— Сэр, — произнесла Винтер, — они здесь не затем, чтобы что–то доказывать.
Я не верю, что ты с легким сердцем пошлешь их на смерть! — прошипел Маркус. — Это недостойно мужчины!
Винтер не сумела сдержать улыбки. Как там однажды отметил Янус? «Когда дело касается женщин, Д’Ивуар становится настоящим рыцарем, защитником прекрасных дам».
— Они с вами не согласятся, сэр. И я думаю, вы это знаете, иначе не стали бы говорить с глазу на глаз.
— Ладно. — Маркус оглянулся через плечо и покачал головой. — Ладно. Ты помнишь план.
— Так точно, сэр.
Капитан жестом указал вверх по холму, на свободное место перед двумя батальонами в боевом построении.
— Двигайтесь туда. Займите около ста ярдов позиции и ждите сигнала.
Винтер четко козырнула:
— Есть, сэр!
Когда Маркус, все еще качая головой, ушел, Джейн похлопала ее по плечу:
— Что он хотел?
— Предложить нам последний шанс выйти из игры.
Джейн рассмеялась.
— Похоже, осада Вендра его так ничему и не научила.
* * *
Пушки заговорили сразу после того, как армия развернулась к бою.
Боевое построение не отличалось сложностью. Впереди от того места, где стояла Винтер, на дальнем склоне холма длинной цепью расположилась артиллерия. Посередине, прямо перед ними, разместили полевые орудия Пастора, а фланги занимала пестрая смесь реквизированных в городе пушек поменьше. Где–то внизу еще оставались осадные орудия, снятые с речных укреплений, но на то, чтобы на руках втащить их на позицию, пришлось бы потратить целый день.
За артиллерией и на ближнем склоне холма, дабы раньше времени не попадаться на глаза противнику, длинной разрозненной цепью выстроились добровольцы, вооруженные мушкетами. Это была не та тесная, плечом к плечу, боевая шеренга, в какой Винтер ходила на хандарайских аскеров, но свободный, куда более редкий строй, где еще оставалось достаточно пространства между соседними солдатами. Винтер стояла в центре участка, занятого девичьей ротой. Справа и слева, ярдах в двенадцати от нее, заняли место Джейн и Абби.
Ниже этого кордона колоннами по две роты ждала закаленная пехота Первого колониального — все четыре батальона. Расстояние позволяло при необходимости развернуть каждую из них в шеренгу либо, напротив, создать огневой мешок, поливаемый мушкетными залпами, если придется стать в каре и отражать кавалерийскую атаку.
И наконец, еще сотней ярдов ниже теснились добровольцы с пиками и копьями. Офицеры Первого колониального согнали их, как пастушьи псы, в широкий, по несколько десятков человек в шеренге, прямоугольный строй, над которым, точно лапы гигантской, опрокинутой на спину сороконожки, колыхались древки пик и копий. Чего они намеревались этим добиться, оставалось для Винтер загадкой, поскольку без надлежащей подготовки всякое построение неминуемо рассыплется, как только шеренги тронутся с места. Впрочем, как сама она сказала Абби, думать об этом — не ее дело.
Первое ядро с надрывным лающим воем пролетело над гребнем холма, миновало стоявшие на склоне войска и с чавканьем зарылось в недра капустного поля. Все как один повернули головы, провожая взглядами полет этого ядра, и невольно содрогнулись, когда через миг над полем боя раздался грохот взрыва. За первым выстрелом последовал другой, затем третий, и постепенно одиночные взрывы слились в нескончаемые раскаты грома, которому, казалось, не будет конца. Канониры герцога не могли разглядеть ничего, кроме расположенных по ту сторону гребня батарей Первого колониального, а потому все снаряды летели именно туда, по большей части оставаясь невидимыми с того места, где стояла Винтер. Лишь изредка случайное ядро, отскочив рикошетом, взвивалось над вершиной холма или, подобно первому, с заунывным воем пролетало над головами солдат.
