– Ты проследи там, чтоб кто-нибудь не подснял нашего шустряка-чужденца…
КОТ БОЙКО: ПРОДАВЕЦ СНОВ
Мы с подругой лежали обнявшись на тахте, и этот жалобный матрас летел сейчас над миром, как ковер-самолет.
Его несла над этой заплеванной, обиженной землей, над облаками легкой дремы и сладкого полузабытья острая тугая сила моего вожделения и ее уже уходящая нежная агония: «О мой родной, лучший мой, единственный…»
Потом Лора оттолкнула меня, взяла с тумбочки очки, надела, и лицо ее сразу построжало, как у училки, проверяющей мою контрольную – грамотно ли все сделал, есть ли в моем сочинении искреннее чувство или только чужие цитаты с ошибками? Долго смотрела она в мое лицо и решила, наверное, что я на этот раз ничего не списывал, не подглядывал, подсказками не пользовался.
– Ты мне снился, урод несчастный.
– И ты мне снилась… Лежишь, бывало, ночью на шконках, вокруг сто двадцать мордоворотов храпят, как танковая колонна. Безнадега, вонь и мгла… А я лежу и о тебе, единственной, сладкой, как эскимо, мечтаю…
– Ну что ты врешь. Кот позорный! – засмеялась она. – Мечтал бы – хоть раз открыточку прислал, я бы к тебе приехала…
– Лора, цветочек мой душистый! Декабристка моя хрупкая! Тебе на свиданку в зону нельзя, туда только законных супружниц пускают. А мы с тобой, слава Богу, в сплошном грехе сожительствуем.
– К сожалению…
– Не жалей. Представь себе – вот это наше сладкое хряпание называется супружеский долг! Долг! Как трояк до получки! Полный отпад!
– Угомонись, тротуарный мустанг! Мне это не кажется таким ужасным наказанием, – недовольно заметила Лора. – Просто тебя бабы разбаловали. От этого тебе нормальная жизнь кажется стойлом.
Я закурил сигарету, потянулся, закинул руки за голову и сказал ей совершенно честно:
– Ошибаешься, подруга, это не разбалованность. Я очень люблю женщин. Понимаешь, не просто факаться люблю, я каждую женщину люблю, как волшебный подарок… Подарок, которым дали поиграть один раз. У меня до сих пор трясется душа, когда я впервые прикасаюсь к женщине. Я люблю первые слова знакомства, я люблю ваши капризы, вашу терпеливость. Вашу верность, память ваших тел, их запах – у каждой свой. Когда я с тобой, я люблю тебя, как часть самого себя… Когда я в тебе – ты для меня, как два кубика дури, как сорванный мной впервые миллион, как рекордный выстрел на олимпиаде… Понимаешь?
– Я люблю тебя, безмозглого вруна. Умираю по тебе! И ничему никогда не верю…
– Зря. Я никогда не вру женщинам. Я их всех любил в момент знакомства так сильно, что хотел на них жениться. Честное слово!… Но по разным причинам передумывал.
– Больной человек, чистая клиника, – неискренне посочувствовала Лора. – Лечиться надо вам, пожилой юноша!
Я поднялся со своего медленно планирующего на землю ковра-самолета:
– Можно попробовать. Хорошими продуктами. Помогает…
– Ужас! – Лора закрыла лицо руками. – У меня в холодильнике только мед и орехи.
– Одну минуточку! Тебе же доставили ужин из ресторана!
– Послушай, продавец снов! Последний раз мы ужинали в ресторане, когда я решила по дурости, что ты хочешь на мне жениться. А ты уже передумал… Или думать не собирался…
– Пока не знаю, но, может быть, я снова передумаю, – сказал я и направился в прихожую за своим баулом.
АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ: КАРНАВАЛ САМОЗВАНЦЕВ
Гаишники перекрыли для нас встречное движение, пока машины переползали на внешнюю полосу кольцевой дороги – все, поехали домой!
Серега заткнулся в угол салона, подавленно и сердито молчал.
– Жаль, что ты мент, полицейский. А не японский поэт. Мог бы написать стихотворение, элегантное танку в стиле дзен, – сообщил я Сереге. – Такого типа: «Ночью я проехал мимо своей могилы. Из тьмы в никуда…»
Ордынцев подозрительно посмотрел на меня:
– Але, а ты почему велел забрать меня прямо из аэропорта? Ты что-то знал?
Меня стал разбирать смех – до чего же люди ни черта не понимают в происходящем вокруг, с ними самими. Но строго и уверенно судят!
– Ты знал? – приступал ко мне Серега.
– Ну даешь! У тебя мания величия! По наивности тебе кажется, что ты к этому имеешь отношение. Все это, – я показал пальцем себе за спину, туда, где медленно исчезало мерцающее зарево, – имеет отношение только к 86 миллионам баксов. Должен тебе сказать, что это о-очень серьезная сумма, и те, кто растырил ее по оффшорным банкам, не хотят, чтобы веселый босяк Смаглий тут начал болтать глупости на следствии! Просто ему не надо было попадаться тебе в руки. Вот и все…
– Выходит, если бы я его не отловил… – задумчиво сказал Серега.
