иначе дана, кажутся ему безразличными, или, по крайней мере, оно опускается до дерзости полагать, что не имеет значения, всегда ли эти определения удерживаются в своих чувственных частностях; — с другой стороны, и действительно сразу после этого подъема, оно снова попадает в рабство положительного и придерживается буквы: конечно! Религиозное сознание человека — вещь очень неопределенная, оно не может длиться долго и должно черпать свое осуществление в положительных определениях буквы. Религиозное сознание — это непосредственное соединение неопределенной свободы и в высшей степени детерминированного рабства в служении букве.
Матфей снова дает нам доказательство.
На озере, где он удалился от преследований фарисеев, Иисус исцелил множество больных, а также имел много дел с бесноватыми. Перед нападением больных Иисус удалился на гору и избрал себе в спутники и помощники двенадцать учеников, чтобы они могли взять на себя часть Его работы по нападению и, если Он сочтет нужным, выходить на улицу, исцелять больных и изгонять бесов. Когда он вернулся домой с учениками, к нему снова стекалась огромная толпа; более того, его пришли арестовать, так как притворились, что он еще выходит из себя, на самом же деле он уже вышел из себя, и в то же время с ними явились книжники, пришедшие из Иерусалима, с обвинением, что он имеет дьявола и изгоняет бесов через начальника их.
Этими подробностями Марк вводит третий раздел своего повествования об общественной жизни Иисуса.
Лука использовал упоминание об избрании двенадцати и о многочисленных исцелениях, которые Господь совершил в Писании только после призвания апостолов, в качестве исторического вступления к рассказу Матфея о Нагорной проповеди. От него не могло ускользнуть, что обвинение книжников относилось к изгнанию бесов, о котором ранее сообщал Марк и о котором он сам упоминает; но поскольку последовавшее затем длинное рассуждение отвлекло интерес от исторического вступления, с которым оно в любом случае никак не было связано, он не мог впоследствии выдвинуть это обвинение, а поскольку и впоследствии не нашел для него подходящего места, он поместил его в широкий мешок с записями, который он приобрел для себя в большом путевом описании. Здесь он не гнушается слепо класть одну заметку рядом с другой, хотя и здесь иногда отваживается на прагматичные переходы. На этот раз — непосредственно перед этим он сообщил, что Иисус «был в каком-то месте», молился и учил учеников молиться — он не делает никакого перехода и как бы из воздуха бросает замечание, что Иисус только что изгнал беса, который замолчал. Но когда злой дух отступил, Он продолжал, и немой заговорил, и народ изумился. Некоторые из них говорили: «Он изгоняет бесов через Вельзевула, начальника бесовского». Другие же, чтобы испытать его, требовали от него знамения с неба.
О том, что подобное сообщение не является оригинальным, что оно подправлено, говорить не приходится, поскольку не сказано, кто были эти отчаянные враги, и непонятно, как можно было одновременно требовать знамения от человека, которого обвиняли в пособничестве дьяволу, и, более того, знамения с неба. Лука собрал различные высказывания Марка.
Но он также кое-что упустил. Почему? И что он сделал с тем, что опустил? Лука уже не видит тесной связи между обвинением книжников и подозрением родственников Иисуса в том, что Он выходит из себя из-за чрезмерных усилий, и не находит в себе силы утверждать, что мать и братья Иисуса хотели арестовать Его силой, потому что Он вышел из себя. Поэтому он опускает это примечание. А вот то, что мать и братья Иисуса пришли и окликнули его, пока он оправдывался перед книжниками, он, конечно, мог бы лучше использовать из-за ответа Иисуса: всякий, исполняющий волю Божию, есть брат мой, сестра моя и матерь моя. Это изречение напомнило ему притчу о сеятеле, в которой также говорится о тех, кто хранит слово Божие в своем сердце и приносит плоды, без дальнего резона он теперь разрешает родственникам Иисуса прийти по тому случаю, когда читалась притча о сеятеле, Он даже переделывает ответ Иисуса тем, кто хотел позвать его к родственникам после окончания притчи, но не может понять, почему родственники Иисуса «захотели увидеть Его» именно в этот раз. Более того, он не может по-настоящему связать два момента — заключение этой притчи, хотя старательно опускает другую притчу, которую Марк все же передает, и это изречение об истинных родственниках Господа, поскольку вынужден добавить к заключению притчи несколько изречений, связанных не с этой притчей, а с тем, что ученики попросили объяснить притчу. Таким образом, со всех сторон связь между этими двумя повествованиями представляется внешней и насильственной.
Когда Лука, желая сообщить об оправдании Иисуса от обвинения в общении с дьяволом, обращается к Писаниям Марка, он находит здесь слово тех, кто исполняет волю Отца. Ему нужно было как-то записать его, но он не мог переписать случай, когда родственники Иисуса пришли поговорить с ним, поэтому он придумал новый случай, как остроумно он рисует и исполняет такие индивидуальные картины, когда женщина из толпы с восхищением воскликнула: «Блаженно чрево, родившее Тебя, и грудь, которую Ты сосал», на что Иисус ответил: «Блаженны скорее те, которые слышат слово Божие и соблюдают его».
Но предыдущие слова Иисуса, которыми Он отвергает обвинения фарисеев, отнюдь не столь значительны и восхитительны, чтобы подвигнуть женщину к такому восклицанию восхищения и благоговения матери такого оратора. Однако если оставить в стороне этот аспект связи и позволить евангелисту считать каждое слово, вложенное им в уста Господа, достойным восхищения, то все же следует обратить внимание на другой аспект связи и заметить, что никакой связи здесь нет. Лука оставил здесь изречение о делателях слова, даже создал для него новый повод, причем сделал это именно сейчас, когда следовало бы стремиться к максимальной краткости и наиболее точному соединению отдельных частей. Он поставил Господа в ситуацию, когда ему пришлось одновременно защищаться от обвинений в союзе с дьяволом и отвергать требование знамения — не ужели было неразумно, чтобы Господь отвергал обвинения Своих противников одно за другим? один за другим, как отвечают на обвинение по пунктам, и, разоблачив тщетность первого обвинения, теперь спокойно, с невозмутимостью человека, записывающего дома защитительную речь, приступает к разоблачению нечестия и народа, просящего знамения, в его наготе? Конечно, это было неуместно, но еще более неуместно то, что Лука поместил восклицание женщины и ответ Иисуса между двумя абзацами защитной речи, а теперь, в начале второго абзаца, вынужден сделать новое добавление: «народ прижался ближе», что создает впечатление, будто народ прижался
