— У-лю-лю! У-лю-лю! — крикнул Жак де Кад.
— Пусть там говорят мало, но толково,— продолжал Шасон дез’Эг.
— У-лю-лю! У-лю-лю!
Шасон дез’Эг пренебрежительно пропустил мимо ушей эти непрошенные выкрики.
— Надо, чтобы время от времени вносились требования, четкие требования, скажем вроде такого: «Привлечь к суду министров!»
Молодой де Кад заревел еще громче:
— У-лю-лю! У-лю-лю!
Шасон дез’Эг попытался его урезонить:
— Я в принципе ничего не имею против того, чтобы наши друзья улюлюкали на парламентариев. Но улюлюканье в собраниях — это последний аргумент меньшинства. Надо его приберечь для Люксембургского и Бурбонского дворцов. Прошу вас обратить внимание, друг мой, на то, что в муниципальном совете мы располагаем большинством.
Это соображение не утихомирило молодого де Када, который заорал еще пуще прежнего:
— Улюлю! Улюлю! Умеете вы трубить в рог, Лакрис? Если не умеете, я вас обучу. Это необходимо члену муниципалитета.
— Повторяю,— сказал Шасон дез’Эг с таким серьезным видом, словно метал банк в баккара,— первое требование совета: привлечь к суду министров; второе требование: привлечь к суду сенаторов; третье требование: привлечь к суду президента республики… После нескольких требований такого крепкого свойства правительство распускает совет. Совет противится и обращается с пламенным призывом к общественному мнению. Оскорбленный Париж поднимает восстание…
— И вы, Шасон, верите,— мирно спросил Леон,— вы верите, что оскорбленный Париж восстанет?
— Верю,— ответил Шасон дез’Эг.
— А я не верю,— сказал Анри Леон.— Вы знаете гражданина Бисоло, раз вы стукнули его по черепу четырнадцатого июля. Я тоже его знаю. Однажды ночью, на бульварах, во время одной из манифестаций, последовавших за избранием Лубе, гражданин Бисоло направился ко мне, как к самому постоянному и великодушному из своих противников. Мы обменялись несколькими словами. Все наши молодчики лезли из кожи вон. Крики «Да здравствует армия!» грохотали от площади Бастилии до церкви святой Магдалины. Гуляющие забавлялись этим и улыбались нам благожелательно. Горбун взмахнул своей длинной рукой, как косарь косою, по направлению толпы и сказал мне: «Я знаю ее, эту клячу. Сядьте на нее. Она вдруг повалится на землю, когда вы меньше всего этого ожидаете, и переломает вам ребра». Так говорил гражданин Бисоло на углу улицы Друо в тот день, когда Париж готов был стать на нашу сторону.
— Но он оскорбляет народ, ваш Бисоло! — воскликнул Жозеф Лакрис.— Он мерзавец.
— Он пророк,— возразил Анри Леон.
— Улюлю! Улюлю! Вот единственное средство! — пропел густым голосом молодой Жак де Кад.
Приложение
Главы из «Современной истории», не включенные автором в окончательный текст
Господин префект
(Глава из романа «Под городскими вязами», опубликованная в «Écho de Paris» 16 июня 1896 г.)
Господин префект Вормс-Клавлен был вызван в Париж новым министром внутренних дел. Он проник в обширное здание присутственных мест на площади Бово через хорошо ему известную дверцу и без затруднений прошел секретными коридорами. Сторожа его любили. Он был груб с ними, как и со всеми низшими по рангу, но груб без всякой надменности,— как был бы любой из них самих, если бы вдруг поменялся с ним местами. Вот почему его повадки, не внушая к нему никакого почтения, не вызывали все же и ненависти. При виде его люди, украшенные цепью и галунами, подталкивали друг друга под локоть и перешептывались: «Жидовский префект явился». Они окидывали его взглядом, в котором можно было прочесть: «Хоть ты и неказист, да хитер!» Он им бурчал:
— Доложите обо мне. Не торчать же мне в прихожей!
Они давали ему пройти зал за залом, хотя и смутно чувствовали, что пропускают к министру в кабинет что-то непристойное. Как бы там ни было, г-н префект Вормс-Клавлен не вызывал к себе антипатии в министерских коридорах.
