Водопровод действовал так хорошо, что я попытался приспособить его для мытья посуды. Ничего не вышло — Ширшов взбунтовался:
— Грязная посуда и чистая наука несовместимы!
Пришлось согласиться. В самом деле, нехорошо, если в приборы попадут остатки борща, а в списке выловленных из океана существ появится неведомое ученым — «макарона вульгарис».
* * *
В многочисленных хлопотах первые две недели не прошли, а пролетели. И вдруг важное задание: обслуживать перелет экипажа Валерия Павловича Чкалова в Соединенные Штаты Америки через Северный полюс. 18 июня 1936 года в 4 часа 5 минут В. П. Чкалов, Г. В. Байдуков, А. В. Беляков вылетели из Москвы.
Каждые два часа мы аккуратно передавали метеорологическую сводку, с величайшим нетерпением ожидая Чкалова и его друзей. Уж очень хотелось всем нам получить из Москвы посылку. В самом деле: ну что им стоит, ведь это так просто, пролететь над нами и сбросить письма от родных, газеты и четыре литра спирта. В общем, мы ждали эту воздушную посылку.
Хочу оговориться сразу: доставить спирт мы попросили Валерия Павловича не от чрезмерного желания утолить жажду. В этом смысле вели мы себя в высшей степени умеренно. Причина заключалась в том, что на острове, перед вылетом на полюс, четыре бидона со спиртом куда-то испарились, а обнаружили мы это исчезновение уже на полюсе, после того как самолеты улетели обратно. Мы очень расстроились. Спирт был необходим Ширшову для консервации тех многочисленных морских блох, которых время от времени он аккуратно вылавливал из океанских пучин. Среди них попадались совершенно уникальные экземпляры, и наука никогда не простила бы Петру Петровичу, если бы он не законсервировал их за недостатком спирта.
Отлично выспавшись, я начал свое бессменное наблюдение за самолетом Чкалова. Его было хорошо слышно. Наблюдение я вел непрерывно и все, что принимал, тотчас же передавал на остров.
В каждом деле должен быть, ко всему прочему, еще и элемент счастья. Нет, в тот день оно нам не улыбнулось. Погода была омерзительная. Моросящий туман, такой плотности, что в трех шагах человека не видно, мокрый снегопад и низкая сплошная облачность. Температура — полградуса тепла. Все сыро. Утром в 5 часов 50 минут Папанин вдруг сказал: — Ребята, мотор!
Признаться, мы с Женей решили, что шумит ветер, но на всякий случай все же вышли наружу. Оказалось, Папанин прав. Шум мотора чкаловского самолета слышен совершенно отчетливо, но между нами и Чкаловым была невероятная толща облаков. Мокрые, по колено в раскисшем снегу, стояли мы, произнося всякие слова, в этом беспросветном сыром месиве. Письма, газеты, спирт — все пролетело над нами и двигалось теперь дальше в Америку.
Постепенно гул мотора, удаляясь на север, замолк, а мы, мысленно пожав руки героям (прямой связи с самолетом не было), — пожелали им счастливого пути.
Для меня такая встреча с Чкаловым была второй. Второй раз, находясь в Арктике, я обслуживал чкаловский экипаж метеорологической информацией. За год до рандеву над полюсом, находясь на острове Домашнем, как уже говорилось, я тоже посылал им свое метео, когда они летели на остров Удд, ставший после этого островом Чкалова. Более коротко я познакомился с Валерием Павловичем позднее, почти через год, когда мы вернулись с полюса. Мы подружились и часто встречались в маленьком подвальчике в Старопименовском переулке, где под руководством Б. М. Филиппова зарождался нынешний Дом работников искусств (ЦДРИ), а также во Всероссийском театральном обществе на улице Горького.
Наши встречи обычно происходили после работы, в 10–11 часов вечера. И актеры, и работники искусств встречали нас в высшей степени гостеприимно и приветливо. У них было всегда уютно, а потому мы с Чкаловым любили эти встречи, чувствуя себя и в ЦДРИ и ВТО как дома. Было у нас с Валерием Павловичем излюбленное развлечение — мы заходили на кухню, к поварам, и только после такого визита выходили уже в общий зал, где продолжали трапезу за столами, покрытыми белоснежными скатертями и с накрахмаленными салфетками.
Я научил поваров, а заодно с ними и Валерия Павловича, готовить беф-мосолов, редкое кушанье, не описанное даже в таком классическом кулинарном сочинения, как поваренная книга Елены Молоховец. Чтобы приготовить беф-мосолов, берется кусок хорошего мяса и бросается на раскаленную плиту. Никакого масла, никаких сковородок, мясо основательно солится, перчится и надо только следить за тем, чтобы оно не подгорело. После хорошей рюмки водки это раскаленное наперченное мясо производит сильное впечатление.
Но тогда, на полюсе, я меньше всего предполагал, что год спустя мы с Чкаловым будем предаваться подобным развлечениям. Тогда мы оба находились на работе: он летел в Америку, я дрейфовал на ледяном поле к берегам Гренландии.
Наша жизнь отнюдь не такая уж тихая и безмятежная, как можно было бы предположить: плывут, мол, себе потихоньку, согреваясь на не заходящем круглые сутки солнце. Нет, все выглядело иначе…
Пожалуй, не всякий за свою жизнь переменил столько квартир, столько я за один лишь месяц жизни на полюсе. Сначала зеленая палатка, в которой просто негде вытянуть ноги. Затем недолгая жизнь в снежном радиодоме. С трудолюбием, достойным лучшего применения, солнце упорно разрушало эту великолепную постройку. По льдине, весело журча, побежали ручейки. Просачиваясь под снег, они, словно сговорившись, бежали почему-то в мой дом. Я пытался спастись, подставлял под ноги ящик. Хотелось верить, что вот-вот похолодает, все подмерзнет и сооружение окрепнет, но получилось наоборот.
Теплая погода держалась более чем устойчиво, подвальный этаж радиодома продолжал наполняться водой. Вскоре на том месте, где я работал, образовался полноводный бассейн. Вода прибывала, и я вынужден был переехать на третью квартиру — в нашу, жилую палатку.
Я попал в рай. Тепло и сухо. Лежат оленьи шкуры, аппаратура стоит на столике и через иллюминатор видно, как падает снег. Просто блаженство!
Переезд в палатку совпал с усовершенствованием, организованным Н. Н. Стромиловым. Провозившись несколько дней, остров организовал нам радиотелефонную связь. Я включил громкоговоритель, и целый час мы наслаждались, слушая «литературную передачу». Нам читали газеты за первые дни июня. Пожалуй, только в этот момент мы по-настоящему поняли, какой отклик не только в Советском Союзе, но и во всем мире вызвала наша экспедиция. Мы просто поразились, узнав, сколько места уделяли нам газеты.
Установление нашей радиотелефонной связи трудно отнести к крупным завоеваниям техники, но удовольствие мы получили громадное. Нам обещают читать полученные с ледокола «Садко» газеты, пока хватит материала.
