Андрей подошел к повозке, скинул с машины рогожу. Полюбопытствовал, как отнесется Закир-уста к механизму. У мастера в глазах метнулись искорки, задергались кончики усов. Не остался равнодушным. По Томскому заводу Андрей знал, что если есть у человека в глазах огонек, то и в груди есть жар. Понравился ему Закир-уста.
— Твое железо отдает нефтью и гарью. Ты подрываешь им крепости? — Мастер говорил медленно, растягивая слова.
— Эта машина не для войны. Она человеку в помощь, — ответил Андрей.
— Пусть будет так, — сказал Закир-уста.
Андрей вынул обломок металла, спросил, не возьмется ли мастер отлить новую крышку и поршень, показал чертеж.
Мастер молчал.
— Работа тяжелая, но я в долгу не останусь, — сказал Андрей.
— Я стар, глаза мои устали… — нахмурился Закир-уста.
— Мы будем вечными твоими должниками, уста. И дети наши запомнят твое имя. Очень просим тебя, — вмешался Гулам.
— Но я слишком занят…
— Сделай милость, не откажи. Никому, кроме тебя, эту работу не сделать, — упорствовал Гулам.
— Я посмотрю… — уже другим тоном произнес мастер.
— Машаллах! Золотые руки дороже золота! — воскликнул Гулам. В отличие от Андрея, он сразу раскусил, что мастер любит похвалу.
— Возвращайтесь домой. После новолуния получите то, что заказали, — сказал Закир-уста.
— Будешь из-за нас в Баку ехать, кузницу оставишь? — удивился Андрей.
— Мы повезем в Баку много посуды…
От задатка Закир-уста отказался, сказал, что его сыновья, заехав на Биби-Эйбат, получат с Андрея сполна.
Андрея тянуло снова встать у горна, подышать раскаленным воздухом печи, самому приготовить из земли формы для литья. Но он понимал, что ремесленники, укрывшиеся ото всех в горах, не пустят чужого в свой цех.
Заночевали в Лаиче, а утром собрались в путь.
— Лучше оставайтесь, вьюга идет, — предостерег их конюх караван-сарая.
— Послушай его. Смотри, как небо затянуло! — сказал Гулам.
— Застрять здесь мало радости. Поспешим. — Андрей боялся за шахту.
Похолодало. Темными и плоскими стали горы, гребнем выступавшие впереди. Снег на них дымился, синел.
Вблизи от ущелья задул ветер.
— Завалит нас на перевале — шахту в снегу начнешь рыть? — брюзжал Гулам.
— Да ну, ветер разгонит облака! — сказал ему Андрей. Но сам с тревогой смотрел на морозный туман, сползавший в ущелье.
На подступах к перевалу снежная крупа колола щеки, слепила глаза. Ветер пронизывал насквозь, перебивал дыхание. На распутье замело дорогу, и они не знали, куда ехать. «Проклятые крестцы![18] — мысленно выругался Андрей. — Говорят же, что распутье — притон нечистых духов».
— Эх, до Шемахи бы доехать, а там спокойно будет! — убеждал себя Гулам.
Андрей встряхнул овчину, накинул ее на плечи Гулама.
— Возьми себе, — отодвинулся Гулам.
— Будет тебе… Я привычный, в снежном краю вырос. — Андрей заставил его надеть доху.
За изгибом дороги, версты через две, начинался перевал. Колеса скрипели на снегу, утопали в сугробах, буксовали на тонкой наледи. Повозку едва не занесло над бездной, и Гулам, обратив к Андрею побуревшее, мокрое от снега лицо, выдохнул:
— Повезло…
Дорога сужалась, вползала в теснины. Снежная кровля свисала с гор, грозя обвалом. В белом просвете выглянула сторожка. Когда приблизились к ней, лошади повели себя беспокойно.
— Неужто волки? — привстал Андрей.
Гулам покачал головой:
— Чуют лошадей.
Из сторожки выбежали люди, приветливо замахали руками.
— Салам! — крикнул им Гулам.
В ответ мужчины вскинули ружья.
— Ложись и гони! — Андрей пригнул Гулама к сиденью.
— Стой! — неслось им вдогонку. — Стой!
Мужчины выводили лошадей, седлали их.
Андрей и Гулам успели удалиться от сторожки, но преследователи могли быстро настичь их. Гулам вовсю погонял лошадей. Пока что дорога шла под уклон, но дальше она взбиралась на кручи.
Андрей прицелился, выстрелил. Снова зарядил ружье… Повозку трясло, снег залеплял глаза, и попасть в преследователей было трудно. Их четверо? Нет, пятеро… Силы были неравны. Разрыв между повозкой и всадниками сокращался. «На подъеме они догонят нас», — ужаснулся Андрей. Свернуть некуда: справа — пропасть, слева — скала. Чуть дальше горы встают по обе стороны дороги. Они обложены мягким, рыхлым снегом. А за ними — цепи гор, одна, другая, третья… В таких местах и бывают обвалы.
— Скорее! — подгонял он Гулама. — Мчи!
Они оторвались от всадников, бешено понеслись вперед.
— Уйдем! — отчаянно твердил Гулам. — Уйдем!
Снег темнел в рытвине, к которой они приближались. Оттуда дорога круто взвивалась ввысь.
— Плохо дело, — прошептал Гулам.
Повозку подбросило, рвануло. Рытвина осталась за ней. Устало перебирая ногами, лошади с трудом шли вверх.
А всадники были уже совсем близко. Андрей опознал их. Перекошенное злобой лицо, черная бородавка под глазом… Это был Музаффар. Рядом скакал человек, которого он десять лет назад видел в Персии, потом в Петербурге. Англичанин из посольства, лазутчик… Андрей протянул Гуламу второе ружье, шепнул:
— В горы стреляй!
Они пальнули — раз, второй… Всадники, решив, что целят в них, ответили залпом. Андрею показалось, что снежная кровля вздрогнула, поползла. Он выстрелил еще раз.
Англичанин нагонял повозку. У него по-прежнему гладкое, бесстрастное лицо, отметил Андрей. А Музаффар крутил в воздухе нагайкой, бил каблуками лошадь.
— Не уйти нам, — пробормотал Гулам.
Еще один выстрел.
И в ответ словно бы зашептались горы. Шепот нарастал, переходил в неясный гул. Огромную шапку снега, лежавшую на скале, вдруг изрезали трещины. Снег зашелестел, съезжая вниз.
Мгновение — и осыпался рваный край кровли, потянулась лавина.
— Гони! — закричал Андрей.
Лошади что было сил рванулись, увлекая повозку за собой. Раздался оглушительный грохот. Эхо подхватило и унесло его, а над землей встало облако снега.
Когда отъехали подальше, Андрей оглянулся и не увидел ни англичанина, ни Музаффара. Не было и остальных преследователей. Они остались по ту сторону громадной белой стены.
Тайный советник ставит подпись
Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно. А кто виноват?
То-то, кто виноват?
Ф. Достоевский, «Записки из мертвого дома»
Из Низовой шхуна зашла в Баку, приняв на борт груз красителя марены. Она захватила с собой и пассажира. Ветер дул попутный, горизонт был чист, и, миновав имевшие худую славу места, шхуна приближалась к острову Чечену.
