– Не может быть.
– Да, да, это те самые глупцы, которые своим притупленным восприятием неспособны охватить грандиозность наших идей и не верят в благородные цели нашего крестового похода. Знаете ли, они утверждают, будто мы безумны. Ха-ха! – Барон поднялся с места. – Ну, а сейчас, если не возражаете, пора начинать.
Миновав весь машинный зал, они очутились в другом помещении, размерами чуть меньше первого. Стены там были такие же темные, но они меняли цвет от лилового до черного и обратно. В зале стояла только одна машина – аппарат из блестящих синего и красного металлов, с выступами, многочисленными рычагами и прочими приспособлениями. Самой поразительной частью машины являлось большое, напоминающее колокол, сооружение, подвешенное на странном крюке. К корпусу машины подходил пульт. Обступив его со всех сторон, вокруг пульта толпились мужчины в форме Ордена Змеи. Отблески света ложились на их металлические маски. Машина издавала какой-то непонятный, едва слышный шум, напоминающий сопение зверя.
– Это устройство служит для определения уровня интеллекта, – гордо объявил барон Калан.
– Уж больно она велика, – заметил Хоукмун, подходя ближе.
– Да, это одна из наших самых больших машин. Но это вполне естественно. Она решает целый комплекс задач. Это результат научного колдовства, мой дорогой герцог, а не каких-то там варварских заклятий, которые в такой чести у вас на континенте. Именно наука дает нам неоспоримое преимущество перед низшими расами и народностями.
Действие алкоголя понемногу притуплялось, и к Хоукмуну вернулось прежнее ощущение скуки и отрешенности. Он не ощущал ни тревоги, ни любопытства, когда его, наконец, подвели к машине, и колокол начал опускаться.
Колпак вскоре полностью накрыл его, и мягкие стены сжались вокруг герцога. Это объятие было довольно неприятным и могло бы привести в ужас того Дориана Хоукмуна, что так отважно сражался в битве при Кельне. Однако новый Хоукмун от всего происходящего испытывал лишь нетерпение и некоторое неудобство. Он ощущал слабое покалывание в голове, словно тончайшие щупальца проникли ему под череп и теперь прощупывали мозг. Затем у него начались галлюцинации. Он видел океаны света, перекошенные лица людей, дома и деревья, залитые каким-то неестественным светом. Несколько веков кряду лил дождь из самоцветов и завывал черный ветер, срывая пелену с глаз. Вскрывались заледеневшие моря, вздымая хрустальные глыбы, и из пустоты являлись ласковые звери и женщины удивительной доброты. Затем перед ним прошла вся его жизнь, вплоть до того мгновения, как он вошел в эту машину. Осколок за осколком, воспоминания выстраивались в единую цепь, но он не мог узнать собственную жизнь. Когда колпак наконец поднялся, Хоукмун все так же безучастно стоял на месте, уверенный, что видел жизнь какого-то другого, постороннего человека.
Приблизившись, Калан взял его за руку и отвел подальше от машины.
– Если верить предварительным данным, мой дорогой герцог, то вы более чем нормальны. Надеюсь, я верно считал первичные показания приборов. Но окончательные результаты будут готовы через несколько часов. А сейчас вам следует отдохнуть. Завтра поутру мы продолжим наши исследования.
На другой день испытания продолжились. На сей раз Хоукмун лежал на спине и смотрел вверх, в то время как перед внутренним взором его одна за другой вспыхивали цветные картинки. Ассоциации, вызываемые ими, появлялись на особом экране. Хоукмун видел страшные сны, в которых то встречался с огромной акулой-убийцей, то попадал под лавину в горах, то сражался в одиночку против трех вооруженных воинов, то прыгал с третьего этажа горящего дома… И всякий раз герцог проявлял чудеса ловкости и сноровки, и ему удавалось уцелеть. Страха он при этом не испытывал. Подобных испытаний было проведено немало, но Хоукмун перенес их все совершенно безучастно. Даже когда машина принуждала его рыдать, хохотать, любить или ненавидеть, все это были лишь сугубо физические реакции. Истинные эмоции не принимали в этом никакого участия.
Наконец машина выпустила его, и барон в маске склонился над герцогом.
– Все говорит за то, дражайший герцог, что вы даже слишком нормальны, – прошептал Калан. – Парадоксально? О, да. И все же это правда. Вы слишком нормальны. Создается впечатление, будто какая-то часть вашего мозга атрофировалась или вообще исчезла. И все же, как бы то ни было, мне остается лишь передать барону Мелиадусу, что вы как нельзя более подходите для исполнения его замысла. При том условии, разумеется, что будут приняты надлежащие меры предосторожности.
– А в чем его замысел? – поинтересовался Хоукмун без всякого интереса.
– Он сам расскажет вам об этом.
Барон Калан простился с Хоукмуном, и два стражника из Ордена Богомола повели герцога по длинному коридору. У блестящих дверей из полированного серебра они остановились. Открылась дверь, и за ней обнаружилась просторная комната, стены, пол и потолок которой, за исключением большого окна с балконом, были сплошь увешаны зеркалами. У окна стоял человек в черной маске волка. Это был не кто иной, как барон Мелиадус.
Повернувшись на шум, барон велел стражникам уйти. Затем он дернул за висящий рядом шнур, и откуда-то сверху, скрывая зеркала, опустились занавески. Правда, если бы Хоукмун вдруг пожелал увидеть свое отражение, он мог бы устремить взгляд в пол или на потолок, но вместо этого он выглянул в окно.
Весь город был окутан густым туманом, который клубился вокруг каменных башен темно-зелеными воронками. Наступил вечер, солнце уже почти зашло за горизонт, и в наступающих сумерках башни походили на некие древние фантастические строения, торчащие из первобытного океана. Казалось, что если вдруг сейчас из тумана выберется гигантская рептилия и прильнет своим страшным глазом к окну, это ни у кого не вызовет удивления.
Без настенных зеркал комната стала выглядеть еще более мрачной. Барон, стоя у окна, что-то мурлыкал себе под нос и не обращал на Хоукмуна ни малейшего внимания.
Сквозь туман откуда-то из самых недр города донесся слабый вопль, а затем все стихло. Подняв маску, барон взглянул на Хоукмуна, чья фигура почти терялась в полумраке комнаты.
– Подойдите ближе, милорд, – велел он.
Хоукмун повиновался, по пути споткнувшись о край ковра.
– Я говорил с бароном Каланом, – начал Мелиадус. – Он сказал, что есть какая-то загадка, тайна, объяснить которую он не в состоянии. У него сложилось впечатление, как будто какая-то часть вашего мозга отмерла. И я гадаю, отчего такое могло случиться. От пережитого горя? Унижения? От страха? Честно говоря, подобных сложностей я не ожидал. Мне хотелось просто заключить с вами сделку, как одному нормальному человек с другим. И хотя предложение мое по-прежнему остается в силе, но теперь я не знаю, с чего начать. Что вы думаете об этом, дорогой герцог?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
