В июне 1975 года Андропов информирует ЦК КПСС об издании за границей мемуарной книги Солженицына «Бодался теленок с дубом», а также о работе над книгами «Октябрь шестнадцатого» и «Март семнадцатого» – из эпопеи «Красное колесо». КГБ принимает меры к публикации на Западе книги первой жены Солженицына Натальи Решетовской, а также других материалов, «которые раскрывают классовые корни его ненависти к Советской власти». После 1977 года почти все информационные записки о Солженицыне подписывал уже не Юрий Андропов, а его заместитель Семен Цвигун.
Юрий Андропов и Андрей Сахаров
Я уже писал выше о первой беседе между академиком А. Д. Сахаровым и Ю. В. Андроповым, состоявшейся летом 1967 года. Осенью того же года и весной 1968-го общественная активность Сахарова возросла, но, соответственно, возросло и внимание к нему со стороны органов КГБ. Первый документ из «Особых папок», посвященный общественной и правозащитной деятельности Сахарова, датирован 22 мая 1968 года. В этом обширном документе, в частности, говорилось: «КГБ при Совете Министров СССР, № 1169-А. Сов. секретно. Особой важности. ЦК КПСС.
Действительный член Академии наук СССР Сахаров Андрей Дмитриевич, 1921 года рождения, русский, беспартийный, трижды Герой Социалистического Труда, Лауреат Государственной и Ленинской премий, заместитель научного руководителя Всесоюзного научно-исследовательского института экспериментальной физики Министерства среднего машиностроения СССР (гор. Арзамас-16)…
16 мая с. г., находясь в институте, Сахаров предложил одной из машинисток отпечатать 5 экземпляров имевшихся у него материалов.
По получении данных о политическом характере размножаемого документа, принятыми мерами удалось добыть одну из его копий, начиная со страницы 6.
В документе освещаются вопросы политического, экономического и социального развития общества в основном с антимарксистских позиций. Рассматривая современное общественное развитие и говоря об опасности “чудовищно жестоких полицейских, диктаторских режимов Сталина, Гитлера и Мао Цзэдуна”, автор отмечает, что “фашизм в Германии просуществовал 12 лет. Сталинизм в СССР – вдвое больше. При очень многих общих чертах есть и определенные различия. Это гораздо более изощренный наряд лицемерия и демагогии, опора не на откровенно людоедскую программу, как у Гитлера, а на прогрессивную, научную и популярную среди трудящихся социалистическую идеологию, которая явилась очень удобной ширмой для обмана рабочего класса, для усыпления бдительности интеллигенции и соперников в борьбе за власть…”
Затрагивая вопрос об “угрозе интеллектуальной свободе”, автор пишет: “На сегодня ключ к прогрессивной перестройке государственной системы в интересах человечества лежит в интеллектуальной свободе. Это поняли, в частности, в Чехословакии, и мы, без сомнения, должны поддержать их смелую и очень ценную для судеб социализма и всего человечества инициативу”.
Во второй части документа автор отрицает наличие противоречий между производственными силами и производственными отношениями капиталистического общества, утверждая, что “и капиталистический, и социалистический строй имеют возможность неограниченно развиваться, черпая друг у друга положительные черты (и фактически сближаясь в ряде существенных отношений)”.
В заключении автор пишет, что “капиталистический мир не мог не породить социалистического; но социалистический мир не должен разрушать породившую его почву. Это было бы самоубийством человечества в сложившихся конкретных условиях”.
Приложение: по тексту на 36 листах (С. 6–41). Председатель Комитета госбезопасности Андропов»[206].
С весны 1968 года наблюдение со стороны КГБ за деятельностью Сахарова стало особенно пристальным, и в одной из последующих записок Андропова на этот счет можно было прочесть: «СССР. Комитет государственной безопасности. Секретно. № 2095-А. Москва. ЦК КПСС… В июне сего года Медведев получил от Сахарова исправленный экземпляр его статьи “Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе”, ознакомил с ней некоторых своих знакомых и размножил ее вместе с Петровским Л. П., членом КПСС, научным сотрудником музея В. И. Ленина. Медведев, в целом, одобряет статью Сахарова, так как она, по его мнению, призывает к демократизации духовной жизни, но вместе с тем он отмечает ее утопический характер. Медведев высказывает беспокойство за судьбу Сахарова… Председатель Комитета госбезопасности Андропов»[207].
