– Дата пока не определена, мистер... э... Линч.
– Может, вас еще не уведомили, – произнес я после паузы и добавил: – А может, мы получили неверную информацию.
– Ваше второе предположение ближе к истине. Дата отправки специально не определяется до самого последнего момента. – Если он действительно в это верил, его следовало разжаловать в рядовые. – Итак, мистер Линч, как я понимаю, вас заботит груз.
Я просто кивнул. И так уже наговорился.
– Но вы же штатский! Мы могли ожидать кого-то от военной разведки.
– Кто-нибудь приедет.
– Если б они собирались прислать своего человека, я бы об этом знал.
«Черта с два», – подумал я. Но ответил, что военная разведка наверняка не останется в стороне от этой операции, однако я получил приказ действовать самостоятельно.
– У нас есть свой интерес, – закончил я. – Вам же известен конечный пункт назначения груза.
Он назвал военную базу во Флориде, еще одну в Техасе, третью – на северо-востоке и четвертую – в Калифорнии. Не генерал, а второй троянский конь. Я с трудом подавил желание выразить свое возмущение. Все-таки штатские рассчитывают, что уж военные-то умеют хранить государственные секреты и не делятся ими с первым встречным.
Но возмущаться не стал, потому что анализировал информацию. Джордж ведь думал, что вся партия отправится во Флориду. Или генерал ошибался. Я поставил на то, что Джордж неверно истолковал имеющиеся у него сведения. Четыре грузовика – четыре пункта назначения, более чем логично.
– Я имею в виду конечный пункт назначения. – На его лице отразилось недоумение. – Не вдаваясь в детали, скажу, что из упомянутых вами мест груз отправится дальше. Но прежде перейдет под нашу ответственность. Из военного станет гражданским.
– Понятно.
– Поэтому, хотя первый этап транспортировки выполняется вами, меня прислали сюда. Я не думаю, что в этом есть хоть малейшая необходимость, но приказ есть приказ. – Под последней фразой он наверняка мог бы подписаться. – И я должен находиться здесь, если, конечно, вы не прикажете мне выйти вон. Поверьте, я не собираюсь путаться у кого-то под ногами. Никому не надо знать, кто я такой. Негоже, когда тебя раскрывают. В Бразилии я проработал пять лет, и меня не раскрыли. Уж три-то недели в Южной Дакоте я продержусь.
Он встал, и я отдал честь. Он замялся, прежде чем ответить мне тем же. Ему это не нравилось. Не для того он стал генералом, чтобы отдавать честь переодетому майору.
– Я окажу вам всемерное содействие, – выдавил он из себя.
– Премного вам благодарен. Я поселился в мотеле, и мне приказано жить там и дальше. Откровенно говоря, не могу понять, почему.
– Приказ. – Он пожал плечами.
– Сомневаюсь, что кто-то задаст такой вопрос, но я буду отвечать, что жду перевода на постоянную квартиру. И теперь насчет кабинета. Свободные у вас найдутся? Просьба у меня лишь одна: ни с кем его не делить. Я смогу занять его к двум часам? Отлично!
Я протянул руку, и он тут же ее пожал. Я видел, что в наших отношениях рукопожатие казалось ему куда более уместным, чем отдание чести, принятое у военных.
Глава 8
В тот же день мне не только подготовили кабинет, но и снабдили толстым, теплым тулупом. Несколько младших офицеров улучили возможность пройти мимо моего кабинета и заглянуть в открытую дверь. То ли ими двигало любопытство, ведь разнообразием жизнь на базе не отличалась, то ли пошли слухи, что я прислан Агентством. Особой разницы не было. Разведподразделение базы угрозы из себя не представляло. Военная разведка своих людей пока не прислала. Я здраво рассудил, что заранее волноваться незачем: когда пришлют, тогда и будем разбираться. Разумеется, существовала вероятность того, что Агентство действительно готовило операцию прикрытия. Джордж уверял меня в обратном, но опять же появление коллеги не очень-то меня волновало. Бразильская «легенда» объясняла, почему мы не знакомы.
Была, правда, одна неувязка с этой «легендой»: я не говорил по-португальски. Мог кое-как объясниться по-испански, так что, если бы кто-то обратился ко мне по-португальски, пришлось бы отвечать по-испански с сильным акцентом: «Я жил среди индейцев, а они смешивают португальские слова с испанскими да еще добавляют свои, так что получается что-то невообразимое», – после чего намеревался порадовать собеседника тирадой на одном из диалектов, распространенных в Камбодже.
В кабинете я просидел до четырех. Из Спрейхорна отправил телеграмму Т. Дж. Моррисону в один из вашингтонских отелей. Джордж должен был в полдень снять там номер. Вернуться к концу рабочего дня, взять телеграмму и больше в отеле не появляться.