– Конечно! – заверил я его. – Смаглий нарушил правила игры – он попался. Проиграл – плати…
– В той игре, что я играю, у меня есть роль. Я – сыщик. А получается, что я еще и судья. И отчасти – палач…
– Не морочь голову! Никакой у тебя отдельной игры нет. И быть не может! – твердо остановил я его. – Мы все играем одну громадную, очень интересную игру, и никого не спрашивают о согласии. Играем все! Постарайся ни к чему всерьез не относиться – мы все на сумасшедшем карнавале самозванцев. Это бал воров с непрерывным переодеванием, все в нелепых масках и чужих костюмах. Гримасы, ужимки, комичные кошмары…
– Там был кошмар настоящий. Там убили моих товарищей, – просто сказал Сергей.
Я перебил его:
– Знаю! Сделай выбор: или глубокая скорбь по этому печальному поводу, или безмерная радость, что тебя там не было. Слава Богу, жив. Жив! Радуйся!
– Эта формула не из человеческой жизни, а из мира твоих рвотных цифр…
– Не ври, не ври, не ври! Себе самому не ври. Это и есть человеческая жизнь! Тебе и поскорбеть охота, я ребят очень жалко, и порадоваться за избавление от погибели нужно, а делать это прилюдно неловко…
– А почему неловко? – всерьез спросил Сергей.
– А потому что мир, в котором мы живем, не требует чувств, а требует только знаков, одни рисунки чувств…
– И что он требует от меня сейчас?
– О, мир гримас и ужимок требует знаков сердечной скорби и страшной клятвы гнева и отмщения! Ты клятву дай и плюнь на все это! Тебе пора взрослеть. Лучше позаботься о себе. И обо мне…
– Сань!
– А?
– Ты стал ужасной сволочью.
– Глупости! С годами люди не меняются… Чуток количественно. Ты, я, Кот Бойко – такие же, как мы были в детстве. Просто выросли… Черти.
У бокового входа в гостиницу «Интерконтиненталь» стоит реанимобиль – мерседесовский автобус в раскраске «скорой помощи». Несколько поздних зевак, скучающий милиционер. Из дверей отеля санитары выносят носилки, на которых лежит укрытый до подбородка простыней мертвый охранник Валера.
Николай Иваныч возникает в изголовье носилок, отгораживая их от досужих прохожих. Распахивает заднюю дверцу, носилки вкатывают в кузов, фельдшер говорит громко:
– Инфаркт… Скорее всего – задней стенки…
Николай Иваныч захлопывает дверцу. Коротко вскрикнула сирена, реанимобиль помчал мертвого пациента на неведомый погост.
КОТ БОЙКО: КРОШКА МОЯ
С ума можно сойти – как душевно кормят в «Бетимпексе»! Лора сновала по кухне, расставляя на столе яства, угощения и выпивку, которые мы добыли из бездонного баула. Они не помещались на столешнице, и Лора их пристраивала в беспорядке на буфете, плите и подоконнике.
В тесном неудобном пространстве она двигалась сноровисто, ловко, я смотрел на нее – сказочное, нездешнее, неотсюдное животное, гибкое, быстрое, тонкое, с гривой золотисто-рыжих, будто дымящихся волос, – и каждый раз, как она пробегала мимо, я быстро целовал ее-в круглую поджаристую попку, в грудь, в упругий и нежный живот, в плечи, в затылок. Она тихонько, будто испуганно, взвизгивала, как струнка на гитаре, и вроде бы сердито говорила:
– Ну перестань!… Сейчас все уроню!… Не мешай!… Но любой маршрут прокладывала ближе к табуреточке, на которой я восседал, как давеча Леонид Парфенов, рассказывающий о моих былых подвигах.
А может быть, плюнуть на все и замуроваться в этой фатере навсегда? Лора будет мой бочонок Амантильядо. Никогда и никуда больше не соваться…
– Все! Готово! Прошу за стол!
Икра, осетрина, семга, крабы, ростбиф, салаты, овощи, расстегаи к супу и мясо в блестящих ресторанных судках и на подносах. Я вспомнил, что, как наркоман в ломке, второй день во рту маковой соломки не держал, проглотил кусок осетрины и заорал:
– Господи! Наслаждение, близкое к половому!
– Сколько же ты заплатил за это? – усаживаясь за стол, простодушно восхитилась Лора. – Состояние!
– Не преувеличивай… Одного черта пришлось обмануть, а его помощника-балду пришибить. И пожалуйста – кушать подано!
– Ну что ты выдумываешь всегда! – засмеялась Лора. – Наверное, все свои тюремные деньги потратил…
– О да! Я там круто заработал! – серьезно согласился я. – Но за ужин я рассчитывался не деньгами, а безналичными. Можно сказать – опытом.
