в 1977 году на мое место в Большой театр. Так как я был в Японии с гастролями, не смог прийти на репетицию, поэтому мои партии отдали Буряце. Боря, и все это понимали, мог выбирать любые партии, но он никогда не брал первые, а только маленькие. И был прав: в цыганском театре “Ромэн” Борис был бы бог и царь, но не в Большом… Возможно, Буряце что-то умел такое делать в постели, отчего Галя прибалдела. На момент их знакомства она не просто выпивала, стала алкашкой. Был в нашей компании певец Сергей Мороз, который тоже нравился Гале. Красавец, король на эстраде. Боря привел его к Гале, потому что она, видать, уже доставала его прилично. Сергей не оставил ее равнодушной. Но Мороз на нее не клюнул… Жалко парня: спился. А какой был талант! Спел две арии и был принят в Большой театр. Потом пошел на эстраду: выиграл три конкурса, на одном сама Алла Пугачева заняла только третье место».
Насколько трудно было пристроить Буряце в оперу Большого театра, учитывая, что в ЦК КПСС довольно строго следили за его кадровым составом? Скрипач Артур Штильман, игравший в оркестре театра в 1966–1979 годах, пишет, что антисемитизма при приеме на работу музыкантов не отмечалось. А вот касательно оперы, то за эти годы в труппу не было принято ни одного певца не только еврейского, но даже армянского происхождения (видимо, кто-то подсчитывал). Зато приходили посланцы солнечной Грузии, например Зураб Соткилава. «Лучшей иллюстрацией несвободы самого театра, — сообщает Штильман, — в этом смысле было зачисление в оперную труппу певца по имени Борис Буряце. Он пел в цыганском театре “Ромэн”, и говорили, что он был также секретарем-казначеем цыганской общины. Титул для певца — солиста Большого театра, конечно, впечатляющий. Не менее впечатляющим был приказ о его зачислении “в качестве солиста оперы второго положения на основании письма Министерства культуры РСФСР”. То есть не на основании, как это бывало обычно, — решения конкурсной комиссии или художественного совета театра, а на основании письма — так сказать, “просим зачислить”. Буряце пел свои роли “моржей” (так в театре назывались исполнители, певшие маленькие “выходные” роли — наподобие моржа, ненадолго высовывающегося из-под воды) вполне профессионально». В репертуаре Большого театра «высовывался» Борис в «Мертвых душах» Щедрина, «Чио-Чио-сан» Пуччини, «Каменном госте» Даргомыжского…
Но и к «моржам» приходит звездный час, если у них есть преданные «моржихи». В мае 1981 года усилиями Галины Леонидовны Борису доверили петь совсем не рядовую партию: отравителя Бомелия в опере «Царская невеста» Римского-Корсакова. Премьера Буряце прошла на сцене Кремлевского дворца съездов, выполнявшего роль второй сцены Большого театра и вмещавшего шесть тысяч командированных, а также москвичей. Главной зрительницей предполагавшегося успеха Ромео, естественно, стала его Джульетта — «Я в восьмом ряду, меня узнайте, мой маэстро!». Но Галина Леонидовна уселась не в восьмом, а в первом ряду, захватив с собой и разномастных друзей из гастрономическо-артистического окружения: «Наш Боречка сегодня поет главную роль!»…
В поучительной опере «Царская невеста» авантюрист и алхимик Бомелий требует от несчастной Любаши любви взамен на отраву, которой та задумала погубить соперницу Марфу. Похотливый Бомелий обещает ей: «Для девушки пригожей на все, на все готов». И Любаша соглашается, лишь бы Григорий Грязной был с ней, а не с другой. На что только не идут женщины ради любви, и не важно кто они — царские невесты или простые смертные — так и Галина Леонидовна была готова на все ради Бориса. Любительница застольных песен и танцев под мотив «Очи черные» она впервые увидела его в театре «Ромэн» — «блестящего денди, одетого в каракулевое пальто, подшитое в талию, и в каракулевой шапке». Увидела и влюбилась. Помогла ему окончить ГИТИС чуть ли не с красным дипломом (хотя на занятиях по истории партии его не видели), затем пристроила в Театр оперетты. Это ничего, что Буряце даже не оканчивал консерватории, любовника Брежневой, благодаря ее могущественным связям, приняли в Большой театр по звонку — в те годы это называлось «позвоночной системой». В ходу у номенклатуры было и другое выражение — «спинотехника», имелось в виду хождение в баню с большими начальниками, где и принимались нужные решения. А можно было просто пригласить нужного человека в престижный московский ресторан.
Коллеги по театру оценили исполнение Буряце в «Царской невесте» как вполне сносное, как и положено, он накрыл «поляну» для участников спектакля, но сам на банкете не присутствовал, уехав в ресторан Дома актера с Галиной Брежневой отмечать свою премьеру. Там он обнаружил пропажу своего огромного перстня, вернувшись во Дворец съездов, он нашел его в гримерке.
У певцов Большого театра о Буряце остались в основном также «сносные» впечатления. «О том, как он попал в труппу, лучше смолчу, но он никогда, если не считать шикарных нарядов, перстней и шуб до полу, не пытался противопоставить себя остальным солистам, был достаточно скромен в коллективе и много времени мог потратить, готовя ту или иную роль. Сказать что-то плохое о Борисе не могу. Мне он запомнился как очень приветливый и доброжелательный парень, не жадный. Мог запросто одолжить кому угодно любую сумму. Правда, не особенно заботясь о том, чтобы ее своевременно, а то и вообще вернули. Без конца одаривал костюмеров и гримеров театра. А еще — об этом помнят все — никогда не снимал свои бриллианты и крест», — говорит певец Александр Архипов.
Роль Бомелия, судьба которого весьма незавидна (Иван Грозный велел поджарить его на сковородке), оказалась для Буряце последней, и потому символичной. В январе 1982 года его арестовали.
И все же, если вся остальная богема входила в ресторан ВТО через подъезд, то Галина Брежнева с ее певцом-«моржом» умудрялись делать это опять же с вывертом — залезали через окно, что выглядело как отличный цирковой номер. И запоминалось многим, как, например, одному из их друзей. Евгений Борисов, внук актрисы Нины Сазоновой, так печально окончившей свои дни уже в наше время, чуть не подавился, увидев, как залезают в окно Борис и Галина, «разодетые, как рождественские елки, обвешанные бриллиантами, как Екатерина Великая и князь Потемкин… Они же вообще были люди от высокого искусства — что Галина, что Борис. Ну и общались, соответственно, с такой публикой».
Тут и познакомились с «людьми высокого искусства», а затем поехали к Буряце на улицу Чехова, в дом артистов Большого театра. Интерьер богемной обители поразил гостя: серебряный самовар работы якобы Карла Фаберже, куда заливали водку из специальных бутылок с зеленой этикеткой «Московская особая» с красным перцем внутри, дорогущий мейсенский фарфор, из которого эту водку пили. Антикварный столик эпохи Людовика XIV с выдвигающейся полочкой для видеомагнитофона и даже «подлинник
