— Лилия, — тупо бросил чародей. Только это сумел уразуметь его мозг: желто-красный, размытый, но вполне различимый оттиск изображал небольшой стилизованный цветок.
— Ты не видел? — скорее отметил, чем спросил ротмистр. И сочувственно покачал головой: — Она что, тряпкой обвязала, или вы вообще?.. Впрочем, нет, помолчи. Не мое это дело. Я в жизни бы ни единым словом…
— Лилия? — недоверчиво повторил Дебрен.
Две удачно пущенные стрелы свалились с неба, высекли искры из булыжника совсем рядом с ними, с безопасной прежде стороны телеги. Они не прореагировали.
— Или кто-то хотел ее дополнительно осрамить, или она действительно… Она вредной бывает, так что я б не удивился, если кто-то из мести не только пояс, но и это на поясе… Ты понимаешь, какой стыд испытала бы зрелая женщина, явившись с такой проблемой к кузнецу? Как веселились бы кузнец и его дружки в корчме?
— Лилия? — Дебрен оторвал взгляд от смятого в руке лоскута, ошеломленно глянул на ротмистра: — Збрхл, ты хочешь сказать?..
— Не знаю. — Збрхл отступил по всему фронту, поджал ноги, подтянул ближе к бортику, куда не долетали падающие сверху стрелы, и отвел глаза. — Это не для моего ума. Скажу только, что на том кусте… ну, знаешь, у стены… Петунка кровь заметила. Если это Лендина, значит, ее бы по бедру царапнуло и где-нибудь здесь. — Он коснулся груди. — Шипы не толстые и не длинные, а кровь осталась.
— На кусте? — Дебрен безуспешно пытался взять себя в руки.
Замостники не стреляли. Те, что были внизу, перестали рубить и ритмично покрикивать: «Э-э-эх… раз», сейчас они били телегой-тараном, медленно, но неудержимо преодолевая сопротивление преграды. Словно договорились дать чароходцу время помучиться перед неизбежным концом.
Какие бы выводы он ни сделал, это будет больно. Он чувствовал.
— Сквозь платье-то не покалечило бы, — сказал Збрхл. — Другое дело, если человек голый…
Дебрен с трудом сглотнул.
— Чепуха какая-то…
— Ты помнишь, какая она с Йежином вернулась, полураздетая?
— Что ты плетешь, Збрхл… Она… у нее просто… в голове кавардак. Никакая она не…
— Девица? — Ротмистр уложил болт в желоб. Как-то не слишком поспешно, хотя это можно было объяснить скромным содержимым колчана. — Но то, что голой вокруг трактира носилась, это почти наверняка. Подумай: босая и в платье, хоть каждый рекрут знает, что портки и башмаки — первое, что солдату в бою требуется.
— Она хотела быть женственной, — защищался Дебрен.
— Глупости… Из юбки можно запросто выскочить и снова натянуть. А из порток и лаптей — нет. А в башмаки у нее ноги не влезают. Ну и еще эта… ну, грудь.
— Что «грудь»? Она тебе не слишком женственной кажется? Или у тебя глаз нет?
— Глаза-то есть, но случая как-то не было. А тебе?
— Что мне? — Дебрен понял, едва закрыв рот, но не решился продолжить. Даже не потому, что смутился. Просто в нем все выло при мысли, что он и этот шанс упустил. Там-то ее в железяки не заковали, и если б он повел себя как следует… Соблазнитель! Кассамнога похвалялся в своих записках, что ему достаточно одного бабьего соска, чтобы доставить женщине блаженство. Ему, наверное, было б мало и двух, но по крайней мере он мог бы доказать Ленде, что ее оценили. И она осталась бы в постели.
— Йежин сказал, что у нее они такие же, как у той, что на картине. Ну, понимаешь… — Збрхл удержался, ограничившись многозначительным жестом около груди. — Ты же видел картину, Дебрен. Я знаю, это не лицо, они у всех так-то уж сильно не отличаются. А все же малость… Тебе неловко, я понимаю, но скажи, потому что это важно: они чем-то похожи? Она — и та, с лилией?
