красным перцем. Конечно, не рябчики под бешамелью, но тоже вполне ничего. Особенно на голодный желудок.
Спрятавшись от солнца под брезентовым навесом, я поглазел по сторонам, поискал к чему придраться, не нашел и решил наконец перекусить. А заодно пообщаться с Киплингом.
– Присаживайтесь… – когда его привели, радушно показал я на складной стул. – Берите миску в руки, и будем разговаривать. Так сказать, совместим приятное с полезным. И не надо смотреть на товарищей. Их будут кормить точно таким же супом. Разве что коньяком угощать не станут. Так и мои люди тоже им баловаться не будут. Так что почти все честно.
– Не ожидал от вас такого гуманного отношения… – Писатель осторожно попробовал варево, а потом, не особо стесняясь, отправил в рот полную ложку.
– Странно, – я подвинул ему серебряную походную стопку с коньяком, – вы, образованнейший человек, писатель, а тоже пали жертвой дешевой пропаганды.
– Увы, никто в мире не совершенен, – улыбнулся англичанин и повертел в руках стопку. – Изысканная работа. Спорю, коньяк тоже не из рядовых.
– «Круазе», с выдержкой десять лет. Одна из моих любимых марок. Признаюсь, я в некоторой степени гедонист и эпикуреец. Люблю изысканность и красоту во всем.
– В войне мало изысканности и красоты, – заметил Киплинг, смакуя коньяк. – В смерти – тоже.
– Красота есть во всем. Но спорить не буду. Ее среди этой грязи действительно трудно отыскать. Курите? Горацио… – я подозвал нашего повара, – пожалуйста, сделай кофе на двоих. Так, как ты умеешь.
– Благодарю… – Писатель взял сигару и растерянно сунул ее в карман. – Ну что, приступим к интервью? Можете рассказать о себе? Я понимаю деликатность вашего положения, но хотя бы в общих словах.
– Почему бы и нет… – Этого вопроса я уже не опасался, так как успел за время своей попаданческой эпопеи придумать себе легенду, кстати весьма похожую на мою реальную жизнь, только в другом антураже. – В свое время я предпочел науку жизни в достатке и сибаритствованию. Потом наука уступила военной карьере. Как ни странно, родственники, на попечении которых я находился после смерти родителей, этому не воспротивились…
Киплинг внимательно слушал и как пулемет строчил карандашом в большом блокноте. Я из любопытства краем глаза пытался в него заглянуть, но ничего так и не разобрал в жутких каракулях.
Дальше последовало много вопросов. Киплинг задавал их напористо, словно вступая в словесную драку. Не знаю, как на самом деле, но мне показалось, что он пытается выведать у меня нечто, совпадающее со своим личным мнением о Майкле Игле.
– Так зачем вы здесь? Какие-то счеты с Британией?
– Счетов никаких нет. И не было. Хотя признаюсь, порой политика вашей страны меня просто бесит. Но личные причины ненавидеть Британию у меня отсутствуют. Даже совсем наоборот. Зачем я здесь? Скажем так, просто не смог остаться в стороне, когда ваша громадная империя стала душить этот свободолюбивый народ. Представьте себе, что вы видите на улице мальчишку, которого избивают несколько дюжих хулиганов. Мальчик гораздо младше, у него разбито в кровь лицо, содраны колени, но он не бежит, а храбро защищается изо всех сил, хотя прекрасно понимает, кто в итоге победит. На чьей вы будете стороне? В моем отряде представители семи национальностей. Не буду отрицать, что часть из них люто ненавидит Британию, но большинство здесь по той же причине, что и я.
– Позволю себе напомнить вам, – сухо заметил Киплинг, оторвавшись от блокнота, – что первыми начали боевые действия буры.
– Редьярд, мы с вами взрослые люди и прекрасно понимаем, что́ здесь к чему. Формально – да, буры первые начали атаковать, а в реальности Британия начала войну против них уже давно. Задолго до того, как прозвучали первые выстрелы. И озвученные ею причины этой войны просто смешны. Вам на самом деле нет никакого дела до туземцев и их прав, а вот золото и алмазы придутся впору, потому что империи нужны ресурсы, ибо без них она начнет пожирать сама себя. Самое любопытное – не знаю, понимаете ли вы, но эту войну начали даже не буры и не Британия, а банки, которым плевать на национальную принадлежность прибыли. Но не буду углубляться в эту тему. Попробуйте кофе. Это настоящий ямайский «Блю Маунтин». Мой повар готовит его просто восхитительно. Так какой следующий вопрос?..
– Что вы чувствуете, когда убиваете своих врагов? – слегка растерянно выдал писатель.
– Это сложное многогранное чувство, – невольно задумался я, – и разное по временным рамкам. Сначала удовлетворение от хорошо сделанной работы, радость от того, что умерли они, а не я, потом приходят сомнения и сожаление. И даже страх. Сейчас – не для записи… Знаете, Редьярд, я даже специально оформил гражданство Республик, чтобы хоть как-то оправдаться перед собой. Когда защищаешь свою Родину от врагов, убивать легче. И убиваю я не по своему желанию, а по необходимости. Мечтаю о том времени, когда больше никогда не возьму в руки оружие, чтобы забирать жизни людей. Потому что этот груз на сердце меня когда-нибудь доконает. Вы можете не верить, но, увы, это так.
Не знаю, насколько искренне все это прозвучало в моем исполнении, но выражение лица у Киплинга стало примерно такое же, как у ребенка, прямо сейчас узнавшего, что Деда Мороза на самом деле нет.
Что, разочаровал тебя отъявленный мерзавец и душегуб Майкл Игл? Разочаровал, сам вижу. Не такой уж душегуб и не совсем мерзавец оказался на поверку. Да? Ничего, то ли еще будет. Я из тебя воспитаю еще одного образцового агента влияния, дай только время.
М-да… давно подозревал, что во мне умер великий актер. А может, еще и не умер. Впрочем, справедливости ради скажу, что, за некоторым исключением, я сказал ему чистую правду. Эти тысячи трупов в моем исполнении… Словом, беспокоят они меня.
– Вы боитесь умереть? – неожиданно поинтересовался писатель, смотря на стервятников, красиво парящих в пышущем жаром ультрамариновом небе.
– Конечно, – улыбнулся я, – очень боюсь.
– Насколько я знаю, – писатель недоверчиво покачал головой, – за вами есть громкие дела, на которые трус просто не решился бы.
– Трусость и боязнь смерти – совершенно разные вещи, Редьярд. Всем живым существам свойственно бояться смерти. Это в них заложено природой… – Я не договорил, потому что в лагерь на полном скаку влетел
