Празднует 10 февраля день своего рождения прекрасным и великолепным фейерверком в увеселительном дворце в Царском Селе. При этом случае было много милостей и производств: оба брата Нарышкины сделаны: Александр Александрович обер-гофмаршалом, Лев Александрович шталмейстером, оба получили Андреевский орден, а также голштинский обер-егермейстер фон Бредаль, генерал-лейтенант Вилльбуа произведен в генерал-фельдцейхмейстеры и пр. Этому последнему и шталмейстеру Нарышкину император подарил по каменному дому.
Велит составить план фонду, из которого должно выдавать большую пенсию тем, которые получали ее до того из его собственной суммы, и говорит при этом: «Они довольствовались до сих пор из моей тощей великокняжеской казны, теперь я дам им пенсию из моей толстой кассы. Господь Бог щедро наделил меня, так и я хочу щедрее наделить их, чем делал это прежде».
На Святой Неделе император переезжает в новый Зимний дворец, помещает императрицу на отдаленном конце его, а ближе к себе, на антресолях, свою любимицу, толстую фрейлину Елисавету Романовну Воронцову; между переднею и отделением императрицы — великий князь с его обер-гофмейстером, графом Паниным.
При вступлении его в новый дворец главный ординатор, итальянец граф Растрелли, поднес ему большой план всего дворцового строения. Император, приняв его и взяв его с собою в свои покои, сказал окружающим: «Я должен подарить что-нибудь Растрелли. Но деньги мне самому теперь нужны. Я знаю, что сделаю, и это будет для него приятнее денег. Я дам ему свой Голштинский орден. Он не беден и с амбицией, и примет это за особенную милость, и я разделаюсь с ним честно, не тратя денег». Его Величество приказал принести орденскую ленту и звезду, призвал графа, возложил на него орден и оставил к ужину при Дворе. Когда граф после ужина возвратился домой и жена его, весьма тщеславная берлинская француженка (урожденная из Валлиса), у которой в это время ужинал придворный живописец, граф Ротен, увидела его с этим орденом, то, заплакав от радости, не могла ни слова сказать и едва не лишилась чувств.
В этом новом дворце император поместил и молодую принцессу Голштейн-Бек, дочь фельдмаршала и генерал-губернатора Эстляндии, в особенном флигеле, на дворе, вместе с ее гувернанткою, девицею Мирабель, и позаботился об ея воспитании. Она получила орден Св. Екатерины, также и молодая вдова покойного ея сведенного брата, принца Карла Голштейн-Бек, убитого на сражении в Прусской службе, урожденная графиня фон Дона, и еще супруга принца Георгия. Остальные принцессы и родственницы голштинского дома, жившие тогда в Кенигсберге с герцогом Голштейн-Бек, бывшим супругом графини Оржельской, должны были также получить пенсию, но это не исполнилось по случаю его кратковременного царствования. С тех пор как император переехал в новый дворец, он хотя и занимался по-прежнему каждое утро государственными делами, но все остальное время дня употреблял на военное дело, в особенности на его внешнюю сторону: перемену формы гвардейских и полевых полков.
Прежняя, введенная Петром Великим, форма гвардии была заменена в короткие прусские кафтаны с золотыми (называемыми бранденбургскими) петлицами. Офицеры из вежливости показывали вид, что они этим довольны, но нижние чины, терявшие аршина по два от каждого мундира, громко роптали на это нововведение. Это положило несколько камней в основание их воспоследовавшего отпадения от императора. К этому присоединился еще ропот, будто император хочет уничтожить гвардейские полки (он точно замышлял это исполнить и, по своей дурной привычке, не мог сохранить в тайне), разделить народ между прочими полками и в столице вместо гвардии употреблять его лейб-кирасирский полк, перемещая ежегодно полевые полки.
Еще будучи великим князем, называл он янычарами гвардейских солдат, живущих на одном месте в казармах с женами и детьми, и говорил: «Они только блокируют резиденцию, не способны ни к какому труду, ни к военным экзерцициям и всегда опасны для правительства».
Все офицеры ходили теперь в новых коротеньких мундирах, с испанскою тростию в руке и с записною табличкою в кармане.
Каждое утро в 11 часов был перед дворцом парад, на котором являлся император и все, что его окружало. Полевые полки получили другое название, по именам своих полковников, тогда как прежде назывались по городам и областям государства. Каждый полковник выдумывал свою форму, и поэтому мундиры стали необыкновенно разнообразны, так что каждый полк был одет иначе, чем другой. Почти каждый генерал, даже фельдмаршалы, получили каждый особый полк и ходили в той форме. Фельдмаршалы и прочие генералы, которые были вместе полковниками, подполковниками и майорами гвардейских полков, должны были лично командовать своим полком, когда при Дворе сменялась стража, и стоять перед фронтом во время парада. Это исполняли: фельдмаршал граф Миних, князь Никита Юрьевич Трубецкой, гетман граф Разумовский и другие, которые до этого, быв подполковниками и майорами гвардейских полков, не только не брали в руки эспонтона, но и не учились новой экзерциции. Чтоб не подвергнуть себя публичному выговору от императора и насмешкам офицеров, каждый из них держит у себя в доме молодого офицера, который знает службу, и раза по три и четыре в день берет у него уроки в новой Прусской экзерциции.
Так как император привык выкуривать трубку кнастера после обеда и поутру перед кофеем, а при других внешних солдатских приемах любил, чтобы и офицеры курили трубку, то курение табаку, которое считалось гадким при императрице Елисавете и вообще почти неупотребительно между русскими, сделалось теперь общим.
Кто не курит табаку, тот почти не считался за хорошего офицера, и куда приглашали императора в гости, там всегда лежали на столах кнастер, трубки и фидибусы. Каждый, в угоду императору, хотел курить, и иной господин, всю жизнь не куривший табаку (как, например, канцлер граф Воронцов), также брал трубку и курил или делал вид, что курит с большим удовольствием. Даже дамы, хотя сами не курили, делали вид, что им приятен табачный дым.
Однажды за ужином читали императору список генералам и полковникам, которых должно было произвесть. Он при каждом делал свои основательные замечания, и когда дошла очередь до тогдашнего генерал-майора Орлова, он громко закричал: «Вычеркнуть! вычеркнуть! Я не хочу иметь у себя в службе генерала, которого били крестьяне. Если тетка моя, императрица, произвела его в генерал-майоры, то пусть он и носится с этим чином, но не говорит, что он при мне сделался генералом!» При этом Его Величество приказал тотчас же дать ему отставку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
