подобных разговоров — и тебе придётся оплачивать мне психотерапевта.
Ваня качает головой. А я сразу начинаю свою лекцию с самых пошлых подробностей, чтобы окончательно оставить в прошлом неприятный осадок после разговора о смерти.
Ваня снова краснеет и прячет лицо в ладонях.
Значит, помогло.
* * *
— Я не самых худший внук на земле, — говорю я.
Но деда не перекричать. Он брюзжит так, что я несколько раз отодвигаю телефон от уха и проверяю, не запачкал ли он меня своими слюнями.
— Ты помнишь Гитлера? У него ведь тоже был дедушка!
— И я могу поспорить, что между захватом Чехословакии и принятием ванны он находил время на то, чтобы позвонить деду и сказать, что сегодня дома его ждать не стоит!
— Деда…
— Не «дедкай» мне тут! — Слышу мамин голос на заднем плане. Наверное, пытается объяснить этой седой голове, что кричать на меня бесполезно. — Я сам разберусь, как мне внука растить, спасибо. Дочь вон вырастил, и с этим балбесом разберусь. — Уже нормальным тоном. Отходит быстро. Понятно, в кого у меня самого такие скачки настроения. — Значит, сегодня в штабе?
— Угу.
— Там спокойно всё сейчас?
— Относительно.
— Это хорошо. Чем планируешь заниматься остаток вечера?
— Пока не знаю.
Спускаюсь по ступенькам на первый этаж. Нужно перегнать машину в гараж. То, как я оставил её перед штабом, нельзя назвать правильной парковкой. Одна радость — полиция нас не штрафует. И если в том мире это происходило благодаря Татьяне и её друзьям в форме, то в этом такое — лишь очередная привилегия. Как и медицинская справка без очереди, или лучшая техника за полцены, или вторая кружка пива в баре — бесплатно.
— Ясно, — дед окончательно расслабился. — Ну смотри, аккуратней там.
— Как обычно.
— Нет, Андрей, я сказал аккуратно, потому что как обычно в твоём понимании далеко не такое же, как у других людей.
Ещё несколько взаимных перебросов — и дед вешает трубку под звуки маминого голоса, просящего сделать телевизор погромче. Вот, блин, семейка! Рад, конечно, что в Дуброве один жив, а второй на меня не параллельно, но иногда такая излишняя забота пугает и парализует.
Я привык сам о себе заботится, а тут столько народу, разве что только очередь по талонам ещё не организовали.
Уже у самой двери, ведущей на задний дворик, меня окликают:
— Эй, Бен! Бен, погоди!
Даже если бы не этот чёртов стук трости по деревянному паркету, я бы всё равно узнал её. Беном меня зовут только двое. Если раньше прозвище было моим вторым именем, которое я выбрал себе сам, то теперь оно служит чем-то сакральным только между нами тремя.
Связь, о которой говорил Эдзе, исчезла, но появилось это. И оно продолжает держать нас поблизости друг к другу.
— Лия сказала, ты докинул её до штаба, — говорит Слава, нагоняя меня. — Спасибо.
Трость вязнет в толстом слое снега. Славу легко пошатывает, но она стоически держится.
— А у неё у самой язык отвалится поблагодарить? — интересуюсь я.
Не смотрю на Славу прямо, лишь взгляд скашиваю. Она хмурит брови. Не обиделась, а иначе не побрезговала бы шарахнуть меня тростью по спине. Скорее, просто раздражена.
— Тебе не обязательно всегда быть максимальным засранцем, — говорит она, но внезапно совершенно спокойно.
— Может быть. Но мне идёт, согласись?
Слава фыркает. Пока я иду в сторону гаража, семенит за мной, почти не отставая. А уже у самых дверей уходит на пару шагов в сторону.
Делаю вид, что долго вожусь с замком, а сам поглядываю на Славу. Опираясь одной рукой в створку двери гаража, второй с помощью трости вырисовывает в снегу какие-то узоры. Ваня, всё-таки, может и зануда, но чёртов гений: то, что может эта с виду обыкновенная металлическая палка, лично я, как специалист по оружию со стажем, приравниваю к чуду. Складная трость скрывает в себе пятиконечный меч, который в умелых руках ещё и делится на две части и превращается в нунчаки.
Просто срыв башки!
Правда, Славу всё равно пока никуда не пускают. Мы выходим патрулировать улицы каждую ночь — время, когда гнори и перитоны максимально активны. Чередуемся, проверяем вверенные нам районы группами по двое-трое, вооружённые до зубов тем оружием, которые создали хранители. А Славе приходится оставаться в штабе. Дмитрий чуть ли не грудью выход закрывает, чтобы она и шагу за порог не ступила. На это Слава бы и рада, может, встать в стойку и возмутиться, но организм как чувствует — сразу возвращается боль в ноге и заставляет её умерить пыл.
Прошла неделя, но по сравнению с тем, через что Славе пришлось пройти, это — не срок. Для отдыха — возможно. Но не для реабилитации.
— Как тебе, — я киваю на трость, — эта вещица? Дельная, да?
— Очень. Смотри, чему меня Татьяна научила.
Слава становится ровно. Перехватывает трость двумя руками. Оттягивает её в разные стороны. Трость делится на две части, соединяет которые гибкая металлическая цепь. Слава начинает ловко крутить её, постепенно набирая скорость. Я внимательно слежу за каждым движением. Не пытаюсь запомнить, чтобы потом попытаться повторить; меня просто завораживает само зрелище.
В какой-то момент нунчаки соскальзывают с пальцев Славы и поднимаются в воздух благодаря лёгкому броску. А когда возвращаются, Слава ухватывается за чёрную рукоять именно в том положении, чтобы нунчаки снова соединились и стали целой тростью. Однако и это не конец. Слава крутит ручку. Убирается внешняя защита, обнажаются лезвия меча. Сама хозяйка оружия встаёт в незнакомую мне боевую стойку: балансирует на одной ноге; той, которая полностью здорова, руку с мечом поднимает над головой, другую выводит в защитную позицию перед лицом.
Всё это — буквально за считанные секунды. И выглядит невероятно круто даже несмотря на то, что половина её лица скрыта за намотанным вокруг горла шарфом.
Эдакий ниндзя в пуховике. Смешно, конечно. Но, блин… мило.
— Ты за одну этому неделю научилась? — искренне удивляюсь я.
— Это единственное, чему я научилась, — объясняет Слава. — Татьяна просто показала мне этот приём со сменой оружия, и я сказала, что не отстану от неё, пока не выучу его.
— Похвально, коротышка. Похвально. Небось ждёшь, не дождёшься, когда можно будет применить это на практике?
Даже за шарфом вижу, как Слава грустнеет. Отводит взгляд в сторону, задумывается. Затем ковыляет ко мне, а я тем временем возвращаюсь к открыванию замка.
— Может, ты поговоришь с Дмитрием? — спрашивает она. — Филоновы отказываются, потому что оба считают, что я ещё недостаточно окрепла.
— Думаешь, меня он послушается?
— Не знаю. Но за спрос-то денег не
