Птеранодон свалился с неба в среду, ровно в 4 часа 18 минут. Кружа как подбитая птица и со свистом рассекая воздух, он грохнулся точнехонько на стыке Шестой авеню и Сорок седьмой улицы. Распластав мощные крылья, он раздавил в лепешку один “мустанг”, два “кадиллака”, один “бьюик ривьера”, три “фольксвагена”, передок “пежо” и туристский автобус фирмы “Грейлайн”.
Чудовище прикончило восемьдесят семь человек, но не этот прискорбный факт привлек внимание Кили, выползавшего в тот момент из замызганной порнолавчонки, - одной из тех, коими усеяна Шестая авеню, - и трепетно прижимавшего к груди сверток с книжками и кучей фото пуэрториканок с плохо выбритыми подмышками, но зато щедро раздвинутыми ножками. Строго говоря, в первую очередь он отреагировал на сам достаточно шумноватый факт падения огромного, застившего свет тела; затем - на страшный грохот от удара этого дохлого создания о мостовую; и, наконец, он автоматически определил, что речь шла не просто о каком-то там задрипанном птеродактиле, а совершенно недвусмысленно о птеранодоне из рода орнитостомов. Кили как-никак студент третьего курса Колумбийского университета, готовившийся стать лиценциатом по истории геологии, и, естественно, не мог не распознать с одного взгляда этот суперхарактерный костистый гребень, разросшийся от черепа вдоль спины и столь превосходно выполнявший роль противовеса громадному беззубому клюву.
Кили как раз упивался созерцанием этой особенности экзотической твари, когда та, шмякнувшись оземь, подскочила, взметнув облака пыли над расплющенными остатками автомашин и останками невинно загубленных людей, словно любуясь содеянным, а потом вновь жестко шлепнулась на то же самое место.
***
Необъятное крыло грязновато-оливкового цвета словно брезент накрыло тела несчастных, еще подававших слабые признаки жизни. Только слабо трепыхнул его кончик, когда из-под чудища пахнула струя воздуха, застрявшего под ним и мигом провонявшего миазмами рептилии. Через всю Сорок седьмую улицу протянулось другое крыло - дряблая, вся в бородавках кожная перепонка, натянутая на тонкие косточки, похожие на выгнутые алюминиевые трубки, причем его когтистый конец ласково уперся в разукрашенный тремя бронзовыми шарами обшарпанный фасад кирпичного здания.
Отовсюду заулюлюкали сирены. Перекресток взорвался дикими криками, искалеченные и наполовину раздавленные при падении этой громадины люди судорожно пытались выкарабкаться из-под туши и обломков. Кили, все еще продолжая стоять на пороге магазинчика, не преминул с ходу подметить, что животное оказалось невероятно тяжелым и весило, в силу своего умопомрачительного возраста, намного больше, чем любой отдельно взятый птеродактиль. Немыслимые с точки зрения аэродинамики, эти существа никогда не тянули более чем на сотню фунтов. В среднем даже на восемьдесят. Но эта животина, небрежно смявшая туристский автобус и с полдюжины автомашин, выглядела намного длиннее - а уж о размахе крыльев и говорить было просто неприлично - любого извлеченного на сегодняшний день окаменелого птеродактиля. Существо распласталось, как гигантское распятие, вытянувшееся почти к Радио Сити мюзик-холлу, а его разметавшиеся крылья, казалось, так и ждали, что вот-вот заявятся подручные Пилата приколачивать их гвоздями поперек Сорок седьмой улицы.
Кили раздирали два сугубо противоречивых желания: с одной стороны, так и подмывало посмотреть, а что же произойдет дальше, а с другой - не терпелось поскорее забиться в свою убогую каморку и использовать содержимое свертка по назначению.
Именно в этот момент из лавки, где меняли бриллианты, вывалилась группа человек в пятнадцать участников раввинского семинара хасидов, все с пейсами, бородами, в длинных черных пальто, совершенно несуразных для августа месяца, и распространявших вокруг густой, запах фаршированной рыбы. При виде запрудившей улицу мертвой твари они мгновенно затеяли оживленную и непонятную для непосвященных дискуссию относительно того, можно ли считать мясо птеранодона кошерным.
– Он летает… значит, это нечто вроде курочки, - безапелляционно заявил один.
– Следовательно, кошерное, - поддержал его другой.
– Нет, это похоже больше на что-то земное. А посему - пресмыкающееся, - тут же возразил третий.
– Да тут и думать нечего: несомненно трефное, - заключил четвертый.
***
Слонявшийся до описываемого происшествия к югу от Центрального парка кряжистый и багроволицый полицейский рысью припустил вверх по Сорок пятой улице. Он что было мочи дул в свисток и вытаскивал на ходу сброшюрованную книжечку с талонами для стоянки, одновременно рыская взглядом по сторонам в поисках хозяина околевшего животного. Цепко выделив в запаниковавшей публике одинокого старика, подпиравшего будку продавца сока папайи, коп живо подскочил к нему и обвиняюще ткнул пальцем в грудь:
– Это твой птеродактиль?
Старикан отрицательно мотнул головой.
– Точно?
– Честное слово, не мой. И что это вы всегда, чуть что, так сразу цепляетесь ко мне?
– А то, что это твоя обезьяна пыталась вскарабкаться на Импайр Стейт-билдинг!
– Но доказать-то этого так и не удалось!
– Плевать я хотел на эти формальности: я знаю, что это твои проделки. Мне прекрасно известно, что та жирная образина принадлежала тебе!
– Ну и что, легавый? Да и как ты пронюхал об этом?
– Только ты и торчал тогда на улице с тамбурином высотой в семьдесят пять футов.
***
Худющая, затянутая в корсет и при шляпке, молодая женщина с размалеванными щеками топталась на юго-западном углу блокированного перекрестка у вымазанной сажей витрины магазинчика, сбывавшего всякого рода протезы и искусственные органы; она взглянула на болтавшиеся на тощем запястье часики, сверяя время с раскачивавшимися над тротуаром после всех этих неординарных событий огромными уличными часами. Ее плотно сжатые губы походили на хирургический шрам. Наверное, в десятый раз за последние тридцать секунд она испытующе посмотрела направо-налево, сделала несколько стремительных шагов, чтобы, поднявшись на цыпочки, бесцеремонно заглянуть поверх выпиравшего и заслонявшего ей обзор плеча птеранодона. А Мелвила все не было. Мелвил все не появляется. До чего томительно ждать! И кому! Ей, Лилли! Какого-то зануду Мелвила, которому она оказала самую большую, когда-либо выпадавшую в его жизни, честь, согласившись на свидание, а этот мужлан настолько обнаглел, что и носа не кажет, а она-то дура ради этой встречи отказалась от завтрака, чтобы вместить в себя обед, наверняка убогий, что он, видимо, предложит ей разделить у Недика…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
