чья смена. Дежурил Евгений Иванович, самый занудный из сторожей. Дуська никак не могла понять, боится она его или жалеет. И с дядей Володей, и с тетей Зиной всегда можно было поболтать, а этот вроде и не молчун, случалось, и сам заводил разговор, но спрашивал о какой-то ерунде, словно с недоразвитой разговаривал, не сказать, что его вопросы пугали, но было как-то неуютно и хотелось поскорее уйти. Но это еще не все, была и другая причина ее настороженности. Давно, когда мать собиралась в декрет, сторожем работал какой-то студент, он-то и подсказал назвать девочку Дусей, наобещал, что старые русские имена в скором времени обязательно войдут в моду. И мать, дурочка, поверила. Сестрам, как людям, – Марина, Альбина, Наталья, Анжела, а ей… Словно имен приличных не осталось.
– Евгений Иванович, можно будет «телек» включить?
– Включай.
– Чуть попозже.
– Как хочешь.
Вроде и разрешает, а губы кривые. Вредина. Не зря же Дуське кажется, что именно он и был тем студентом, который подбил глупую женщину обозвать неприличным именем ни в чем не повинного ребенка.
А мать внизу старательно гремит ведром. Сердится, что она до сих пор не взялась за дело. А чего сердиться?
Дуська не отстанет, она и свои кабинеты вымоет, и серию посмотрит, а потом еще и ей поможет, она шустрая, одна нога здесь, другая – там.
Начала с самого затоптанного, с профкома. Быстренько опрокинула стулья на столы, но, увидев газету с гороскопом, не удержалась, прочитала. Овна предупреждали, что последние дни недели принесут значительные расходы, возможен обман. Первое Дуську не испугало, потому что расходовать ей было нечего, а возможность обмана – насторожила. И не напрасно. Едва заглянула в шкаф и увидела три коробки из-под импортных сапог – обманули, не дожидаясь последних дней недели, обманули уже сегодня, когда заверяли, что отоваривают копеечной сгущенкой. Кому-то цветочки, а кому-то ягодки. А в холодильнике обнаружилась открытая банка с печенью трески, тоже не в магазине купленная. Рот сразу же наполнился слюной. Чтобы не дразнить себя, она захлопнула дверцу и с удовольствием сплюнула на пол. Елозила шваброй и ворчала: «И дефицитные консервы им, и сапоги им…» Потом представила, как придет домой и откроет банку дешевой сгущенки, и стало немного легче.
До начала серии она успела вымыть и комнату программистов – там коробок из-под сапог не было. А мать все еще ковырялась у юристов.
– Мамк, сегодня и сапогами отоваривали.
– Да знаю, только денег все равно нету.
– Под зарплату бы взяла.
– На кой тебе сапоги, в старых проходишь.
– На барахолку бы снесли.
– Чего уж теперь, если прозевали.
– А ты не зевай. Раньше бы пришли…
– Заколебала, – устало огрызнулась мать и, как бы в оправдание своей нерасторопности тут же спросила: – А ты куда навострилась, опять к ящику?
– Ага, сама-то еще утром посмотрела! Не бойся, со мной проблем не будет, все успею.
Прыгая через ступеньки, она взбежала на второй этаж. В приемной было тихо. Телевизор не работал.
– Евгений Иванович, включайте быстрее, началось.
– А я не знаю, где он включается.
– Вы что, никогда его не смотрите?
– Я хожу сюда, чтобы от него отдохнуть.
Дуська сообразила, к чему он клонит, но не смутилась, наоборот, с удовольствием нажала кнопку и прибавила громкость.
Серия была, в общем-то, не очень интересная, ничего не происходило, нужно было смотреть внимательнее, но не получалось, мешало противное молчание зануды Евгения Ивановича. Дуська не выдержала и спросила:
– А вы сапоги сегодня не брали?
– Какие сапоги?
– На отоварке. В профкоме три пустые коробки нашла. Нам сгущенку, а себе – сапоги.
– Может, им сгущенка не нужна.
– Ага, наверняка по ящику хапанули. У моей знакомой девочки мать тоже уборщицей работает в каком-то институте, и там вообще не бывает отоварок. Представляете? Зачем такая работа, убирай после них за голую зарплату, нищие конторы пусть дур ищут, а я не пойду.
– Ты что, уборщицей хочешь стать?
– А разве плохо? Сюда бы я с толстым удовольствием. Лишь бы мамка не подвела. Ей через год на пенсию, а мне еще шестнадцати не будет. Ноет, ноет, а чего ныть, я же помогаю. Ничего тяжелого здесь нет. Нельзя такое место терять, упустишь, а потом локти кусай.
– Уроки-то успеваешь делать?
– Не каждый день. И вообще не х… голову ерундой забивать.
– Слушай, а ты почему материшься?
– Когда?
– Только что.
– Не заметила. Да, понимаете, жизнь такая нервная, сплошные проблемы, мамка постоянно охает, и с сапогами кинули, и серия какая-то скучная, думала, что он сегодня использует ее, а они все еще объясняются да целуются.
– Проблемы, действительно, серьезные.
Дуська видела, что ее подначивают, но отвечать не стала: был бы путный мужик – другое дело, а этот все равно ничего не поймет, ученый в стоптанных башмаках, но все-таки решила спросить.
– А вы, Евгений Иванович, когда студентом были, здесь, случайно, не работали?
– Я в другом городе учился. А что такое?
– Да работал тут студент, когда мамка беременная ходила, и подбил ее Дуськой меня назвать.
– Мне кажется, очень хорошее имя.
– Ага, хорошее… Дуся-Бздуся.
– Тогда скажи всем, чтобы тебя называли Дуня или Дуняша, звучит очень нежно, а если хочешь солиднее, называй себя Евдокией.
– Все равно как-то по-деревенски.
– Тогда Долли.
– А разве можно?
– Конечно, можно, барыни раньше так себя называли. А Лермонтов Евдокию Ростопчину звал Додо.
– Нет, мне больше нравится Долли. Спасибо, что научили.
После такого открытия работалось намного веселее. Впрочем, кабинет заместителя директора она всегда мыла с удовольствием. Вот кто был настоящим мужчиной, на «тойоте» ездил. С Евгением Ивановичем не сравнишь. Разговаривает просто, дурацких вопросов не задает. Но хитрющий. Сколько раз бросал он под стол или под кресло монетку, чтобы проверить уборщицу. Любил чистоту и сам аккуратист – ни единой бумажки на столе после себя не оставлял. Она перевернула стулья, но никаких подловок не нашла. И все равно терла старательно, не жалея порошка. Вымыла пол, расставила все по местам и уже собралась было переходить в следующий кабинет, но вспомнила, что не протерла подоконник, отодвинула штору и увидела в углу возле рамы пару дохлых мух. Вот, значит, на чем ее хотели поймать. Да не на ту напали. Не так-то просто ее провести, она и сама, если захочет, кое над кем подшутить может. Осторожненько, чтобы не раздавить, взяла мух и побежала в профком, а там подбросила их в банку с печенью.
– Ты чего носишься, как лошадь?! – крикнула мать.
– Знаю, чего… У меня только в отделе снабженья не помыто, я еще и тебе помогать приду.
Оставалось действительно совсем
