него. В прошлом году через нашу контору проходило дело одного врача-практиканта «Клиники Горли», который пошел под суд за один только гинекологический осмотр женщины. По крайней мере, такова была его версия случившегося. Женщина же заявила, что он изнасиловал ее. Медсестра при проведении осмотра не присутствовала, так что свидетелей нет. А женщина трижды проходила лечение в заведениях для людей с нарушениями психики по поводу паранойи и шизофрении. Но она тем не менее выиграла дело, а практикант теперь уже никогда не станет врачом.
— И все же мне все это не нравится.
— Постарайтесь рационально взглянуть на вещи, — сказал Вильсон. — С законом все ясно. Прав или виноват, с этим все ясно. Закон предлагает и обвинению, и защите определенные возможности для ведения дела, определенную тактику и подходы, диктуемые существующими статутами. Но к несчастью и для обвинения, и для защиты, все эти подходы в конце концов сведутся к взаимным обвинениям и попытке морального разгрома противоположной стороны. Обвинение, вне всякого сомнения, приложит все силы к тому, чтобы дискредитировать доктора Ли. Мы же, защита, тоже будем упорно стараться дискредитировать покойную, миссиз Рэндалл и Питера Рэндалла. У обвинения будет преимущество в том, что суд присяжных в Бостоне заведомо неприязненно настроен к тому, кому в вину вменяется аборт. Нашим же преимуществом станет то, что каким бы ни оказался состав суда присяжных, но только все они просто-таки жаждут стать свидетелями подобного скандала, когда имя древней династии начнут втаптывать в грязь и мешать с дерьмом.
— Это подло.
Он кивнул.
— Очень подло и низко.
— А что, никакого другого подхода нет?
— Есть, конечно, — сказал он. — Например, найти того, кто в на деле сделал аборт.
— Когда будет суд?
— Предварительные слушания на следующей неделе.
— А сам суд?
— Наверное недели две спустя. Кажется он попал в число приоритетов. Я не знаю отчего, но могу догадаться.
— Рэндалл принялся за свои связи.
Вильсон кивнул.
— А если того, кто сделал аборт не будет найден до начала суда? — спросил я.
Вильсон грустно улыбнулся.
— Мой отец, — сказал он, — был проповедником. В Ралее, Северная Каролина. Он был единственным образованным человеком изо всей общины. Он любил читать. Я помню, как однажды спросил у него, правда ли, что все те люди, книги, которых он читал, такие как Китс и Шелли, были белыми. И он сказал, что да. Тогда я спросил, читает ли он книги, написанные кем-нибудь из цветных. И он ответил, что нет. — Вильсон провел рукой по лбу, прикрывая ладонью глаза. — Но в любом случае, он оставался проповедником, он был баптистом и придерживался очень строгих правил. Он верил в божье возмездие. Он был уверен, что небеса посылают молнии, чтобы пронзить грешника. Он верил в существование пламени ада и вечного проклятья. А так же в то, что поступки могут быть или праведными, или же неправедными.
— А вы?
— А я верю в то, — сказал Вильсон, — что одно пламя можно потушить другим.
— Разве правда всегда на стороне огня?
— Нет, — ответил он. — Но зато огонь всегда жарок и неотразим.
— И вы уверены в победе.
Он дотронулся до шрама на шее.
— Да.
— Даже вот так бесчестно?
— Честь, — сказал он, — в том, чтобы победить.
— Вы считаете?
Он какое-то мгновение задумчиво разглядывал меня, а затем задал встречный вопрос:
— Почему вы с таким рвением защищаете Рэндаллов?
— Вовсе нет.
— А по вашим словам именно так и выходит.
— Я поступаю так, как того хотелось бы Арту.
— Арту, — сказал Вильсон, — хочется выйти из тюрьмы. Кроме меня никто в Бостоне не станет с ним связываться; он для них хуже прокаженного. А я говорю вам, что мне по силам вытащить его оттуда.
— Все равно это подло.
— Да, боженька ты мой, да, это подло. А вы чего хотели — думали, это все понарошку, типа как катать шарики в крокет? — Он залпом допил свой мартини. — Послушайте, Берри. Вот вы, если бы вы были на моем месте, то как бы вы поступили?
— Стал бы ждать, — ответил я.
— Чего?
— Чтобы найти того, кто сделал аборт.
— А если бы он не объявился?
Я покачал головой.
— Не знаю? — признался я.
— Тогда настоятельно рекомендую вам подумать об этом, — сказал он и вышел из бара.
Глава седьмая
Вильсон вызвал во мне раздражение, но в то же время разговор с ним навел меня на некоторые размышления. Приехав домой, я бросил в бокал лед, залил его водкой и расположился в кресле, собираясь все тщательно обдумать. Я перебрал в памяти всех тех, с кем мне удалось встретиться и поговорить и понял, что многие важные вопросы так и остались до сих пор невыясненными, потому что мне с самого начала не пришло в голову задать их. В моем расследовании было много слабых мест и пробелов. Например, я не знал того, чем занималась Карен в воскресенье вечером, когда она уезжала куда-то на машине Питера. Что она сказала об этом миссиз Рэндалл на следующий день. И возвращала ли она Питеру его машину — которая теперь была угнана; и если да, то когда Питер заполучил ее обратно?
Я пил водку и чувствовал, как ко мне начинает возвращаться прежнее спокойствие. Все-таки мне следовало бы быть посдержаннее; я был чересчур вспыльчив и слишком часто выходил из себя; я придавал больше значения личностной оценке, чем объективной информации и фактам.
Впредь мне следует действовать с большей осторожностью.
Зазвонил телефон. Звонила Джудит. Она все еще была в доме у Ли.
— Как вы там?
Очень спокойно и хорошо поставленным голосом она сказала:
— Тебе лучше приехать. Тут на улице что-то типа демонстрации.
— Как?
— Они устроили сборище, — сказала Джудит, — на лужайке.
— Сейчас буду, — ответил я и положил трубку. Схватив пиджак, я бросился к машине, но затем остановился.
Пора бы стать поосторожнее.
Я возвратился обратно в дом и быстро набрал номер городской редакции «Глоб». Я сообщил о демонстрации у дома Ли. Звонок получился поспешным и эмоциональным; я был уверен, что они отреагируют на него.
Затем я сел в машину и выехал на дорогу.
Когда я остановился перед домом Ли, на лужайке со стороны улицы все еще тлел воздвигнутый там деревянный крест. На подъезде к дому стояла полицейская машина, а вокруг уже успела собраться большая толпа, состоявшая по большей части из соседских ребятишек и их ошеломленных родителей. Дело было ранним вечером, над землей постепенно сгущались сумерки, и черный дым от креста, клубясь, поднимался к небу.
Я начал протискиваться сквозь
