вращается вокруг Фина, кроме тебя, Рис, — неразумно заявил Ноу.
Я прикусила губу, когда вышла в коридор и вошла в кухню. Сражающиеся теперь сошлись лицом к лицу у кухонной стойки. Фин сидел за столом с разложенными учебниками. Взгляд остановился на мне, он покачал головой.
Майк вошел следом за мной.
Прежде чем кто-либо из нас смог вставить слово, Рис продолжила:
— Это пустая болтовня! Пятеро хотят есть, и двое из этих пятерых хотят гамбургеры! — последнее слово она пронзительно выкрикнула, наклоняясь к брату. Я поняла, что это было ежемесячное настроение, учитывая силу ее заявления и того факта, что речь шла не о праве женщины сделать выбор, а о гамбургерах.
И я также поняла по тому, что Ноу сказал дальше, видно до конца не поняв ее заявление.
— Господи! Ну, почему ты становишься такой занозой в заднице, когда пользуешься прокладками? — совсем неразумно спросил он, и в кухне все замерли.
Затем, с пылающим лицом, чуть ли не плача, Рис, стараясь избегать смотреть всем в глаза, выбежала из комнаты, оттолкнув Майка и меня в сторону.
— Ноу, чувак, это было не круто, — прорычал Фин, не сводя глаз с двери, за которой исчезла Рис, его лицо превратилось в жесткую маску гнева.
— Фин прав, — отрезал Майк, не сводя глаз с сына, — этого абсолютно не было круто.
Ноу и так все понял, что зашел слишком далеко, и сейчас выглядел так, словно хотел пнуть себя под зад коленом. Это было хорошо, потому что я любила этого парня, но в этот момент мне также хотелось пнуть его под зад коленом.
Вместо этого я пробормотала:
— Пойду поговорю с ней.
Затем мои глаза скользнули по сердитым глазам Майка, хотя его взгляд был прикован к его сыну, и я последовала за Рис.
Ее дверь была закрыта, но я слышала приглушенные рыдания, доносившиеся изнутри.
Я постучала, но ответа не последовало. Поэтому постучала снова и снова не получила ответа.
Затем приоткрыла дверь, просунула голову внутрь и увидела, что она свернулась калачиком на своей кровати спиной к двери.
— Эй, Риси, милая, мы можем поговорить? — тихо спросила я.
— Нет, — всхлипнула она.
Я обдумала ее ответ, потом приняла решение.
Приоткрыла дверь по шире, вошла и закрыла ее за собой. Затем подошла к ее кровати, села с противоположной стороны и прислушалась к ее тихим всхлипываниям.
Боже, она сильно рыдала. Да.
Я дала ей минутку, затем мягко сказала:
— То, что сказал Ноу, совсем не круто, и все внизу поняли это, он сказал это сгоряча во время спора.
Она не ответила.
Я дала ей еще мгновение, а затем продолжила:
— После того, как он это ляпнул, я заметила на его лице сожаление.
Потом услышала:
— Мне наплевать.
Если бы я была на ее месте, в ее возрасте со своим парнем там внизу то, чтобы ни говорили, мне бы тоже было наплевать.
Поэтому я мягко произнесла:
— Понимаю.
Внезапно она повернулась, подушка, которую она обнимала, отлетела в сторону, она приподнялась и ее заплаканные глаза посмотрели на меня.
Да, она сильно плакала.
— Боже! Это... это... это было унизительно, — прошептала она. — Я не могу... Фин... — Она закрыла лицо руками и сквозь новые слезы продолжала шептать, на этот раз более драматично: — Я больше никогда не смогу посмотреть ему в глаза.
— Думаю, это бы сильно расстроило Фина, учитывая, что он высокого мнения о тебе, и в ту секунду, когда ты выбежала из кухни, он заступился за тебя.
Ее руки соскользнули с лица, глаза обратились ко мне. Теперь они были не только мокрыми, но и широко раскрытыми.
— Заступился? — Прошептала она.
Я кивнула.
— Он так и сидел за столом, но его смысл был ясен, когда он сказал Ноу, что это было не круто, и твой отец согласился с ним.
Ее взгляд скользнул к двери и расфокусировался.
Я развернулась на кровати, пока не оказалась лицом к ней и не села, скрестив ноги. Затем уперлась предплечьями в спинку и улыбнулась.
— Мы испытываем боль, судороги, плохое настроение и раздражение в такой период, но мы должны научиться с этим жить. — Ее глаза вернулись ко мне. — И ребята там на кухне тоже должны научиться жить с такими вещами. Включая Ноу и Фина. У тебя месячные. Это случается, учитывая, что ты девушка. Это естественный процесс. Это случается с каждой девушкой. В этом нет ничего унизительного, не нужно этого стыдиться.
— Нужно, — произнесла она тихо своим мягким голосом.
Я отрицательно покачала головой и снова улыбнулась.
— Абсолютно, нет и когда я говорю — абсолютно, это значит так. Потому что это прекрасно. В первую очередь это означает, что в твоем теле происходят изменения, ты взрослеешь. И это означает, что ты готова к зачатию ребенка. А также, что ты теперь стала женщиной. И в этом нет абсолютно ничего постыдного и унизительного. И что касается тебя, женщина, которой ты становишься, просто сногсшибательна.
Ее лицо смягчилось, и она подняла руку, чтобы провести по обеим щекам, смахнув слезы.
Я сделала глубокий вдох.
Затем продолжила:
— И то, что произошло на кухне никого не должно смущать, и Фин не смутился. Все там все поняли. Фину семнадцать, но он не глупый, знает, что такое случается, и он знает, что такое случается с тобой. Я не говорила с ним на эту тему, но у моего племянника есть мозги, поэтому полагаю, он не считает это унизительным, отвратительным и постыдным, просто думает, что такова жизнь.
Рис подтянула колени к груди и обхватила их руками, тихая, все еще застенчивая, прикусила губу, размышляя.
Я изучала ее, размышляя, стоит ли мне продолжить раз уж зашел такой разговор.
И все же решилась.
— Он прекрасно понимает ситуацию, ты сама должна понять, что во всех отношениях теперь стала женщиной. Кто-нибудь говорил с тобой на эту тему?
Ее взгляд скользнул в сторону.
— Рис, милая, это важно. Ты можешь посмотреть на меня? — попросила я, и ее глаза скользнули ко мне. — Кто-нибудь говорил с тобой на эту тему? — повторила я свой вопрос.
Она еще больше прикусила губу, потом вроде как отрицательно качнула головой.
— Не... я... моя ... — начала она, затем закончила: — Нет.
— Ты болтала об этом со своими подружками, —
