Я протираю глаза, думая, что, мне все это, должно быть, мерещится. Но, конечно же, это не так.
— У тебя трехглавая собака.
Он свирепо на меня смотрит.
— Нет. Почему все продолжают это говорить?
— Может… потому, что у тебя трехглавая собака.
— Нет, у меня три собаки с одним телом. Честное слово! Если бы у тебя были сросшиеся близнецы, ты бы не сказала, что у тебя один ребенок, верно?
— Я… думаю, нет. Ты прав, — я смотрю на пса, все еще пытаясь увидеть в нем больше, чем одного. — Так… они Цербер?
— Не смеши, — говорит он.
Я вздыхаю с облегчением.
— Цербер намного крупнее. Нет, эти славные ребята — Керби, Харрикен и Флаффи.
— Флаффи? — я сдерживаю смех. — Как… из «Гарри Поттера»?
Он поднимает бровь — осторожная, взвешенная реакция. Недостаточно быстрая, чтобы изобразить непонимание.
— Возможно. Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
Подозреваю, все он понимает.
— Ты читал «Гарри Поттера».
— Многие люди читали «Гарри Поттера».
— И многие фейри?
— Я не говорил, что был среди них, — его глаза обращаются к обложкам книг рядом со мной. — Ботаника? Медицинские учебники?
— Я могу продолжать учиться, пока нахожусь здесь. Видят небеса, теперь у меня есть время.
— Но… медицина?
— Может, я захочу стать врачом.
Он хмуро на меня смотрит.
— Эй, не смотри на меня так! Если я сама не знаю, что могу, а что нет, ты уж тем более понятия не имеешь!
— Ты… хочешь стать врачом?
Ботаника гораздо больше интересует меня, чем хирургия, но я, по крайней мере, хоть немного заинтригована.
— Возможно, я захочу стать врачом. Или шить костюмы из кожи. Как только освоишь это ремесло — открываются безграничные возможности!
Он в ужасе смотрит на меня. Мне хочется рассмеяться, но вместо этого я решаю быть с ним честной.
— Я понятия не имею, кем хочу стать, но чувствую, что не узнаю, пока не попробую все. Эй, не мог бы ты вызвать свинью или что-нибудь в этом роде? Я могу попрактиковаться на ней в наложении швов…
— Я не вызову тебе свинью.
— Почему нет? Их кожа ближе всего к человеческой…
— Это грязно и мерзко.
— Ты буквально убил человека два дня назад.
— Чисто, — говорит он оскорбленно. — Очень чисто.
Мне приходит в голову, что другой парень — Арес, кажется? — возможно, сделал бы это не так чисто. Думаю, к тому моменту, как упал на пол, мужчина был уже мертв.
Пытался ли Аид избавить его от боли? Или я пытаюсь утешить себя тем, что не живу с убийцей? Или, по крайней мере, не хладнокровным.
Эта мысль заставляет меня вздрогнуть, особенно когда я думаю об его арсенале, о количестве приемов, которыми он владеет, чтобы убивать чисто.
— Я отнесу их в свою комнату, — резко говорю я, вставая и собирая книги в руки. Она из собачьих голов рычит на меня, когда я прохожу мимо. Аид заставляет ее замолчать.
— Конечно, — говорит он, придерживая дверь.
Я запираюсь в своей комнате на остаток дня, пытаясь читать и не считать часы, поглаживая Пандору, когда терплю неудачу и в том, и в том. Как раз перед сном в мою дверь раздается стук. Я не спешу отвечать на него.
К тому времени, как я добираюсь до двери, его уже нет, но остался небольшой сверток. Я разрываю его.
Это набор для наложения швов — из тех, с которыми можно практиковаться на искусственной коже.
Кто, черт возьми, этот парень?
Глава 7
Больше недели я избегаю его, торчу в своей комнате и в подземном саду, читаю, вяжу и упражняюсь в стежках, пока кожа не становится исполотой и перешитой, а салфетки и плохие шарфы не покрывают каждую поверхность моей комнаты.
Думаю, он может вызвать практически все, что ему захочется, используя свои силы. Сомневаюсь, он приложил много усилий, чтобы достать этот комплект. Не то что достать Пан.
Не понимаю. Зачем делать для меня все это?
По общему признанию, я настоящий монстр.
Очень странный, вдумчивый монстр.
Так откуда же взялись эти слухи?
Если только он не умеет лгать, и все это — часть какой-то сложной игры, чтобы заставить меня полюбить его. Это кажется более вероятным объяснением.
Но я не хочу, чтобы это было правдой.
К концу второй недели мне становится скучно. Моя комната завалена брошенными рисунками и бумажными цветами. Я никогда раньше ни с кем так долго не не разговаривала, и тишина начинает действовать мне на нервы. Аида нигде нет, и я не знаю, что бы я ему, в случае чего, скажу. Я обнаружила, что его нет большую часть дня. Он уходит рано и возвращается поздно, почти нигде, кроме своей комнаты, не проводя время.
Интересно, пытается ли он избегать меня, или просто устает после своих дел.
Что он там делает?
Знаю, он предупреждал меня не выходить наружу, но он не запрещал этого прямо, да и путь открыт. Мои пальцы опускаются на блестящие черные ручки прежде, чем я успеваю сдержать их. Двери невероятно высокие и зловещие, с вырезанными костями и вороньими перьями.
Но не заперты.
Только взгляну, говорю я себе. Лишь один взгляд. Просто посмотрю, что там.
Я вздыхаю. Папе следовало меня назвать Пандорой.
Я распахиваю двери и оказываюсь в колоссальной подземной пещере, освещенной теми же кристаллами, что и дворец, и жуткой люминесцентной рекой, заросшей тростником. Вокруг темно и холодно. Пещера, как кусок пчелиных сот, выдолблена десятками, сотнями проходов, ведущих неизвестно куда, из некоторых течет вода. По туннелям разносится странный звук, похожий на вой ветра и вопль человека. Этот звук отдается у меня мурашками по спине.
Я медленно продвигаюсь