«Что ж, пока неплохо». Девушки не дрогнули и не бросились наутек при первом же звуке выстрела — хотя в этом Винтер и раньше не сомневалась. Ликующий крик вырвался у добровольцев, когда пушки Пастора открыли ответный огонь. Этот грохот был ближе и заметно громче, и после каждого выстрела над очередной пушкой вырастал столб дыма, как будто на гребне холма разожгли два десятка сигнальных костров. Пороховой дым, в отличие от обычного, не поднимался к небу, но зависал кольцами над полем боя, раздираемый ветром в причудливые клочья. Ноздри Винтер обжег резкий характерный запах пороха.
Время тянулось до нелепого медленно. Напряжение тисками сдавило плечи. Винтер слишком хорошо было знакомо это чувство — бой уже начался, другие сражаются и гибнут, а ей остается только ждать. От такого можно сойти с ума. Вдалеке, невидимые, грохотали пушки Орланко, и орудия Первого колониального отрывисто рявкали в ответ, ядра разрывали воздух или, ударившись о землю, взбивали фонтаны пыли. Раз или два Винтер различила крики, когда меткий снаряд разорвался среди орудийного расчета. Вскоре первые раненые — те, кому еще повезло устоять на ногах, — уже брели, ковыляя, от линии огня.
Если она верно поняла план Януса, ждать оставалось совсем недолго. Винтер подала знак Абби и Джейн, и обе подбежали к ней. Тревога и напряжение явственно читались на их лицах, но Джейн, к удивлению Винтер, была особенно бледна и вздрагивала от каждого недалекого взрыва.
— Напомните всем, как надо действовать, — сказала Винтер. — Не подпускать противника слишком близко. Стрелять и отступать, как только они двинутся. И пусть не забудут, что надо ждать двух сигналов.
Джейн и Абби молча кивнули и отправились в разные стороны вдоль строя, обмениваясь несколькими словами с каждой из девушек. Винтер заметила движение на флангах, где стояли другие добровольческие роты, чьи офицеры сейчас занимались тем же. Когда раненые прошли через их позиции, направляясь в тыл, тут и там их примеру последовали несколько окончательно упавших духом добровольцев. Одни норовили присоединиться к кучке раненых, другие попросту бросили мушкеты и пустились наутек под улюлюканье недавних сотоварищей. В регулярной армии такой проступок подлежал наказанию вплоть до расстрела, но здесь офицеры, занятые другим делом, ограничились громкой бранью.
Винтер удовлетворенно отметила, что вся ее рота осталась на месте. Впрочем, не будь они так безрассудно отважны, их бы здесь сейчас и вовсе не было.
От замерших в ожидании батальонов Первого колониального рысью прискакал всадник — Фиц — и замахал шляпой, чтобы привлечь внимание. Затем резко выбросил руку и прокричал, с трудом перекрывая пушечный рев:
— Первая шеренга, вперед! Подойти на расстояние выстрела и открыть огонь!
И, развернув коня, двинулся вдоль строя, дабы удостовериться, что приказ услышали все до единого. Винтер набрала полную грудь воздуха и прокричала:
— Вперед! Не бегом, шагом!
Рота за ротой добровольцы тронулись с места. Им не хватало четкости, с какой под мерный стук барабанов движутся части регулярной армии, они скорее смахивали на вооруженную до зубов толпу, которой вздумалось выбраться на вечернюю прогулку. Людям от природы свойственно сбиваться в кучу, чтобы поддержать друг друга, и скоро все офицеры уже метались с края на край вверенных им рот, разгоняя эти скопления и грозно напоминая, что толпа — лучшая цель для вражеского огня. Винтер, Абби и Джейн последовали их примеру, растаскивая девушек в стороны, когда грохот канонады заглушал все словесные внушения.
Едва они перевалили через гребень холма, орудия Пастора стихли, и взмокшие пушкари повалились на землю, радуясь хотя бы краткой передышке. Артиллерия Орланко продолжала огонь. Густой дым заволакивал все дальше двух–трех шагов, но и в нем были различимы вспышки далеких выстрелов — словно всполохи молний, за которыми миг спустя следовали грохот и вой летящих ядер. В этот зловещий хор вплетались и крики людей: неплотные ряды добровольцев были не самой удобной мишенью для артиллерийского огня, но все же то тут, то там смертоносный металл врезался в живую плоть. Завеса дыма скрывала потери, пропуская лишь стоны, душераздирающие вопли и божбу бесплотных призраков.
