Утро выдалось на редкость солнечным, и это обстоятельство порадовало Отранского — лету уже давно пора вступать в свои права. Зарядившие не к месту дожди грозили превратить дороги в непролазное месиво. Впрочем, лето несло благородному Гауку не только радости, но и большие заботы. После смерти Ингольфа Заадамского надзор за охраной границы Отранскому пришлось взять на себя. В ближайшее время активность стаи возрастет, а достойный Санлукар мертв, и теперь не с кем разделить бремя трудов и опасностей по охране границы и караванных путей. Гаук вздохнул и отвернулся от печального помоста. Благородной Сигрид не терпится. Вот уж действительно — женское сердце. Отранский спохватился: с опозданием, но поклонился королеве, которая в сопровождении владетелей из ближайших замков появилась на галерее. Лицо Сигрид и на свежем воздухе оставалось бледным. Рядом с этим неживым и суровым ликом он увидел не менее бледное лицо Эвелины Ульвинской. Отранского неприятно поразила мстительность королевы: подобные зрелища не для девичьих глаз. Сам Гаук не был охотником до кровавых потех, но, к сожалению, уклониться повода не нашлось.
Меченый был молод, собственно, и мужчиной его можно назвать только с большой натяжкой. По расчетам Гаука, ему исполнилось от силы семнадцать лет. Лицо меченого напоминало сплошной синяк, а босые ноги с трудом передвигались по нагретым утренним солнцем камням двора. Судя по всему, люди Сигрид изрядно потрудились над ним в эту ночь. Меченый то и дело вскидывал голову, и пряди его белых волос разлетались в разные стороны, открывая миру пару зеленых, непримиримо сверкающих глаз.
Заботливость благородной Сигрид распространялась не только на Эвелину, чуть в стороне, под присмотром бдительной стражи, расположились жена и дети Черного колдуна. Предусмотрительный Мьесенский не рискнул развязывать руки мальчишке, который держался с большим достоинством и бросал в сторону галереи вызывающие взгляды. Впрочем, на него мало кто обращал внимание — взгляды всех присутствующих были прикованы к помосту, где два здоровенных мужика в красных рубахах привязывали меченого к козлам. Совсем, казалось бы, ослабевший лесной разбойник проявил вдруг неожиданную прыть — Отранский услышал, как клацнули лошадиные зубы палача. Дюжий мужик сел на помост и с удивлением уставился в беспросветно синее небо. Дружинники, пришедшие на помощь палачам, скрутили строптивого меченого — беловолосая голова его дернулась от удара и безжизненно упала на грудь. В толпе смердов, согнанных из окрестных деревень, раздались вздохи сочувствия. Лицо Сигрид оставалось по-прежнему непроницаемым. Зато малолетний сын Черного колдуна выдал в адрес королевы несколько замечаний, которые заставили улыбнуться, правда, украдкой, даже благородного Отранского. Сигрид бровью не повела в сторону наглеца, но стража и без того неплохо знала свое дело. Что-то похожее на ропот донеслось из толпы крестьян, и Гаук поспешил унять не по разуму усердных дружинников.
Отранскому не нравилось это не к месту и не ко времени устроенное представление. Меченого можно было удавить втихую, не привлекая лишнего внимания. И сын Беса, и этот белоголовый мало напоминали разбойников-меченых, о которых ходило в Лэнде столько легенд. Оба вызывали у присутствующих скорее сочувствие, чем ненависть. Кроме всего прочего, люди боялись мести Черного колдуна. Королева прольет кровь и уедет в далекий Бург, а каково будет тем, кто останется. Даже на лицах окружавших королеву Сигрид владетелей Отранский не заметил ликования.
Сигрид, видимо, почувствовала общее настроение:
— Этот белоголовый негодяй убил владетеля Заадамского. — Голос королевы отчетливо прозвучал в наступившей тишине. — Я узнала его. Он заслужил смерть.
Владетели переглянулись — дрожащий от ненависти голос королевы не оставлял мальчишке никаких шансов. А Заадамского, конечно, жаль.
Дружинники наконец расступились, давая возможность развернуться палачам. Два кнута свистнули почти одновременно, и две кровавые полосы пересекли на удивление белую спину меченого. Тот даже не вздрогнул от удара, видимо, был без сознания.
— Надо бы привести его в чувство, — заметил, улыбаясь, Мьесенский, — а то этот сопляк проспит собственную смерть.
Владетели сдержанно засмеялись. Один из палачей плеснул в лицо меченого холодной водой, тот наконец очнулся и вяло тряхнул мокрыми слипшимися волосами.
— Продолжайте, — негромко произнесла Сигрид.
Меченый выдержал десять ударов, после чего опять потерял сознание. Спина его превратилась в кровавое месиво. Палачам пришлось потратить немало сил, чтобы вновь привести его в чувство. Здоровые мужики, похоже, изрядно притомились на жарком солнышке, алые рубахи потемнели от пота. Отранский предпочел бы увидеть быструю казнь: один взмах топора — и делу конец. Многие разделяли его мнение, тем более что меченый попался на удивление крепкий и никак не хотел умирать, утомив уже не только палачей, но и зрителей.
После того как меченый потерял сознание в третий раз, его примеру последовала прекрасная Эвелина. Расторопный владетель Гюнвальд едва успел подхватить ее. Палачи возились уж слишком долго, приводя подопечного в чувство. Отранский искренне надеялся, что белобрысый мальчишка уже отмучился. Стоявшая в пяти шагах от благородного Гаука горданка, бледная как сама смерть, вдруг покачнулась и рухнула на каменные плиты. Очередной обморок, подумал было Отранский, но ошибся — женщина была мертва. Эта неожиданная смерть произвела на владетеля куда большее впечатление, чем он мог предположить. Сын умершей отчаянно рвался к матери, изрыгая на голову стражей страшные ругательства. Отранский вяло удивился богатству лексикона малолетнего разбойника, но осуждать его не стал. Наверное, мальчишка имел право богохульствовать в присутствии людей, творивших черт знает что. Светловолосая дочь Черного колдуна захлебывалась в слезах, силясь что-то сказать. Отранский решил, что она немая, но ошибся — девчонка вдруг рванулась вперед и выкрикнула только одно слово:
— Оттар!
Благородный Гаук с ужасом увидел, как дернулась и приподнялась белая голова меченого, к которому, видимо, и был обращен этот отчаянный призыв о помощи. Судя по всему, этот крик поразил благородную Сигрид. Никогда Отранскому не доводилось видеть столь бледного лица. Сигрид беззвучно шевелила губами, а глаза ее дико смотрели в лицо Гаука.
— Останови! — наконец разобрал он ее шепот.
— Остановитесь, идиоты! — Мьесенский оказался расторопнее Отранского.
Сигрид неуверенно ступила на помост, рука ее, опиравшаяся на руку Гаука, подрагивала. Услужливый палач за волосы поднял голову меченого, тот минуту смотрел в лицо Сигрид, а потом разбитые губы его растянулись в улыбке:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
