— Что же это, Мари, милая, неужели все люди таковы? Господи, кому же верить, кому верить, — со слезами говорила княжна своей подруге. — Ведь более десяти лет я считала Сергея Дмитриевича своим милым женихом. Ни на минуту не переставала его любить. Я верила во взаимность наших чувств, и что же… Я ждала счастия… и дождалась…
— Ах, Натали, милая, и вздумала ты верить мужчинам… Вот я ни за что не пойду замуж. И знаешь почему, потому что я не верю ни одному мужчине…
— Неужели, Мари, так старой девой и будешь жить, как я….
— Что же, так и буду жить, а то в монастырь пойду…
— Такая молодая, такая красивая…
— Вот и ты, Натали, и молодая, и красавица, а ведь тоже, пожалуй, не пойдешь замуж?
— Мое иное дело… Я перед тобой, Мари, старуха; мне теперь, моя милая, одна дорога осталась — монастырь.
— И отлично, и я с тобой туда же. Уйдем мы в монастырь, тогда наши женихи с досады лопнут… о нас станут они, противные, жалеть и о нашем приданом…
Своим разговором Мария Протасова хотела хоть немного развлечь свою убитую горем подругу.
На другой же день, после свидания со стариком Данилой, княжна Наталья Платоновна сильно захворала и не столько от простуды, сколько от рокового известия.
Нервное потрясение и простуда чуть ли не уложили ее в могилу.
Искусство придворных врачей, молодость и хороший уход — все это взяло верх над болезнью, и княжна стала поправляться, хотя и медленно; она пожелала ехать к отцу, в Москву; к тому же путешествие по воде доктора нашли безусловно для нее вредным.
Императрица очень сожалела о княжне Полянской: в продолжение ее болезни несколько раз навещала ее, выказывая свое внимание и расположение к больной. Добрая государыня не решилась отпустить в Москву княжну Наталью только с прислугою, а приказала сопровождать ее Марии Протасовой.
Княжна Наталья Платоновна была этому очень рада; не менее ее радовалась и Протасова, она так привязалась и полюбила княжну, считая ее своей сердечной подругой.
Неожиданный приезд дочери, ее болезнь — немало напугали старого князя Платона Алексеевича, а в особенности княжну Ирину Алексеевну.
— Успокойтесь, папа, и вы, тетя, успокойтесь, мои милые… Я теперь здорова, совсем здорова… И знаете ли, я теперь с вами никогда, никогда не разлучусь, — растроганным голосом говорила княжна Наталья Платоновна, попеременно обнимая и целуя отца и тетку, — перед отъездом я просила императрицу о моем увольнении…
Мария Протасова, погостив у подруги несколько дней, принуждена была вернуться в Киев, ко Двору.
При расставании подруги плакали и несколько раз обнимали друг друга.
Старый князь и его сестра, княжна Ирина Алексеевна, сердечно благодарили Протасову за ее любовь к княжне, за ее родственные к ней отношения.
— Ах, князь, я так привязалась к вашей дочери, так ее полюбила… знаете ли, что я вам скажу… ведь мы с ней вместе хотим идти в монастырь… да, да… не верите? Спросите у дочери, Натали, милая, ведь так? — проговорила Протасова, обращаясь к подруге.
— Да, да… так, — с улыбкой ответила та.
— Слышите, князь, слышите…
— Слышу, и знаете, Мари, что я вам скажу…
— Что, что такое?
— У вас глаза, право, не монастырские… и я думаю, что скоро мне придется пировать на вашей свадьбе.
— О, князь, едва ли этого вы дождетесь!
Марья Протасова уехала.
И в доме князя Платона Алексеевича потекла обычная жизнь, тихая, покойная.
Князь Полянский жил в Москве как-то особняком от других родовитых дворян. Ни к кому на балы не ездил и сам у себя балов не устраивал, потому что его дочь княжна Наталья отказывалась от всех выездов и балов.
XLII
Сергей Серебряков для восстановления своих прав должен был ехать в Петербург; там, по приказанию императрицы, должны были ему выдать новые документы на звание и чин.
Серебрякову предстоял неблизкий путь; а он плохо поправлялся от своей болезни, которая была почти неизлечима, и несмотря на это, он все же поехал со своею любящей женой.
Путь Серебрякова был через Москву: в Москву он приехал усталый, разбитый от продолжительной дороги.
Оправившись и отдохнув, он отправился в Кремль поклониться святыне и, выходя из одного собора, случайно встретил княжну Наталью Платоновну Полянскую.
Несмотря на десятилетнюю разлуку, они узнали друг друга.
— Княжна! — с большим смущением проговорил Серебряков.
