всеми, непростительно поправ приличия, ждет меня влюбленный тролль, а я волнуюсь о том, что у меня может заурчать в животе!
— А мне мама на второй завтрак подавала молочный суп с домашней лапшой и сахаром. Это так вкусно! — причмокивая, сказал гном.
— Я не знаю, о чем ты, — высокомерно ответил Даезаэль. — Эльфы не едят лапши. Это пища низших существ.
— А откуда же ты тогда знаешь, что это пища низших существ? — спросил гном, хитро прищурившись.
— Все, что не едят эльфы, — пища низших существ. — Целитель сказал это как само собой разумеющееся.
— Вот поэтому вас бьют все, кому не лень, — уколол Персиваль.
Однако Даезаэль на шпильку отреагировал спокойно.
— Это еще раз доказывает, что они — низшие существа. Ибо высшим созданиям некогда бить кого-то. Высшее существо занято самосовершенствованием.
— Мы дошли, — прервала я их пикировку, увидев открывшееся за поворотом строение под огромным деревом.
— Харчевня «Под дубом»! — возликовал гном. — Завтрак!
И он побежал так, будто в него влили новые силы. Мы с эльфом переглянулись и припустили за ним.
Прислонившись к воротам, ведущим во двор харчевни, нас ждал тролль. Запустив руку глубоко в отворот рубашки, он, прижмурив глаза от удовольствия, чесал волосатую грудь. Скрежет когтей по волосатой коже заглушал даже звуки постоялого двора.
— Ага, явились наконец, — сказал он. — А мы уже позавтракали.
— И ничего нам не осталось? — простонал Персиваль.
— Ага. Капитан уже фургон приготовил к отправлению. Шевелиться быстрее надо было.
— И у нас совсем не будет завтрака? — все еще не веря в происходящее, спросил гном.
— Не раскисай, у нас будет обед! — подбодрил его тролль, почесав под мышкой. И вдруг оглушительно свистнул.
Я зажмурилась, а эльф упал на колени, с болезненной гримасой закрыв уши ладонями. Только Персиваль, кажется, ничего не заметил. Он оплакивал завтрак, сквозь слезы глядя на харчевню.
Из ворот показалась повозка. На козлах сидел капитан, холодный и спокойный, как обычно.
— Залезай к Ярославу, котя, — сказал весело тролль, поднимая меня на руки. — Сегодня фургон будешь вести ты…
