обнять ее. 
Я наблюдаю за ними. От страха мои внутренности завязываются в узел.
 – Ну, перестань. Пойдем, я отведу тебя домой. – Он поворачивается ко мне и торопливо шепчет одними губами: – Прости.
 И уводит ее прочь. Я смотрю им вслед. Она выглядит рядом с ним почти ребенком – я никогда не была с ним такой маленькой и хрупкой. Закрыв дверь, я нецензурно ругаюсь вслух, чувствуя себя вдруг тысячелетней старухой.
 Следующим вечером я сижу на диване и готовлюсь к великолепной ночи с заполнением документов в юридические школы, когда в дверь звонят. Застонав, я накрываю лицо подушкой. Наверняка это Роузбад.
 Я снова открываю, не глядя в глазок.
 Не Роузбад. Калеб. Я настороженно его оглядываю.
 – Так, так, так, – говорю я. – Смотрите-ка, что принесла на хвосте чья-то рыжая подружка.
 Он виновато улыбается и проводит рукой по волосам.
 – Извини, Оливия. Похоже, она переживает сильнее, чем я думал.
 – Слушай, я правда не хочу ввязываться в твои проблемы с девушкой…
 Видимо, я задеваю больную мозоль, потому что он моргает, как будто в глаз ему влетел жук.
 – Понимаю, – говорит он. – Она хочет, чтобы я нашел друзей. Это просто стало для нее неожиданностью.
 – Она не хочет, чтобы у тебя были такие друзья, как я, Калеб, и если она сказала тебе, что не против, то явно солгала.
 – Такие друзья, как ты? – Он улыбается. – Ты намекаешь, что ты привлекательная?
 Я закатываю глаза. Это к делу не относится.
 – Ладно, ладно, – говорит он, поднимая руки, – но я хочу быть твоим другом, и мне неважно, что думают по этому поводу остальные. Это считается?
 Я заставляю его подождать. Притворяюсь, что раздумываю над ответом. Прикусываю губу и хмурюсь. Затем отхожу в сторону и пропускаю его в дом. Он выглядит чертовски самодовольным.
 Мы решаем, что хотим торт. Я достаю миски для теста и ингредиенты, а Калеб складывает для нас поварские шапки из бумажных полотенец. Вот странно: еще несколько недель назад я думала, что больше никогда его не увижу, а теперь он у меня на кухне. Мы много смеемся, но, когда масло для сковородки готово, Калеб вдруг решает испортить настроение:
 – Леа делает лучший «Красный бархат» в мире.
 Я испепеляю его взглядом, потому что совершенно не хочу сейчас говорить о его богатенькой девушке. И я никогда не пробовала «Красный бархат».
 А он все не затыкается. Тогда я беру горсть масла и бросаю ему в лицо. Промахиваюсь, конечно, и оно приземляется на стену за его головой. Калеб оборачивается, чтобы посмотреть на пятно.
 – Знаешь, – говорит он на удивление спокойно, – тебе и правда надо поработать над меткостью.
 И прежде чем я успеваю понять, что происходит, он переворачивает вверх дном целую миску над моей головой.
 Теперь с меня капает на пол коричневое масло, и я смеюсь так сильно, что едва могу стоять. Я тянусь к стойке, чтобы ухватиться за нее, но тут же поскальзываюсь. Калеб протягивает мне руку, однако вместо того, чтобы принять помощь, я пытаюсь размазать по нему масло. Я пачкаю маслом его лицо. Он вскрикивает – и через несколько секунд моя кухня превращается в зону боевых действий. Мы бросаемся яйцами, мукой и маслом, а когда они заканчиваются, то начинаем бросаться шоколадными крошками, зачерпывая сразу горсть. В какой-то момент я прыгаю на него, и мы оба падаем на пол. Мы оба смеемся: слезы текут у меня из глаз, обведенных маслом. Я наклоняюсь над ним, пока он лежит на спине. На носу у него яйцо, а обе брови испачканы в муке. Даже не представляю, как выгляжу сама. Внезапно наш смех замолкает: мы вдруг осознаем всю неловкость ситуации. Мы могли бы поцеловаться сейчас. Как в кино.
 Я нависаю над ним на мгновение, желая увидеть, сделает ли он первый шаг. Он точно смотрит на мои губы, и от предвкушения у меня перехватывает дыхание. Мое сердце прижато к его грудной клетке: интересно, чувствует ли он, как бешено оно бьется.
 – Оливия, – шепчет он.
 Я сглатываю ком в горле.
 – Нам все еще нужно испечь торт.
 Испечь торт? Я оглядываю беспорядок на кухне и издаю стон. Как он может думать сейчас о выпечке?
 Два часа спустя мы сидим на полу моего крошечного балкона, все еще покрытые маслом, и едим торт Калеба. Я достаю кусочек застывшего масла из волос и бросаю его через перила. Калеб вручает мне еще один кусок.
 – Любимая книга? – спрашивает он.
 – «Мадам Бовари».
 Он усмехается.
 – Любимое занятие?
 – Депрессия.
 – Любимое занятие? – спрашивает он снова.
 Мы играем в эту игру весь последний час. Выходит несколько односторонне, учитывая, что он не помнит, что ему нравилось. Я чешу подбородок.
 – Еда.
 – Любимое воспоминание?
 Я медлю. Все мои любимые воспоминания включают его.
 – Был один… парень… он спланировал очень необычное свидание. Отправил меня на импровизированный квест по поиску сокровищ, и мне пришлось думать над ответами к подсказкам, вроде того, где было наше первое свидание и где лучше всего покупать лифчик. В каждом новом месте ждал подарок и еще одна подсказка. Закончилось все там, где мы впервые поцеловались. Он поставил там столик с ужином и музыкой. Мы танцевали. Это было…
 Я не знаю, как закончить это предложение. Калеб молчит. Когда я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него, он смотрит на ночное небо.
 – Как его звали?
 Я качаю головой.
 – Ни за что.
 – Почему? Давай, утоли мое любопытство. Как его звали?
 – Звезды сегодня красивые, – говорю я, уходя от темы. – Возможно, скоро ты вспомнишь то, что любил, – добавляю я тихо.
 Он пожимает плечами.
 – Или я просто начну любить что-то новое. Начиная с тебя.
 Это должно меня радовать, но только напоминает мне о тикающей бомбе наших отношений.
 – Значит, я могу стать твоей любимицей?
 – Ты уже, Герцогиня.
 Перед глазами у меня плывет. Сердце пропускает удар. Мне не послышалось?
 – Как ты меня назвал?
 Калеб кажется смущенным.
 – Герцогиней. Только не спрашивай почему. Просто в голову пришло. Прости.
 Я смотрю прямо перед собой и надеюсь, что он не заметит ужаса в моих глазах.
 – Нет, все в порядке, – говорю я мягко.
 Но ничего не в порядке. «Герцогиней» он звал меня в колледже.
 – Мне пора идти, – говорит он, быстро вставая.
 Я хочу спросить его, вспомнил ли он что-нибудь, но слишком напугана.
 Так что я провожаю его до двери, и он наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.
 – Пока, – говорю я.
 – Пока.
 А потом он уходит в стылую ночь, оставляя меня одну.
 Он все вспомнит, и очень скоро! Мне нужно придумать,