Я написал: «ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ ХОТЕЛИ БЫ БЫТЬ РЯДОМ КЕН И САРА». Текст ничего не значил. Поступление телеграммы означало, что я на месте и пока все идет по плану. Ставилась задача поддерживать контакт, не оставляя свободных концов, которые, связанные воедино, могли соединить Джорджа Даттнера и Уолкера-Линча. Он мог передавать мне информацию десятком способов, потому что инструкции, поступающие мне из Вашингтона, ни у кого бы не вызвали подозрений. И заботиться нам пришлось только о канале обратной связи, от меня к нему.
В тот вечер я посетил несколько баров, пока не зацепился за один, где скучала жена полковника. Похоже, она только и ждала, чтобы ее кто-нибудь снял. Лет сорока, располневшая, она пила джин с кокой.
– Другого в наших краях не пьют. – Язык у нее чуть заплетался. – Если вы бывали в Новом Орлеане, то должны это знать.
В Новом Орлеане я бывал и знал, что, кроме джина, там в почете и другие напитки, но спорить с ней не стал. В моей компании она выпила еще три бокала джина с кокой и уже едва держалась на ногах, когда мы шли к автомобилю.
По дороге в мотель она расстегнула мне молнию на ширинке и сказала, что ее муж-полковник служит только там, где такая стужа, что в жилах замерзает кровь. Вот девушке и надо что-то делать, чтобы согреться, не правда ли? После чего пьяно захихикала.
В кровати она проявила бурный темперамент. Судя по всему, любовные игры доставляли ей массу удовольствия. Потом закурила, легла на спину. Когда у нее закрылись глаза, я осторожно взял сигарету, отнес в ванную, бросил в унитаз и спустил воду. Вернувшись, сел рядом. Рот у нее открылся, дыхание шумно вырывалось из него.
Я оценивающе посмотрел на нее. Крашеная блондинка, причем не красилась давно: у корней волосы примерно на полдюйма приобрели естественный цвет. Я коснулся ее волос. Жесткие от лака, на ощупь словно пластмассовые.
На лице сквозь толстый слой косметики проступали шрамы от угрей. На остальных частях тела – белоснежная кожа. Я коснулся ее грудей, бедер. Она удовлетворенно застонала. Все такое мягкое, словно пуховая подушка.
Я оседлал ее, удерживая вес тела на локтях. Большими пальцами рук чуть надавил на шею.
Она открыла глаза.
– Дорогой...
Тут я принялся за нее второй раз, и она опять же получила максимум удовольствия. Потом я ей уже не дал заснуть. Заставил встать, одеться, отвез туда, где она оставила свою машину, помог открыть дверцу, усадил за руль. Она уехала. А мне осталось только гадать, доберется ли она домой или окажется в кювете. Судя по тем зигзагам, что выписывала ее машина, второй вариант казался более вероятным.
В номере стоял ее запах. Я открыл окна и двери, сдернул с кровати простыню, ушел в ванную и долго стоял под душем. Когда вернулся, воздух стал чище и прохладнее. Простыню я перевернул, лег в кровать. Подушка провоняла ее лаком для волос. Я швырнул подушку на пол.
Удовлетворенности не чувствовалось. «Никаких женщин, кроме проституток, если приспичит».
На проститутку она не тянула, мне не так и приспичило, короче, крыть было нечем. Покинув остров, я нарушил все свои десять заповедей.
Остаток моей последней ночи на острове прошел в бездействии, после того как Даттнер сказал-таки правду и избавил меня от необходимости утопить его. Я принес его к костру, завернул в одеяло, влил в рот виски. Монотонным голосом он с полчаса выкладывал подробности. Я слушал, не прерывая, а когда он замолчал и бутылка практически опустела, уложил в хибаре, укрыв всеми имеющимися у меня одеялами. Сам же вытянулся на берегу, в полной уверенности, что не усну. Но организм лучше знал, что мне нужно, и через десять минут я уже крепко спал. Проснулся, если судить по пройденной луной дуге, через два часа. Весь в поту, дрожа от холода. От меня пахло. Обычно ночью я держусь подальше от воды, но тут пришлось зайти по колено и помыться. Потом я насухо вытерся полотенцем, сел на песок и глубоко задумался.
Операция предлагалась неплохая. Разумеется, в любой момент все могло рухнуть, но в этом она ничем не отличалась от любой другой. Вопрос ставился иначе: хотел я участвовать в ней или нет.
Наверное, я нашел бы применение деньгам, но мог обойтись и без них.
Тогда я спросил себя, а не требует ли моя жизнь на острове периодической смены ритма? Каждый шестой день я садился в лодку и плыл к Клинту не только потому, что кончалась дюжина яиц. Я не мог обойтись без человеческого общения. Так, может, я нуждался и в активных действиях, призванных дать выход накопленной энергии? Или это всего лишь очередное искушение, поддавшись которому я только усложню себе жизнь, и моя задача – устоять?