Андропов попросил научного руководителя Арзамаса-16 академика Ю. Б. Харитона как-то воздействовать на Сахарова. Сам Сахаров свидетельствовал позднее: «В первых числах июня я вместе с Ю. Б. ехал на объект в его персональном вагоне. Мы сидели за столом в салоне, когда Ю. Б. начал явно трудный для него разговор. Он сказал: “Меня вызвал к себе Андропов. Он заявил, что его люди обнаруживают на столах и в вещах у некоторых лиц [т. е. при негласных обысках. – А. С.] рукопись Сахарова, нелегально распространяемую. Содержание ее таково, что в случае ее попадания за границу будет нанесен большой ущерб… Андропов открыл сейф и показал мне рукопись. Он просил поговорить с Вами. Вы должны изъять рукопись из распространения…” Я сказал: “Содержание соответствует моим убеждениям, и я полностью принимаю на себя ответственность за распространение этой работы. Только на себя. “Изъять” ее уже невозможно”»[208].
Статья Сахарова была опубликована в самых разных западных изданиях в июле 1968 года, ее текст много раз передавали все западные радиостанции. Появилось много статей и комментариев и о статье, и о самом Сахарове. По распоряжению министра среднего машиностроения Ефима Славского Сахарову был закрыт доступ на «объект», и он уже никогда не появлялся здесь в своем кабинете. Это явилось фактическим отстранением от участия в атомных проектах. Сахаров не особенно огорчился, он мог теперь отказаться от прежних ограничений в знакомствах и начал встречаться с разными людьми, в первую очередь с писателями и учеными.
Вторжение войск Варшавского Договора в Чехословакию оказалось для всех нас тяжелым шоком. Андрей Дмитриевич очень хотел как-то отреагировать на это событие. Возникла мысль о коллективном протесте наиболее известных тогда деятелей интеллигенции. Сразу появилось несколько проектов такого протеста. Неожиданно для меня очень эмоциональный и глубокий по содержанию текст предложил кинорежиссер Михаил Ромм. Этот проект и был принят за «основу». Сахаров готов был подписать данный протест, но не хотел, чтобы его подпись стояла первой. Вечером 23 августа под документом поставил подписался академик Игорь Тамм, затем еще несколько крупных ученых. 24 августа в Москву приехал для знакомства с ситуацией и подготовки протеста А. Солженицын. Он искал встречи с Сахаровым. Первая продолжительная беседа этих двух людей состоялась 26 августа на квартире одного из их общих знакомых. Подготовка текста коллективного протеста, однако, затянулась, а обстановка в Чехословакии изменилась. Между тем Сахаров хотел ясно обозначить свою позицию. Узнав с некоторым запозданием о манифестации диссидентов на Красной площади, он позвонил Андропову. «Я позвонил Андропову, – вспоминал он позднее. – Когда-то Курчатов распорядился пускать меня в институт атомной энергии в любое время, без пропусков и формальностей, и его секретарши выполняли это до поры до времени. Я пошел в кабинет А. П. Александрова, директора института, и позвонил по ВЧ. Я сказал Андропову, что очень обеспокоен судьбой арестованных после демонстрации на Красной площади 25 августа. Они демонстрировали с лозунгами о Чехословакии – этот вопрос привлекает большое внимание во всем мире, в том числе и в западных компартиях, и приговор демонстрантам обострит ситуацию. Андропов сказал, что он крайне занят в связи с событиями в ЧССР, он почти не спал последнюю неделю, вопросом о демонстрации занимается не КГБ, а Прокуратура. Но он думает, что приговор не будет суровым. Это был мой второй и последний разговор с Андроповым»[209].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