— Важно? — тупо повторил магун.
Ничего не могло быть важнее. Она бросила его совершенно сознательно и навсегда. Бросила, а он уже не мог без нее жить.
— Да. Потому что если Йежин не болтал, то она, и верно, пыталась бежать нагишом уже тогда. Вот почему заставила Дропа дать слово и закинула кафтан на яблоньку.
— Что ты несешь?
— Не понимаешь? Она ногу повредила, когда к тебе летела. Головой о притолоку ударилась. Избавитель: смертельный враг, спасающий ее от сородичей. И летуном опозоренный. Видно невооруженным глазом, что из десяти условий Претокара семь выполнены.
С того берега не стреляли. Чертовы крестьяне! Они должны стрелять. Стрелы, даже бьющие мимо, убивают бесплодные, исполненные боли мысли.
— О чем ты вообще говоришь, Збрхл?
— В вонючих портках ходит, я ее с парнем перепутал. Она ревела при нас — черт ее знает, может, и верно, впервые в жизни, ты ведь и сам признаешь, что в ней почти ничего нет от плаксивой девчонки. Я знаю, Дебрен, знаю: дурацкое стечение обстоятельств. Но прибавь сюда нападение Пискляка, и мы получаем из десяти — семь. Если, конечно, ее до сих пор действительно никто… Подумай: остаются всего три пункта. Пятый, седьмой и восьмой.
— Всего? — с горечью переспросил Дебрен.
Горечь утонула в хрусте ломающегося бруса и победном вопле крестьян. Збрхл выглянул из-за телеги, снова сел и закончил на той же интонации:
— Голенькая с неба свалилась, и все равно ни твои дружки со станции, ни мороз, ни кордонеры не справились с ней. Что такой стоит трижды вокруг дома обежать, даже и впотьмах. Ей на это потребовалось три бусинки. Мало, но если бы она попросила больше, кто-нибудь мог бы удивиться. Ну и нигде не сказано, что дом надо обегать вдоль самой стены. Главное — голышом и трижды. Она могла в лес побежать, и издали все хозяйство… Пошли дальше: ее любимый — и чародей, и моряк. Стало быть, у тебя есть девочка в каждом городе, в котором ты побывал, и в каждом втором порту. Так что пятый и седьмой пункты — из головы вон. Почти законченный список.
— Никакие девочки нигде меня не…
— Не лги, Дебрен, мы здесь одни. И даже если бы… Я ж не о фактах говорю, а о том, что эта бедняжка себе в голову вбила.
— Вбила? — Дебрен обернулся на локте, глянул на протекающее брюхо телеги.
Ленда упорно размахивала бердышом. Дела шли скверно: ей пришлось присесть, потому что с каждым мгновением она теряла силы. Коричневое платьице на спине и под мышками уже было не коричневым, а почти черным от текущего ручейками пота.
— Ты же видишь. — Збрхл понизил голос, но каким-то чудом его было прекрасно слышно сквозь удары топоров и вопли толпы. — Ни одного замкового камня не выбила. А это солидный морвацкий мост. Надо с дюжину выбить, чтобы пролет провалился. А она — даже одного…
Телега-таран наконец разломала преграду — и застряла на следующей. Но в пролом ринулась толпа. Правые брусья второго пролета поручней, до сих пор подпиравшие поручни первого пролета, успели отойти и встать поперек моста, но те, что были слева, завязли в проделанной фурой ловушке и теперь бессильно гибли под ударами топоров. Голову прущей на Ленду толпы задержала третья линия поручней, поддержанная четвертой, однако худшее уже свершилось, за несколько мгновений расстояние между Лендой и крестьянами сократилось вдвое. Напор, правда, ослаб, поскольку оставшиеся на тылах брусья не сдались, но желудок Дебрена не без причин сжался в болезненный комок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