— Здравствуйте, Сергей Дмитриевич… вы узнали меня? — с кроткой улыбкой спросила княжна у смущенного Серебрякова…
— Да, да, княжна… Я узнал вас…
— Спасибо и на этом… вы смущены?
— Княжна, не презирайте меня…
— Что вы, что вы… за что же мне вас презирать?
— Я… я стою того, княжна, — виноватым голосом проговорил Серебряков, опуская свою голову.
— Пройдемтесь, ведь вам некуда спешить?
— Я так рад, княжна, встрече с вами. Рад, что вы на меня не гневаетесь.
— Что гневаться… зачем? Ведь тем не поможешь, былого не вернешь…
Проговорив эти слова, княжна вздохнула.
— Много, много виновен я, княжна, перед вами. Простите ли вы меня?
— Я давно вас простила. Скажите, Сергей Дмитрич, вы счастливы?
— Да, княжна, я счастлив, я очень счастлив.
— Радуюсь вашему счастью… Мне хотелось бы видеть вашу жену. Я слышала, она была тоже очень несчастна… ваша жена была в неволе в Турции, вы там с ней и познакомились.
— Как вы все это узнали, княжна? Кто вам сказал? — удивился Серебряков.
— Ваш тесть Данило, — ответила ему княжна.
— Мой тесть… где же вы его видели?
— В Киеве… случайно с ним познакомились, в его доме была.
Серебряков более года не видал отца своей жены, поэтому ничего и не знал про тот случай, который привел княжну Полянскую в домик старика Данилы.
— А я думал, княжна, вы ничего не знаете про мою женитьбу…
— Нет, знаю. И скажу вам откровенно, мне было очень, очень тяжело, когда я узнала об этом.
— Что делать, княжна, видно, не судьба нам быть мужем и женою…
— Да, да… судьба нас разлучила… так покоримся же ей…
— А все же свою виновность перед вами я буду помнить долго, да и никогда ее не позабуду…
— Нет, нет, Сергей Дмитриевич, передо мной виновным себя не почитайте… вы ни в чем не виновны… я знаю, вы меня любили, и эта ваша любовь принесла вам столько несчастья, столько горя.
— А вы, вы, княжна, разве не страдали?
— Оставим про это говорить, Сергей Дмитриевич, довольно воспоминаний… Вы счастливы…
— А вы, княжна?
— Обо мне забудьте… я просила вас показать мне свою жену…
— Я… я постараюсь выполнить ваше желание.
— Нет, не надо… я передумала… зачем… не надо!.. Ну, мне пора… прощайте…
— Вы не желаете, княжна, со мною больше встречаться?
— Откровенно вам сказать, да… потому встреча с вами растравляет мне сердечную рану… Прощайте, Сергей Дмитриевич, и навсегда… Желаю вам полного счастья… а о былом забудьте, — голос у княжны Полянской дрогнул, и на ее глазах показались слезы.
— Одно слово, княжна…
— Говорите, я вас слушаю.
— Вы, вы не станете меня презирать? — с мольбою в голосе промолвил Серебряков.
— Я уже вам сказала… я все, все забыла… Прощайте!
Княжна протянула Серебрякову руку, которую тот с чувством поцеловал.
Серебряков направился из Кремля.
«Прощай, прощай, милый… навсегда, на всю жизнь прощай!.. Любить тебя я не переставала и теперь люблю… О Боже, дай мне силы забыть его… как мне тяжело, как тяжело».
Княжна Полянская едва сдерживала слезы; она долго смотрела вслед уходившему Серебрякову, и, когда он совсем скрылся у ней из глаз, княжна села в поджидавший ее экипаж и поехала домой.
Старый князь Платон Алексеевич ничего не знал и не слыхал о Серебрякове.
Княжна Наталья ничего ему о том не сказала; она не хотела отца тревожить.
Как-то раз князь Полянский, сидя с дочерью за вечерним чаем, обратился к ней с такими словами:
— Скажи, пожалуйста, Натали, ты, вероятно, и до сих пор еще не забыла своего прежнего жениха и осталась верна его памяти?
— Папа, зачем вы это мне говорите? — поднимая на отца свои чудные глаза, тихо промолвила княжна.
— А затем, Наташа, тебе несколько раз предстояла блестящая партия… за тебя сватались хорошие женихи и ты всем им отказывала.
— Я никогда ни за кого не выйду замуж, папа… я уж это сказала.
— Поэтому-то я и спрашиваю тебя и говорю, что ты осталась верна памяти умершего Серебрякова.
— Кто вам, папа, говорил о смерти Сергея Дмитриевича?
— Кто говорил… Многие говорили… Да ты и сама, я думаю, про то не раз слышала…
— Помнится, папа, вы и сами плохо верили в его смерть?
— Да, но столько лет об нем нет ни слуху ни духу…
