Все вокруг было усеяно трупами людей и демонов и кусками их тел. Они лежали там, где их раздавили рушившиеся каменные громады или поразили насмерть летевшие с огромной скоростью камни. Повсюду валялись каменные деревья, с корнем вырванные из почвы или из стен зданий. Насколько же велики были силы, сокрушившие эти могучие исполины?
— Что же это такое? — причитал Федор, стоявший позади Кулла. — Отчего мир гибнет?
— Что-то тормозит вращение оболочки, которая является внешним фундаментом этого мира, — ответил Кулл. — И всякий раз когда оболочка замедляет вращение, камни и песок на внутренней ее поверхности скользят. И все, что на ней находится, сдвигается с места. К тому же от трения движущихся тонн камня и песка возникает тепло. Ты заметил, как здесь жарко?
Его тело лоснилось от пота, волосы слиплись. Только сейчас он обнаружил, что кто-то из их компании загадил цилиндр изнутри. Причиной был, несомненно, животный страх.
— Надо убрать отсюда еще две статуи, — проговорил Кулл. — В любую минуту вращение может снова замедлиться. Или наоборот, ускориться. Бог его знает, что тогда произойдет.
— Что толку? — уныло отозвался Федор. — Нас все равно разорвет на куски, как этих… этих… — Он указал на несколько ближайших трупов, которые выглядели так, словно по ним прошелся паровой каток, а следом борона.
— Возможно, у нас нет шанса выжить, — произнес Кулл, — Но мы должны вести себя так, будто он у нас есть. Пока мы живем.
— Да разве мы достойны спасения? — возразил Федор. — Мы грешники. Нам следует…
— Грешники, — плачущим голосом повторила Филлис. — О Боже, мы согрешили и теперь должны расплачиваться. О Боже, прости нам, прости…
— Заткнись! — оборвал ее Кулл. — Оба заткнитесь! Если вы сейчас же не прекратите нюнить, словно две старые истерички, и не поможете мне выкинуть отсюда этих идолов, я вас вышвырну из туннеля пинком под зад. Вот тогда и попытайте счастья, которое есть прах, ничто, нада[9], нуль, капут[10], пустота. Что с вами, черт возьми, происходит? Вы хотите покончить с собой? Так ведь вам известно, что это тоже грех. Что ж, если вы просто здесь усядетесь и перестанете бороться, то это будет все равно что убить себя. Ничего не делать равносильно самоубийству, вам это известно. Федор, что на тебя нашло? Ведь именно ты подбил меня на это путешествие. А теперь вдруг струсил.
— Это Апокалипсис, — пробормотал тот. Его губы кривились, а маленькие глаза беспокойно метались из стороны в сторону. — День Страшного суда. Кто в силах устоять перед гневом Божьим?
— Да ты ничего не знаешь о гневе Божьем, — сказал Кулл. — Помоги мне сдвинуть идолов, а не то почувствуешь гнев Божий точнехонько на своей заднице, которую припечатает моя нога.
— Мне остается уйти, — произнес Федор. — Я не боюсь тебя.
— Хорошо, — отозвался Кулл. — А то, может, выручишь? Выручишь меня? Своего брата человека?
Он молча нагнулся и принялся толкать статую. Федор, все еще всхлипывая, стал помогать ему. Второй идол оказался не таким большим и нескладным, как первый. Надсадно крякая и тяжело дыша, им удалось дотащить его ногами вперед до жерла цилиндра.
Но третья статуя превосходила размерами остальных, дальше всех находилась от выхода, а ее рука, отставленная от туловища, сгибалась книзу — казалось, будто статуя цеплялась за металл и не желала отделяться от него. Двое мужчин волокли идола медленно и после каждого усилия были вынуждены переводить дух. Не выдержав, Кулл обругал Филлис и велел ей встать и помочь им. Женщина застонала и подняла глаза. Спутанные, грязные волосы упали ей на лицо, и она уставилась на Кулла сквозь светлые пряди. Грязное лицо было перепачкано кровью, губы распухли от удара, на одной из грудей расползлось багровое пятно.
— Я так устала, — простонала она. — Я не в состоянии помогать вам. Да и зачем бороться? Федор прав. Мы обречены.
Кулл ткнул ее ногой в плечо. Филлис опрокинулась на спину и молча воззрилась на него снизу вверх.
— Поднимайся, грязная потаскуха! — приказал Кулл. — Ты, может, до сих пор и брала от жизни все, что хотела, в этой привычной для тебя позе, но те деньки кончились! Вставай! Или же я лягну тебя в то место, где недостает яиц!
Она хотела плюнуть, но изо рта вырвалась лишь тягучая струйка темно-коричневой слюны, которая шлепнулась на подбородок, будто привязанная одним концом веревка.
— Ты и твоя поганая шкура, — прохрипела она. — Вот и все, о чем ты заботишься. Почему бы тебе не сдохнуть и не покончить со своим жалким существованием?
— Потому что не хочу, — ответил Джек. — Ну же, вставай!
Он нагнулся, подхватил ее под мышки, с усилием приподнял и поставил на ноги. Филлис покачнулась и упала бы, не поддержи он ее. Ее тело было скользким и холодным от пота; она вся дрожала, она смердела страхом.
— Я не то имела в виду! — всхлипнула она. — Просто за последнее время я пережила больше, чем в состоянии вынести. Поскорее бы все это кончилось!
— Я тоже не то имел в виду, сказал Кулл. — Надо же мне было сказать хоть что-то, чтобы заставить тебя шевелиться. Так что давай помогай. Нам любая помощь сгодится, даже самая малая.
Пользы от Филлис оказалось немного. Когда они попытались катить идола, ее руки соскользнули, и она упала на камень.
— Я опять поранила грудь, — пожаловалась она плачущим голосом.
Кулл снова поднял ее.
— Ну хотя бы раз!
Они одновременно ухватились за статую, и та перевернулась на бок. Задохнувшись, Кулл услышал, как тяжело дышат его спутники.
— У нас, возможно, не так много времени до следующего землетрясения! — закричал он что было мочи. — Если мы снова завертимся, то нас может запросто раздавить. Ну же! Еще раз!
Идол медленно покатился, приподнялся, опершись на одну из рук, и с грохотом рухнул на серый металл. До жерла цилиндра было пройдено лишь полпути.
— Еще раз, — повторил Кулл, но уже без особого энтузиазма. Он вдруг осознал, как мало сил у него осталось. А с силами почти ушла воля.
Но, несмотря на это, он уже не мог остановиться, не завершив начатого. Иначе все старания пропадут даром. За свою жизнь он слишком много затратил усилий и слишком часто отступал, когда мог бы побороться еще немного и завоевать то, что хотел. А хотел ли он на самом деле? И не потому ли всегда отступал, что боялся победы?
Перешагнув через статую, он ступил на песок и закашлялся снаружи пыли было еще больше, чем в трубе. Легкие будто сжало горячей рукой.
С трудом подавив приступ кашля, Кулл нагнулся и, ухватившись за голову идола, сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
