Мы пошли гулять в лес неподалёку от проезжей дороги. Я остановился и решил поцеловать Дору, несмотря на то, что целовать её не хотелось. Но я чувствовал, что обязан это сделать, иначе себя уважать не буду, да и тренироваться надо было на любой при всяком удобном случае. Дора послушно остановилась вместе со мной. Я зашёл спереди и попытался приблизить своё лицо к лицу Доры, метя в губы. Роста мы были одинакового, и её огромная грудь буквально мешала мне приблизиться губами к её губам. Я взял Дору за плечи и своим телом вжимал её груди, но они не вжималась, поскольку были твёрдые, как мячи. Всё-таки я как-то умудрился, перегнувшись поверх грудей, прижать свои губы к её губам. Дора никак заметно не отреагировала, разве что сжала губы. Я бы мог зайти сбоку, чтобы легче добраться до губ, но я перенёс своё внимание с губ на груди и взялся за них руками. Дора рук моих не отрывала, а смотрела мне в глаза с отстранённым выражением лица, будто груди были вовсе не её. Однако когда я попытался залезть внутрь и пощупать груди без скрывающей их таким, Дора оказала жестокое сопротивление, преодолеть которое я не смог, поскольку не приложил необходимых усилий из-за того же равнодушия и кусания комаров. Но тем не менее я поставил для себя галочку: мол, попытался.
Такое гулянье быстро надоело нам обоим, мы вышли из леса и вернулись в свои дачные комнаты, где наши мамы смотрели на каждого из нас с гордостью от уверенности в оправдании каждым ребёнком соответствующих надежд.
Вернувшись в Ленинград к началу школы, я позвонил Доре и она пригласила меня к себе. Я всё ещё был девственником и плохо представлял себе, как может произойти сближение, но почему-то я уверился, что раз она меня приглашает, значит что-то произойдёт. Причём Дора сказала, что она в квартире будет одна. Но тут же добавила, что готовит обед к приходу мамы.
И действительно, Дора была одна, но одета, а не в халате на голое тело, как мне представлялось она должна меня поджидать. Целовать её я больше не пытался. Я положил Доре руку на полное колено, до которого свешивались её чёрные могучие волосы, и она это вытерпела с незадействованным лицом. Но когда я стал поднимать руку выше, Дора цепко схватила меня за кисть обеими руками и водворила её обратно на колено. Я попробовал ещё раз, но с тем же результатом. Я тогда не представлял, как можно применить силу и на что её направить. Ну хорошо, я заберусь выше, а что дальше? Проклятая невинность лишала меня уверенности в действиях. К тому же домоклов меч скорого прихода матери Доры висел в воздухе топором. Так как Дора была дурой, то говорить мне с ней было абсолютно не о чем.
Вдруг Дора сорвалась на шум в кухне, я поплёлся за ней. На плите кипела большая кастрюля. Дора, схватила её и на вытянутых руках, чтобы не обжечь груди, понесла к раковине отливать дымящуюся жидкость. Мне сразу представилось, что это ночной горшок с известным содержимым, доведённым до кипения, и мне стало так противно, что я бросился вон, не прощаясь.
Я очумело нёсся вниз по лестнице, чтобы поскорей выскочить на улицу и познакомиться с девицей, которая была бы мне по сердцу. И познакомился.
Стоит ли говорить, что с Дорой мы больше никогда не виделись? Наверное, не стоит.
Непляжная погода
На даче погода делилась на два типа: пляжную и непляжную. Если хоть как-то солнце пробивалось сквозь облака, то погода уже считалась пляжной и все тащились на пляж с сумками, набитыми едой, подстилкой, полотенцами и прочими пляжными аксессуарами.
На пляже в Репино светил как солнце (делая для девушек любую погоду – пляжной) красивый парень лет двадцати. Имени его я не знал, все звали его по фамилии – Полищук. Он был поистине главным героем пляжа. Сценой для него был круг пляжного волейбола. Это был волейбол в кружочек, то есть не для игры по правилам, через сетку, чтобы выиграть, а лишь для того, чтобы покрасоваться друг перед другом. Полищук был высокий, стройный, мускулистый, смуглый, с короткой стрижкой и усиками, любующийся собой и нагловатый.
Мне же было лишь 16. Я тоже был стройным, мускулистым и смуглым, но поменьше ростом, без усиков и без других необходимых качеств, которые возникают только от успеха у женщин и опыта обращения с ними.
Кроме того, Полищук был актёром и соблазнителем, а я мечтал стать бесцеремонным ёбарем. Пока я им не стал (а нередко даже тогда, когда я им стал), многие женщины, а особенно девушки предпочитали именно Полищукский подход. А именно… мне даже трудно определить, в чём он состоял. Полищук двигался как нечто тигровое. Когда он сверху ударял рукой по мячу, он не опускал руку, а оставлял её на несколько секунд красоваться в положении только что свершённого удара кистью. Так что вся волейбольная игра состояла для него в том, чтобы зафиксировать то или иное его красивое движение или позу. Девушки, собравшиеся в большой круг, млели, глядя на его движения. Немногочисленные парни, тоже взявшиеся поиграть, не шли ни в какое сравнение с Полищуком, но зато получали остатки – тех девушек, на которых король не обращал внимания.
Когда Полищук выбирал себе девушку, он подходил к ней, поднимал её и взваливал себе на плечо – девушка радостно повизгивала и отчаянно делала вид, будто хочет освободиться, а сама обхватывала тело Полищука и прижималась к нему. Он нёс её к своей подстилке, укладывал девушку на неё и девушка становилась его счастливо воркующей рабыней.
Я в пляжный волейбол вообще не играл, так как считал этот круговой волейбол абсолютно бессмысленным с точки зрения спорта. Я занимался тогда вольной борьбой. А пляжный волейбол даже как средство общения с девушками мне был противен, я хотел залезть к ним в трусики без всякого фальшивого волейбола.
В то время я познакомился с красивой девушкой Светланой у пинг-понговского стола, что был на территории дома отдыха, куда она приехала отдыхать. Мы играли в пинг-понг и я её обыгрывал, как и всех прочих. Причём играли на счёт, по всем правилам. Девушка была старше меня года на два, но она только что приехала, никого ещё не успела подцепить и от нечего делать приняла моё предложение пойти в Репинские Пенаты. Я всех девушек водил в Пенаты. Дорога туда шла вдоль залива, среди сосен, песка и осоки с шиповником, и это позволяло провести долгое время в разговоре, взять девушку за руку, а того глядишь и за талию, а там и поцеловать, да ещё и положить на песок для более подробных прикосновений. Кроме того, интеллектуальность Пенат делала из любовной встречи респектабельный культпоход, на что девушки соглашались с большей готовностью.
Светлана позволяла себя обнимать и целовать в шею, но губы отворачивала. В Пенатах мы походили вокруг вегетарианского круглого стола, послушали глупости экскурсовода и пошли обратно. Я и она нашли общий язык в полном непонимании, как это можно жить и не есть мяса. Репин и его обеденные гости в наших глазах выглядели полными дураками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