Аудиенция прошла превосходно. Министр Альфонс Юге́, депутат от самого бедного избирательного округа большого промышленного города, числился крайним радикалом. Но так как в здании на площади Бово он сменил министра-радикала, то вдруг стал умеренным. Его прошлое, говорил он, служит достаточной гарантией политики прогресса, так что демократия может быть спокойна, если на сей раз, в интересах республики, он прибегнет к политике примирения, единственно полезной в данных условиях и единственно возможной. Стоит ли, право, компрометировать дело прогресса неосторожной агитацией? Он полагал, что не стоит. На самом же деле ему нужны были двадцать голосов правой, и он был озабочен их приобретением. Поэтому социалистические газеты утверждали, что он продался Орлеанам.
Он встретил г-на Вормс-Клавлена с приятностью, выработанной десятилетним маклерством по делам страхования, которым он занимался в последние годы империи и при режиме «нравственного порядка».
— Рад вас видеть, господин префект. Хочу, чтобы вы вернулись к себе в департамент с твердым убеждением, что мы — сторонники порядка и прогресса.
Господину Вормс-Клавлену вспомнилось, что предшествующий министр говорил ему совершенно то же самое: «Прогресс при помощи порядка — вот наша цель!» Но он лишен был чувства иронии и был слишком серьезен, чтобы предаваться пустой игре философических сопоставлений.
Министр продолжал:
— Я уже не первый раз вижу вас на этом самом месте, господин префект.
Действительно, г-ну Альфонсу Юге, как известно, был отдан портфель внутренних дел в самом трудолюбивом кабинете министров, какой приходилось составлять почтенному г-ну Карно во времена «скандалов».
— Да, на этом самом месте… Я рад снова вас видеть здесь. Я еще не вполне ознакомился со всей вашей деятельностью, однако, насколько можно судить, вы успешно управляете своим департаментом, одним из самых, смею полагать, прекрасных и самых процветающих.
Таким образом, из уст г-на министра внутренних дел г-н префект Вормс-Клавлен получил вознаграждение за свою мудрую предусмотрительность. Г-н Вормс-Клавлен справедливо расценивал предыдущее министерство как недолговечное и осужденное на гибель. И своим хозяевам на час он оказывал не очень ревностное послушание и довольно небрежные услуги. Его метод и его правило и заключались в том, чтобы не слишком усердно служить каждому правительству, зная, что слабое усердие его к нынешней службе понравится завтрашним хозяевам.
Итак, сейчас он пожинал плоды своего превосходного поведения. Но пожинал их без всякой гордости. Он отнюдь не кичился своим умом. Его честолюбие больше тешили бы роскошь и богатство. Даже в ту самую минуту, как он наклонил голову, чтобы выразить признательность министру за благосклонное отношение, он подумал, что, отрастив себе брюшко чуть поокруглей, недурно бы заняться настоящими делами. И он твердо надеялся, с драгоценной помощью Ноэми, бросить в конце концов управление департаментом и начать ворочать государственными финансами.
— Я знаю,— заметил министр,— вы высказали мысль, что следует выплачивать содержание священникам, лишенным его в административном порядке. Совершенно согласен с вами. Можете сообщить мое мнение всем, кто обращался к вам с ходатайством по этому поводу. К чему мелочные придирки? Чтобы управлять, необходима широта взглядов. Ведь в вашем департаменте не возникает клерикальный вопрос, не так ли?.. Ну, я разумею — в острой форме…
Господин префект ответил с той непосредственностью, которая подчас могла сойти за тонкую насмешку:
— Но, господин министр, кому, как не вам, знать, что клерикальный вопрос существует только в парламенте. У нас в провинции все вопросы сводятся к земледелию и промышленности. Жители моего департамента, едва успев немного позаняться обработкой земли, производством каких-нибудь продуктов,— отправляются на боковую, стараясь не плодить при этом слишком много детей. Ах, мой департамент не кишит народом!
И господин префект откинулся на спинку кресла. Мешки у него под глазами доходили до середины щек, нос свисал до самого рта, губа отвисла на подбородок, а подбородок — на галстук цвета бычьей крови. Воротник его черного сюртука был осыпан перхотью. Он скрестил ноги, облаченные в брюки верблюжьего цвета, слишком яркие и все в каких-то темных пятнах. От него несло дешевою сигарой.
Господин министр посмотрел на него, но не уловил в нем ничего особенного.
— Вопросы земледелия и промышленности — прежде всего. Я с вами согласен,— сказал министр.— Но нас интересует и вопрос финансовый. Как относятся налогоплательщики вашего департамента к налоговым реформам, подлежащим рассмотрению палат?
— Ах, боже мой, господин министр, вы ведь знаете наших налогоплательщиков. Как только соберешься посягнуть на их карман, они кричат, словно их режут. Кричат — и платят.
