- Милаву с ребёнком отправлю в Киев. За вину с неё сам Великий князь спросить должен. Через две семидницы боярин Глот пойдет по торговым делам в Киев, вот с ним и отправлю. Ты меня понял, Хабар? Добра на Киевщине жёнке ждать не от кого.
А более ничего не добавил Добрыня, ушёл с глаз Хабара походкой стареющего медведя. Но и того, что сказал воевода, было более чем достаточно. Возвратившись на родное подворье, Хабар велел Косому собираться в дальний путь. Вернее этого мечника при боярине не было человека. И дрогу найдёт он к нужным людям, и обскажет им всё как надо. А Глоту и на этот раз не торжествовать над Яромиром Хабаром.
Глава 13
Милава
Деньки стояли жаркие в эту пору. Настолько жаркие, что боярин Глот взопрел, сидючи на корме ладьи, а что же говорить о гребцах, которые тяжёлыми вёслами вспенивали волховскую воду. Кто жары не чувствовал так это Перунова Волчица, проклятущая дочь Хабарова, которую в недобрый видно час поручил Глоту доставить в Киев воевода Добрыня. И чтобы Глоту отказаться, сославшись на неотложные заботы, так нет - взыграла в сердце не остывающая злоба на боярина Хабара, и согласился он исполнить Добрынину волю с великим рвением. Вот уж действительно, усердие не по разуму. А дочь Хабара вместе со щенком надо было спалить на новгородской площади, в отместку за боярина Верещагу. И не было бы сейчас нужды боярину Глоту таять пчелиным воском под палящими лучами осерчавшего на Русь Даждьбога. Хабар не пришёл проводить дочь и тем лишил Глота главного удовольствия. И уже там, на новгородской пристани, боярину стало скучно и тошно, поскольку путь ему предстоял долгий и тяжёлый. И ничего доброго в конце пути не ждал боярин. Ну, учинит Великий князь спрос с взбесившейся жёнки, снимет с неё кожу витенями или по иному изведет до смерти, да только боярину Глоту в том никакого прибытка. И Хабару убыток невелик, - что ему дочь, если волею воеводы Добрыни он прибрал к рукам Збыславовы земли. И как это Глот так опростоволосился на пиру у воеводы. Не иначе как по сговору действовали Добрыня с Хабаром и обвели-таки вокруг пальца честного боярина. Вот ведь Хабар, змеюка подколодная, уж, казалось бы, прижал его к земле рогатиной, ан нет - выскользнул, да ещё с изрядным куском.
От этих мыслей боярин Глот спал с лица и тела. Зыркал злобно на Хабарова внука, который шмыгал рыжим мышонком меж гребцами. Ну, ты скажи, и жара ему не жара, вот порода - и в чужой ладье найдёт прибыток. Всё тюки, захваченные боярином на Киевщину, обшарил и обмял.
- Кисель, пугни малого, - крикнул Глот ближайшему гребцу. - Товар испортит.
Сдуру крикнул, ничего тому товару не сделается, но и Кисель, вражья морда, даже ухом не повёл на слова боярина. То ли сомлел от жары и тяжелой возни с веслом, то ли не захотел ссориться из-за ребёнка с ведуньей Милавой. Про Хабарову дочь идёт дурная слава, будто отнимает она у неслухов мужскую силу то ли сглазом, то ли ещё как. Оттого Кисель готов скорее повздорить с боярином, чем с Макошиной ведуньей. Жуковатый грек, чернец Прокопий, которого Глот прихватил с собой, в Милавины сглазы не верит, но крестом себя осеняет всякий раз, когда приближается к ней. Тоже вилявый из вилявых. Может, и нехорошо так думать про служку нового бога, но ведь по глазам видно, что чернецу палец в рот не клади. Грек любит поговорить. Замучил уже боярина разговорами о своём боге. И охота человеку чесать языком в такую жару. Но чернец к жаре, похоже, привычен, жилист и годами далеко не стар, а потому и зыркает на жёнку с любострастием.
- Слышь, Прокопий, - не удержался Глот, - а разве бог греческий дозволяет лапать чужих жён?
- Я монашеский обет принял, боярин, - закраснелся девкой Прокопий. - Мне такие речи не гоже слушать.
- Слушать не гоже, а мусолить бабье тело зенками – в самый раз. Да и какой толк твоему богу в том, что молодой и справный мужик ходит постником? Ладно, наши волхвы, они уже в годах, но не верю я в твоё воздержание, Прокопий, лукавите вы, жуки христовы.
Прокопий от Глотовых слов отмахнулся крестом, а Милава рассмеялась. Тоже нельзя сказать, что очень грустила Хабарова дочь. Неужели и эта, подобно отцу, рассчитывает выскочить сухой из воды?
- Трудно тебе у нас будет, Прокопий, - притворно вздохнул Глот. - Жёнки у нас справные, а то ещё вилы прячутся по озёрам и ручьям. Уж эти столетнего старца растормошить горазды на срамное дело. Да неужели настолько строг наш новый бог, что не спустит столь малой блажи своему ближнику?
Нашёл-таки Глот слабое место у грека, а потому и заговорил о делах, которые в его годы и поминать бы не стоило. Но уж очень хотелось позлить христова служку и довести его до белого каленья. А то всё прикидываются постниками. Давеча грек Никодим начал рассуждать при новокрещёной старшине, что должно христианину, а что грех, так многие уже хотели совсем из той веры выйти. Что ни сделай, всё грех. Со своими богами проще было. И одна пока остаётся надежда, что греческий бог обломается в наших землях и поймёт, что со смерда - один спрос, с холопа - другой, а с боярина - вовсе наособицу.
Прокопий на Глотовы рассуждения только плевался да крестился, смешно потряхивая чернявой головой.
- Нет, ты объясни Прокопий, за что Никодим хвалил Хабарова волчонка на воеводином пиру, чем помог тому захапать чужие земли?
- За разумение хвалил отрока и за понятливость в христовой вере, - отмахнулся чернец. - А за земли ты с воёводы спрашивай.
- Разуменье, - протянул разгневанный Глот. - Детская забава - щепки по столу раскладывать. А рождён тот Яромир от Белого Волка, которому если на клык попадёшься, то живым точно не уйдёшь. Он вам, христовым ближникам, ещё много крови попортит, помяни моё слово. Вот и будет вам тогда разумение.
- Нельзя спрашивать с сына за отцовские или материнские грехи, это ни его ответ.
- И с этого волчонка тоже нельзя? - указал Глот на Владимира.
- Нельзя.
- Великий князь, даром что ныне он вашей веры, этого малого удушит, не станет подле себя терпеть волчье семя, - Глот зло плюнул себе под ноги. - Так ты и князю скажешь, что это грех?
- Скажу, - упрямо повторил Прокопий. - А за убиенного младенца спрос на небе одинаковый, что с простого человека, что с Великого князя.
- А с боярина спрос, как с холопа? - не поверил Глот.
- Все люди - люди. Все от Адама и Евы ведут свой род.
Боярин Глот вздумал было вспылить на эти неразумные слова, но по случаю невыносимой жары лишь махнул рукой:
- Если начнешь равнять холопа с боярином, то недолго ты заживёшься в наших землях, Прокопий.
- А я не равняю. Каждый за своё ответит перед Богом: один - за боярское, другой - за холопье, но в ответе все равны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
